СОЦИАЛЬНЫЕ, ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ И ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ФАКТОРЫ ЯЗЫКОВОЙ СИТУАЦИИ В ПАПУА НОВОЙ ГВИНЕЕ
Прежде чем анализировать языковую ситуацию в бывшей австралийской части Новой Гвинеи (мы, таким образом, оставляем в стороне Западный Ириан), необходимо дать ее самую общую характеристику.
Прежде всего, отметим, что на сравнительно небольшой территории Папуа Новой Гвинее наблюдается редкостная многочисленность различных папуасских языков. Их общее число не поддается точному определению и может быть грубо оценено в несколько сот. При этом нет ни одного языка, на котором говорило бы более 100 тыс. человек, а на многих из них говорит менее 100 человек. Далее, лишь сравнительно немногие из этих языков генетически близки настолько, что между носителями возможно взаимопонимание; подавляющее большинство их, если и родственны генетически (что еще не доказано), отстоят друг от друга достаточно далеко в отношении фонетики, грамматики и лексики. Кроме того, существует несколько десятков меланезийских языков, относительно близкородственных, но не взаимопонимаемых.
Отсюда совершенно естественно возникновение межплеменных языков-посредников, применяющихся в сферах управления, образования, культуры, торговли и т.п. Они функционируют на следующих трех основных уровнях [1]:
1. "Ближайшие" языки, т.е. языки непосредственного (контактного) межплеменного общения близко живущих племен. Так, например, в районе Майкел расселены три племени - камано (12 тыс.), яте (20 тыс.) и усуруфа (600 чел.). Почти все усуруфа трехъязычны, т.е. языки камано и яте выступают для них средством межплеменного общения.
2. Зональные языки, т.е. языки ареального распространения, служащие языками-посредниками для достаточно большой территории. Их возникновение обычно связано с потребностями экономического характера (язык торговли и т.п.), примером чего может служить так называемый островной киваи в бывшем Западном округе Папуа. Интересно, что в качестве зональных языков чаще всего выступают меланезийские языки (мапам, грагед, ябем, ведау, добе, суау, куануа, моту), чем папуасские. Видимо, это связано с тем, что меланезийские племена расселены в прибрежной полосе и более развиты в социально-экономическом отношении.
3. Общие языки: полицейский моту (police motu), хотя, видимо, правильно было бы назвать его административным моту (самоназвание - "хири моту"), и меланезийский пиджин (melanesian pidgin), иногда называемый неомеланезийским языком (neomelanesian), но более известный в последнее время как "ток-писин". Первый из этих языков распространен исключительно в Папуа. Он возник на базе меланезийского языка моту, на котором говорят около 10 тыс. человек в окрестностях Порт-Морсби, как его пиджинизированный вариант. На 1973 г. число пользующихся этим языком оценивалось примерно в 150 тыс. Для сравнения укажем, что на одном из наиболее распространенных и социально престижных папуасских языков Папуа Новой Гвинее, чимбу, вместе с его диалектами говорят примерно 100 тыс. человек [18, c. 10-11; 16, c. 351-352]. Второй, имевший с самого начала более широкое распространение, заметно делается реальным общим языком всей страны: если в 1966 г. С. Вурм оценивал число говорящих на нем примерно в 300 тыс. человек, в 1969-1970 гг. - в 500-530 тыс. человек, то в 1973 г. - более чем в 1 млн. человек - при общем туземном населении 2412 тыс. человек (на 1970 г.) [18, c. 12]. Выступая в 1975 г. в Институте языкознания АН СССР, Вурм оценил число говорящих на ток-писине уже в 1,5 млн. человек.
Сравнивая социолингвистический статус хири моту (ХМ) и ток-писин (ТП), можно заметить, во-первых, различие в количественных тенденциях: бурный рост числа говорящих на ТП и сокращение числа говорящих на ХМ. Во-вторых, как указывает Вурм, ХМ воспринимается социально-психологически как язык определенной замкнутой - территориально и культурно - группы, в то время как ТП локально не ограничен [18, c. 12]. Наконец, в-третьих, лингвистически ХМ остается меланезийским языком, в то время как ТП не имеет ярко выраженных меланезийских особенностей и с точки зрения словаря на 80-90% независим от меланезийской лексики (см. об этом ниже). Если можно говорить об относительной трудности того или иного языка для усвоения (что требует специального обсуждения), то ТП по ряду своих характеристик более легок. Эти соображения и ряд других заставляют нас, не обсуждая в подробностях современное положение ХМ, сосредоточиться на более детальном анализе ТП как наиболее реального (в будущем) государственного языка Папуа Новой Гвинеи. Однако попутно мы будем затрагивать и проблемы его взаимоотношения с ХМ, английским и отдельными папуасскими языками.
Одним из наиболее распространенных предрассудков, заставляющих лингвистов негативно оценивать ТП, является мнение о нем как о "языке колонизаторов", якобы насильственно внедрявшемся австралийской администрацией и навязанном коренному населению против его воли. Именно из этого, видимо, исходила Организация Объединенных Наций, выступившая в 1953 г. с призывом ограничить распространение ТП на Новой Гвинее. Этот демарш ООН, как теперь ясно видно, основывался на неточной информации, а главное, не мог иметь никаких реальных последствий: число говорящих на ТП продолжало увеличиваться. Более того, объективно позиция ООН оказалась выгодной той части австралийской администрации, которая действительно насильственно насаждала английский язык как язык управления и язык образования.
На деле ТП очень далек от того, чтобы быть только языком управления. Лучшим доказательством является тот факт, что впервые попадая в не исследованные ранее области Новой Гвинеи, европейцы нередко сталкиваются с ТП как уже сложившимся языком межплеменного общения. В сущности, он не является пиджином в традиционном смысле этого слова [1]: в настоящее время он является родным языком примерно для 15 тыс. человек в Новой Гвинее и на о-вах Манус и, таким образом, должен считаться креольским языком.
Интересно сопоставить статистические данные о распространении английского языка, ТП и ХМ (эти данные относятся к 1966 г. и касаются только взрослых - старше 10 лет) [2]. Среди коренного населения английским языком владели тогда 13,26%, ТП - 36,46, ХМ - 8,13%. Среди некоренного (около 50 тыс.; по оценке 1970 г., примерно то же число) английским владеют 97,18%, ТП - 66,81, ХМ - 8,31%. Это означает, во-первых, что в настоящее время, по самой грубой оценке, процент владения ТП среди туземного населения приближается к 80-90 (ср. приведенные выше данные о росте абсолютного числа говорящих на ТП), так как ни общее население, ни уровень владения английским и ХМ существенно не изменились. Во-вторых, это означает, что у большинства некоренных жителей страны ТП является языком общения наряду с английским; по-видимому, число таких двуязычных европейцев (кроме них, Папуа Новую Гвинею населяют японцы, китайцы и др.) неминуемо должно расти в связи с курсом на укрепление государственного аппарата местными кадрами, проводимым правительством Майкла Сомаре. Важно учитывать также, что европейское население фактически сосредоточено в нескольких точках острова. Так, в 1964 г. из 11 тыс. европейцев, проживавших в Папуа, 7 тыс. было сконцентрировано в Порт-Морсби, а из 13 тыс. приживавших на подопечной территории Новая Гвинея, более половины жили в Рабауле, Лаэ и Маданге. В Рабауле жила и половина всех новогвинейских китайцев [4, c. 68-69]. Значительная часть европейцев, особенно небританского происхождения, - миссионеры, практически поголовно владеющие ТП и местными языками. И наконец, все приведенные выше статистические данные означают, что подавляющее большинство европейского населения, сталкиваясь с необходимостью овладеть языком-посредником, избирают в качестве такового ТА, а не ХМ.
Еще до объявления Папуа Новой Гвинеи самоуправляющейся территорией (1 декабря 1973 г.) австралийские власти были вынуждены создать сначала Исполнительный и Законодательный советы (1951 г.: из 28 членов последнего только трое должны быть коренными жителями) и туземные советы местного управления, а затем нечто вроде парламента - Палату ассамблеи и органов местного управления (в последних он быстро стал ведущим). К моменту выборов 1972 г. резко изменилась политическая ситуация. Возникли политические партии: Объединенная национальная партия (1965) и Пангу пати (1967). Первая из них из либеральной партии (с элементами национализма), представляющей коренное население, трансформировалась в партию консервативной проколониальной группы. Не случайно ее основатель, видный профсоюзный деятель Папуа Новой Гвинеи Оала-Оала Раруа позже выступил одним из инициаторов создания Пангу пати. Эта последняя возглавила коалицию, победившую на выборах 1972 г. под знаменем самоуправления; ее лидер Майкл Сомаре стал главным министром (премьер-министром) самоуправляемой Папуа Новой Гвинеи, а после объявления ее независимости 16 сентября 1975 г. - руководителем независимой Папуа Новой Гвинеи. Все это существенно для нашей проблемы потому, что Пангу пати и нынешнее новогвинейское правительство взяли курс на пропаганду ТП в качестве общего языка всей новогвинейской нации. Развитие ТП оказалось, таким образом, тесно связанным с национально-освободительным движением в Папуа Новой Гвинее. Как писал еще в 1968 г. С. Вурм, "многие туземцы Новой Гвинеи, включая некоторых членов Палаты Ассамблеи, начинают ощущать пиджин как предмет национального чувства и не рассматривают его как средство социального давления, а скорее как орудие самосознания" [16, c. 362].
Вообще, английский язык воспринимается на Новой Гвинее прежде всего как язык австралийской администрации и называется на ТП "tok ples bilong Sidni" - "язык, на котором говорят в Сиднее". "Министр территорий, утверждая, что английский язык послужит "объединительной силой" для коренного населения, невольно выдал скрытое желание колонизаторов, когда добавил: "Они [коренные жители] будут заимствовать английские идеи по мере изучения языка" [15; цит. по 2, с. 155]. Конечно, коренные жители страны, особенно интеллигенция, это ясно сознают, несмотря на изменение культурной политики правительства Австралии.