ТИПЫ ЯЗЫКОВЫХ ОБЩЕСТВ
Сравнению языкового и социального поведения мешало то обстоятельство, что в основе лингвистических и антропологических исследований редко лежали сравнимые наборы фактов. Описание антрополога относится к определенному обществу, в то время как единственным предметом лингвистического анализа является отдельный язык или диалект - множество словесных знаков, извлеченных из целостного процесса коммуникации, на основе некоторых структурных и генетических сходств. Конечно, исследования отдельных языков могут значительно различаться по своим масштабам. Они могут касаться речи небольшой артели охотников и промысловиков, диалекта одной деревни или литературного языка, на котором говорит несколько сотен миллионов человек. Но в целом, отбирая данные для анализа, лингвисты придают большее значение генетическим отношениям и структурной однородности, чем социальному окружению. Мы представляем себе английский язык как отдельное целое, хотя самая обычная выборка может включать тексты, взятые из английской деревни, американского города, Австралии или даже бывшего колониального района Азии или Африки.
Процесс лингвистического анализа ориентирован, далее, на открытие единообразных, структурно однородных целых (Хаймс 1962). Стилистические варианты, заимствования и т.п. из грамматик не исключаются, но традиционная техника опроса информантов не предназначена для установления их истинного масштаба (Фёгелин 1960, 65), и обычно их стремятся подвести под категорию свободного варьирования. Результатом таких процедур является выбор одной разновидности (Фергюсон и Гамперц 1960, 3) из комплекса разновидностей, которые характеризуют обычное речевое поведение. Затем эта единственная разновидность рассматривается как образец всего языка или диалекта.
Такие структурные абстракции адекватны до тех пор, пока наш интерес ограничен языковыми универсалиями или типологией и сравнительно-исторической реконструкцией. Они революционизировали нашу теорию грамматики, а в области языка и культуры показали несостоятельность прежних наивных представлений, которые ставили знак равенства между примитивностью материальной культуры и простотой языковой структуры. Но когда мы переходим от изучения языка как особого явления к анализу речевого поведения в рамках того или иного общества, обычно оказывается необходимой более подробная информация. Поэтому такие, например, взгляды, как взгляды Линтона, который утверждает, что "между сложностью языка данного народа и сложностью какого-либо другого аспекта его поведения нет, по-видимому, никакой корреляции" (Линтон 1936, 81) верны лишь в той мере, в какой они относятся к внутренней структуре данной разновидности языка. Слова Линтона не следует толковать, как это иногда делается, в том смысле, что невозможно провести различие между речевыми навыками простых племенных групп и сложных городских обществ. Европейские лингвисты Пражской школы и некоторые представители американской антропологической лингвистики показали, что существование кодифицированных стандартизированных языков, отличных от повседневной непринужденной речи (casual speech) - "главный языковой принцип городской культуры" (Гарвин и Матьо 1960, 283).
Тема внутриязыкового варьирования, которая игнорировалась в раннюю эпоху дескриптивной лингвистики, в последние годы вновь привлекает к себе внимание (Сибеок 1960). Многие ученые призывают пересмотреть прежнюю гипотезу "монолитности языковой структуры". В противовес этому они рассматривают языковое общение внутри речевого коллектива в терминах "системы взаимосвязанных подсистем" (Якобсон 1960, 352). Если принять этот взгляд, можно предположить, что сложность языка того или иного общества не является отражением внутренней организации какой-то одной однородной системы, но может быть понята в терминах отношений между несколькими количественно отличающимися друг от друга системами. Аналогичные взгляды представлены в некоторых антропологических работах последних лет, посвященных "промежуточным обществам" (Кон и Марриотт 1958, 1; Касагранде 1959, 1). Чтобы адекватно рассмотреть такие языковые и социальные системы, необходимо поставить в центр лингвистического исследования не простой дескриптивный анализ, а анализ сравнительный или противопоставительный.
Хотя сравнительный анализ может быть синхроническим или диахроническим, ученые, интересовавшиеся отношением языка к социальному окружению, до сих пор ограничивались преимущественно диахроническим сравнением. Наибольшее число сторонников завоевала точка зрения Сэпира (Сэпир 1951, 89), который был склонен преуменьшать роль социального окружения и считал внутренние тенденции ("drift") главным фактором, определяющим структурные особенности языка. Эта точка зрения оказала значительное влияние и на синхронические исследования, как об этом свидетельствует статья Триандиса и Осгуда о применении техники семантического дифференциала для изучения взаимодействия между разными культурами: "Греческий принадлежит к подгруппе индоевропейской семьи языков, совершенно отличной от других ее подгрупп. Таким образом, результаты данного исследования подтверждают предположение, что во всех индоевропейских языках будет обнаружена, в общем, одна и та же семантическая структура" (Триандис и Осгуд 1958, 192). Лингвисты и антропологи никогда не разделяли до конца взглядов Сэпира на языковое изменение. Работы Боаса и европейских лингвистов, связанные с явлениями языкового союза (Sprachbund), давно обнаружили ограниченность генетического подхода (Хаймс 1961, 23). В последние годы исследования Вайнрайха, посвященные структурным заимствованиям в Швейцарии и идишговорящих районах Восточной Европы, еще раз подчеркнули важность социального окружения (Вайнрайх 1952, 360; Вайнрайх 1953). Ареальный подход к языковым изменениям был затем развит Эмено (Эмено 1956, 3; Эмено 1962) в серии тщательно документированных работ. В качестве отправной точки Эмено рассматривает южноазиатский культурный ареал, который он трактует как "единый в языковом отношении". Он указывает на существование многочисленных структурных параллелей среди языков индоарийского, дравидийского и мунда происхождения в Центральной Индии, а также на параллели между дравидийским брахуи и окружающими его индоарийской и индоиранской языковыми группами на северо-западе. Аналогичные межъязыковые влияния, охватывающие целый ареал, были отмечены в индейской языковой области Калифорнии - том самом ареале, из которого Сэпир заимствует наиболее разительные примеры отсутствия связи между языком и социальным окружением. Катерина Каллахан (Каллахан 1961) показала существование серии глоттализованных взрывных в озерном миуок, которые, по всей видимости, являются заимствованиями из окружающих индейских языков. Уильям Шипли (Шипли 1960) приводит поразительные примеры различий между структурами предложений северного и южного майду, которые тоже наводят на мысль о влиянии окружения.
Однако все упомянутые выше исследования в области ареальной лингвистики имеют историческую ориентацию и представляют больший интерес для ученых, занимающихся историей культуры, чем для антропологов. Понятие структурного заимствования описывает конечный результат процесса изменения, но не раскрывает динамики этого процесса. Более интересными для ученых, занимающихся функциональным анализом, могут оказаться синхронические корреляты структурного заимствования - вариативность речи и переключение кода на уровне диалекта, стиля или языка. Однако при изучении таких явлений отправной точкой должно служить определенное общество, а не язык или другое подобное ему явление (Гамперц 1951, 94).
В своей статье "Этнография речи" (Хаймс 1962) Хаймс дает обзор литературы по вопросам речевого поведения и показывает ее отношение к более традиционным типам лингвистических и антропологических изысканий. Он требует иного подхода к "дескриптивному анализу речи" и высказывает мысль, что "речевая деятельность общества должна быть главным объектом внимания". В данной работе мы попытаемся пойти именно по этому пути.
Языковое распределение внутри социального или географического ареала обычно описывается в терминах языковых обществ (коллективов) (Блумфилд 1933, 42). Можно найти немало случаев, когда при определении таких обществ используются внеязыковые критерии. Фрингс и его группа немецких диалектологов заимствовали из географии приемы установления границ культурных областей на основе торговых и транспортных отношений, распределения предметов материальной культуры и т.п. и использовали эти области в качестве фокуса при изучении языкового распределения (Гамперц 1961а). Американские лингвисты имели дело с небольшими группами в городах (Путнам и О'Херн 1955), а монументальная работа Эйнара Хаугена "Норвежский язык в Америке" является примером исчерпывающего исследования языка одной группы иммигрантов (Хауген 1953). Однако во всех этих работах принимается, что границы языкового общества совпадают с границами отдельного языка и его диалектов и стилей. О двуязычных людях говорят, что они "являются мостиком, соединяющим языковые общества" (Хоккет 1958). Некоторые авторы идут настолько далеко, что уподобляют их "маргинальному человеку" в социологии (Соффиетти 1955).
Априори нет никаких причин, которые вынуждали бы нас определять языковое общество как такое, все члены которого говорят на одном и том же языке. Общее дву- или многоязычие является скорее правилом, чем исключением, в очень большом числе обществ, включая русскую городскую элиту XIX столетия, правящие группы многих современных азиатских и африканских народов, упомянутые выше группы американских иммигрантов и многие другие. Между прочим, Вайнрайх, описывая носителей языка идиш в Восточной Европе, говорит даже о "двуязычных языковых обществах" (Вайнрайх 1953). Кроме того, с точки зрения социальной функции различие между двуязычием и двухдиалектностью часто не является принципиальным (Гамперц 1961а, Мартине 1954, 1).