Смекни!
smekni.com

Первые русские феминисты и женский вопрос (стр. 1 из 4)

Жидкова М.

"Свою личную драму она обобщила и выступила на защиту женщины вообще"

Проблема прав и свобод женщины создала целое направление литературы. В России о женском вопросе заговорили в 40-е годы XIX века, когда, по словам народнической писательницы М.К. Цебриковой, вместе с анализом Гегеля наши авторы усвоили и идеи Жорж Санд, чье творчество оказало неоспоримое влияние на русскую литературу [21, с. 210]. Женский вопрос, не будучи главным, стал одним из широко обсуждаемых вопросов отечественной публицистики второй половины прошлого столетия. Редкий журнал избежал этой темы на своих страницах. Женский вопрос представлял собой удобный материал для постановки вопроса об угнетении и бесправии и широко использовался демократическими изданиями, такими, как "Современник", "Русское слово", "Дело" и "Отечественные записки".

Движение женщин к эмансипации, осознание ими своей роли в общественной, интеллектуальной и духовной жизни страны, расширение издательского рынка, особенно после принятия Временных правил о печати 1865 года, способствовали росту интереса к женскому движению и феминизму. Соответственно рос и спрос на подобную печатную продукцию. Статья за статьей, новые и вечные темы, полемика, столкновение точек зрения... Но кто были люди, посвятившие свое перо пересмотру статуса женщины? В этой работе предполагается остановиться не столько на журнальных публикациях, сколько на судьбах пионеров женского вопроса и причинах, побудивших их обратиться к нему.

В 1863 году в Петербурге учреждается Общество для доставления средств неимущим женщинам. Сотрудник "Современника" Г.З. Елисеев согласился опубликовать в журнале Устав этого Общества. Предпринимались попытки учредить благотворительное общество поощрения женского труда, общество дешевых квартир, издательскую артель - одну из многочисленных артелей 1860-х годов. Предполагалось, что артель объединит 100 женщин, занятых издательством детских и учебных книг. Переплетные работы должны были производиться в женской переплетной артели, рисунки заказываться исключительно женщинам-художницам. Основными кредиторами просуществовавшей около 10 лет издательской артели были "идейные" книжные магазины [16, с. 131].

Но собственно движению, организационному оформлению женских групп и ассоциаций предшествовали идейная подготовка, обсуждение женского вопроса периодическими изданиями. Любому, кто заинтересуется этой темой, богато представленной в русской пореформенной публицистике, помощь окажут старые журналы и специальные многостраничные библиографические указатели, вобравшие в себя издания по женскому вопросу.

Начиная с 1850-х годов было опубликовано рекордное количество книг и статей по женской проблематике. Благодаря широкой трактовке они охватывали самые разнообразные темы: воспитание и образование женщины, доступ к профессиональной карьере, проявление женской самостоятельности в общественной деятельности, вопросах любви и брака, требование гражданских прав, зарождение женского движения, контроль над рождаемостью, гигиена матери и ребенка, проституция и т.д.

Всплеск интереса был вызван несколькими причинами. Одна из них - экономическая. Столицы столкнулись с наплывом провинциальных барышень, желающих продолжить образование или найти работу. Разорение дворянских семей заставляло их искать собственный заработок. Из-за специфики женского образования, когда предпочтение отдавалось гуманитарным дисциплинам, барышни могли рассчитывать на переводы, учительство, скромные журнальные и газетные заметки, переписку рукописей или же на должность гувернантки.

С инициативой обсудить женский вопрос выступил "Современник", на страницах которого в 1857-58 годах были опубликованы письма читателей "Жалоба женщины" и "Отголосок на "Жалобу женщины". В одном из них женщина из обедневшего дворянского рода рассуждала: "Да, мои дочери будут хорошие семьянинки, но этого мало: я хотела бы образовать их ум и приготовить из них гувернанток" [3, с. 371].

После освобождения крестьян к причинам экономического характера, побудившим женщин участвовать в общественной деятельности и искать приработок, присоединились и нравственные: быть полезной, жить своим трудом. В аудиториях Петербургского Университета и Медико-хирургической Академии появились первые студентки. Когда же вольнослушание было им запрещено, русские студентки поехали учиться за границу: в Женеву, Вену, Гейдельберг, Лондон. Но настоящей Меккой русских девушек стал Цюрих, где с 1839 г. женщинам было доступно высшее образование. Русских студенток было много, особенно в немецкоговорящих университетах Швейцарии, и они привлекали внимание и своим числом, и внешним видом, и поведением, и успехами.

Медицинская карьера стала доступна женщинам со времен Крымской войны, когда была учреждена Крестовоздвиженская община сестер милосердия под начальством горячего сторонника реформы женского образования Н.И. Пирогова. После войны оставался неясен статус женщин-медиков. В отличие от Англии, где сестры милосердия в годы Крымской кампании обрели поддержку и общества, и двора, в Петербургской Медико-хирургической Академии сделали исключение лишь для В.А. Кашеваровой, прикомандированной учиться на 5 лет с дальнейшим возвращением в Оренбургский край для лечения башкирского народа [7, с. 479].

Спустя годы, в результате расширения сети школ, медицинских учреждений и сферы услуг, правительство разрешило женщинам поступать на службу в общественные и правительственные учреждения по специальностям: акушерка, фельдшер, аптекарь, по учебному ведомству, счетной части и телеграфному делу [7, с. 425].

О женщинах, занимающихся в библиотеках Санкт-Петербурга, газеты писали, как о чем-то необычном. Активность женщин стала событием, привлекла всеобщее внимание. Однако жить самостоятельно в столицах, перебиваясь случайными заработками, было очень сложно. Для облегчения хозяйственного бремени взялись было заводить общие квартиры или, как тогда говорили, коммуны. Первая "общежительная квартира" на Знаменской улице была основана популярным в свое время беллетристом В.А. Слепцовым (1836-1878). В течение 1860-х предпринималось несколько попыток устроить коммуны, вызвавшие шумные споры и пересуды. На самом деле это были обычные меблированные комнаты, снимавшиеся бедными литераторами для ведения общего хозяйства и оплаты. Слепцов был известен как сторонник эмансипации женщин и написал несколько произведений, повествующих о судьбе женщины. Более того, он считал своим гражданским долгом участвовать в организационной деятельности женского движения. Слепцов хлопотал об устройстве женской переплетной мастерской, открытии конторы переводов и переписки рукописей, проведении публичных лекций для женщин по физике, химии и гигиене. В свете недоумевали: зачем все это нужно молодому, красивому саратовскому помещику? Развлечение, мода, барская прихоть? Но Слепцов был всерьез увлечен делом, участвовал в организации воскресных школ, журнала "Женский вестник", просуществовавшего, правда, совсем недолго. Его мать вспоминала: "Постоянно небогатые женщины в черных бурнусах и черных башлыках ходили к нему за советом, как устроить мастерские и женские переплетные, являлись студентки и заведующие бесплатными школами..." [17, с. 235]. Пройдет несколько лет, и заботам о всеми забытом и умирающем в бедности В.А. Слепцове посвятит себя молодая писательница Л.Ф. Ломовская, дочь директора Петровско-Разумовской Академии, порвавшая с семьей.

Воображение обывателя рисовало невероятные картины порока, процветающего в слепцовской коммуне и среди "новых людей". Тут вам и общность жен, и свободная любовь, и отрицание христианского брака, и проповедь социализма. Если студентка - то непременно нигилистка с остриженными волосами, в темных очках и платье, с папиросой, в подражание Жорж Санд.

Неудивительно, что все отличающееся от общепринятого пугало. Сопротивление новому, тем более радикальному, каким виделась эмансипация, вполне объяснимо и не является особенностью только нашей истории. Эмансипированная женщина воспринималась как революционерка, нигилистка, народница. Эмансипация отождествлялась с подпольной активностью и оппозицией. И иногда такая точка зрения была обоснованна. Первые студентки - Н.И. Корсини, М.А. Богданова, Н.П. Суслова - принадлежали к подпольной организации "Земля и воля", как и упоминавшийся уже журналист "Современника" Г.З. Елисеев и публицист Г.Е. Благосветлов, подготовивший к изданию перевод прогремевшего труда Джона Стюарта Милля "О подчинении женщины".

Несмотря на широкий резонанс в пореформенной публицистике, круг авторов, обратившихся с женскому вопросу, был довольно узок и объединял столичных литераторов, зачастую поддерживающих дружеские, профессиональные и семейные отношения. Что побуждало их обратиться к женской проблематике, почему именно этот вопрос вызвал искреннее участие журналистов, поэтов, писателей?

Одно из возможных объяснений можно найти в обстоятельствах личной жизни авторов. За романами, пьесами и статьями об эмансипации женщин стояли живые люди порой с поистине драматическими судьбами. Самоубийства, душевные расстройства, неудачные браки, любовные треугольники, смерть детей... Порой в своем творчестве они искали ответы на мучившие их вопросы, пытались найти решение, выход напряжению собственных судеб. Создавая новую мораль, новые отношения между мужчиной и женщиной, основанные на любви и духовной близости, передовые люди с точки зрения обыденной были глубоко безнравственны.

Общественное мнение настороженно внимало входившему в моду типу "нового человека", "новой женщины". В 1879 году в Одессе вышла в свет брошюра С. Цитовича, где "новая женщина" описывается следующим образом: "По наружному виду какой-то гермафродит, по нутру - подлинная дочь Каина" [Цит. по: 29, с. 552]. Фиктивные браки, бегство из семей, учеба за границей, настойчивые требования предоставить право на университетское образование и квалифицированный труд сопровождали пробуждение женского самосознания. Это пугало не одного Цитовича. Когда в Павловском институте узнали, что бывшая воспитанница М.А. Богданова посещает Университет и замешана в "студенческую историю", начальница института собрала воспитанниц и, сказав, что Богданова всем своим поведением позорит институт, приказала стереть с мраморной доски медалисток имя "бунтарки" [7, с. 444].