Смекни!
smekni.com

Архитектура Берлина (стр. 1 из 2)

Ф.Мойзер

Берлин, несомненно, является проточным водонагревателем современных архитектурных течений. Вряд ли в каком-нибудь другом месте можно найти столь противоположные архитектурные решения. Это является следствием того, что планирование и строительство в Берлине крайне поляризовано. С момента объединения, давшего Берлину мощный толчок для развития, в городе, ставшем музеем различных авангардистских направлений под открытым небом, ведутся горячие дебаты об архитектуре и градостроительстве. После уборки строительных лесов и завершения бума 90-х Берлин предстал как современный город, возродивший в себе давно забытые традиции и одноврменно поражающий удивительным многообразием. В ходе конкурсов и экспертиз последних десяти лет несчётное число архитекторов со всего мира пытались найти для города новую форму.

Эволюция формы

Подъём на крышу происходит настолько стремительно, что лифтёр не успевает воздать хвалу техническому совершенству своего средства передвижения. И дело здесь не в тяговой силе подъёмного устройства лифта, хотя он считается самым быстрым в Европе. Дело в том, что лифт поднимается всего на 24 этажа, отделяющих новейшую берлинскую смотровую площадку от уровня улицы. Американских стандартов, при которых подъём на многочисленные горнолыжные площадки длится в большинстве случаев не более одной минуты, конечно же нельзя ожидать от Потсдамской площади. Во всяком случае, не при такой высоте.

Эту башню создал Ханс Колхоф, архитектор, который видит в традиции больше ресурсов для современности, чем другие его коллеги. Его здания живут историей. Колхоф соорудил дом, который в Берлине считается высотным зданием и может сдавать свою террасу на крыше под городскую смотровую площадку, хотя в любом другом мегаполисе его никто бы и не назвал высоким. Блуждая между стройными колоннами и контрфорсами башни, взгляд посетителя невольно устремляется в распростёртую перед ним бесконечность: в сторону башни Дебис с зелёными кубиками, или в сторону Sony-центра с его раскрытым зонтом, мимо купола Рейхстага — нового национального символа Германии, или в направлении Фридрихштадта, где высотное здание GSW со своим красно-оранжевым текстильным фасадом стремительно уходит ввысь. Тот, кто оглядел новые силуэты Берлина с треугольной смотровой платформы, несмотря на запутанное многообразие города, ощущает заворожённость — Колхоф соорудил здание, которое посредством различных абстрактных элементов вызываету посетителей непроизвольную концентрацию внимания. Это не готический собор, однако само место хранит в себе магию тех овеваемых ветром башен, которые мастера архитектуры поколениями доводили до совершенства.

«Городская корона» Колхофа, золотые выступы которой при солнечном свете видны издалека, образует вместе с расположенной напротив стеклянной башней Хельмута Яна световую композицию. Оценить её по-настоящему можно только ночью, увидев здесь своеобразную архитектурную игру: с одной стороны — традиционный куб, скорее всего построенный вручную, камень за камнем; с другой — открытый полуцилиндр, чей фасад готов скорее внезапно разрушиться, чем медленно состариться. Соперники стоят рядом безмолвно, как будто им нечего друг другу сказать. Стеклянная и каменная башни являются своеобразным манифестом: своими формами и материалом они воплощают две противоположные архитектурные позиции, превратившие Потсдамскую площадь вместе с двумя дюжинами новостроек в подиум для демонстрации конкурирующих направлений архитектурной моды. За кулисами этой немой сцены мастера архитектуры обсуждают теории.

Спорная культура Берлина

В 90-е годы ни одного места в Германии не могло сравниться с Берлином по напряжённости архитектурных дебатов. И нигде больше новые архитектурные идеи так не противоречат и, одновременно, так не подстёгивают друг друга. Их реализация в городском пространстве создаёт ощущение провокации, и споры вокруг новых объектов бущуют после этого ещё очень долго. Идеологические пропасти порой столь глубоки, что можно подумать, будто речь идёт о личной вражде или зависти по поводу того, что большой проект достанется кому-то из коллег. Всё прошедшее десятилетие архитекторы ругались между собой на глазах у общественности, доходя до крайностей, мыслимых разве что только в кровавых стычках между индейцами и ковбоями. А когда дискуссия по содержанию заканчивалась, как правило, приводился следующий убийственный аргумент: нацисты наверняка строили бы так же монументально и человеконенавистнически. Однако в ходе этой полемики, которая превратила Берлин в конце 90-х годов во всемирно значимую арену архитектурных дебатов, остались незадействованными действительно глубокие теоретические позиции. Суть этих дебатов, несколько упрощая ситуацию, можно свести к вопросу о том, должно ли новое здание вписываться в существующий городской контекст или оно может выглядеть как совершенно независимый объект в панораме города. При этом, если архитекторы иногда и обсуждали теоретически такие базовые понятия, как пространство, стена или материалы, то это было приятным, но редким исключением.

Берлинские дебаты, проходившие на трибунах общественных мероприятий и публиковавшиеся в культурных разделах ежедневных межрегиональных газет, привели к тому, что архитектура стала настоящим камнем преткновения для новой столицы Германии. Непривычная для архитектурного цеха степень публичности дискуссии способствовала тому, что в обсуждение судьбы города оказались вовлеченными даже туристы. Своей враждебностью друг к другу архитекторы сформировали у общественности устойчивое представление, что вопросы их профессии неотделимы от проблемы «всемирного противостояния добра и зла». Ведь каждому читателю популярные газеты должны были втолковать, что вот такой-то хочет воссоздать город XIX столетия с помощью «фашистского» камня, а его оппонент пытается строить метрополис XXI века с помощью «демократического» стекла. В результате легко было прийти к выводу, что ответственность за счастье человечества лежит целиком на плечах архитекторов и зависит лишь от того, что они строят.

«Битва за восстановление Берлина» стала кульминацией теоретического спора, который не утихал на протяжении всей истории модернизма. Главную роль в нём играли разногласия между традиционалистами и модернистами. Особое значение это имело тогда, когда в ходе истории создавались новые материалы, вдохновлявшие архитекторов на создание нового формального «словаря». Главным образом это относится к первой трети XX столетия, когда архитектура была революционизирована индустриализацией методов строительства и, в частности, новыми возможностями использования стекла. С этого момента остекление большой части стены и, следовательно, светлые внутренние помещения перестали быть утопией. При этом, уже в 20-е годы дебаты были идеологизированы. Бруно Таут, создавший Hufeisensiedlung — один из самых удачных посёлков того времени в пригороде Берлина, резко полемизировал со своими коллегами, отстаивая свою теорию «альпийской архитектуры», согласно которой традиционный город должен был исчезнуть совсем. То, что звучало как детские стишки, на самом деле было чистой идеологией, которая продолжала своё существование вплоть до берлинских архитектурных дебатов 90-х годов.

В поисках берлинской архитектуры

Споры о берлинской архитектуре стали новым витком этой затянувшейся идеологической войны за новые материалы, в ходе которой камень стал синонимом отсталого понимания архитектуры, в то время как каждое здание из стекла стало восприниматься как кукушкино яйцо в «каменном гнезде». Любая, даже уже реализованная попытка вывести из критического анализа традиционного строительства формы для будущей архитектуры Берлина получает среди архитекторов и критиков очень медленное признание и, кроме того — в этом весь гротеск дебатов — отвергается как выражение недемократичного, «непрозрачного» понимания общества. Такие категории, как масса и тяжесть, монумент и традиция, превратились в эмоциональные эпитеты, вызывающие инстинктивное раздражение, — их истинное архитектурное значение оказалось полностью утраченным. Даже само применение слова «тектоника» уже расценивается как провокация. Неужели и вправду каменные дома делают каменными сердца, как утверждал в своё время Бруно Таут в ходе своей полемики? Навряд ли. По крайней мере, никто пока не стал стеклянным человеком в стеклянном здании Таута, которое он соорудил в 1914 году для выставки Союза предприятий в Кёльне. Для избалованной средствами массовой информации общественности этот архитектурный диспут является сегодня неисчерпаемым источником развлечения. Он следует хорошо действующей на публику стратегии «за и против», однако часто заводит протагонистов так далеко, что они не могут позволить себе использовать в проекте любимый материал своих идеологических противников, не прослыв при этом предателями.

Между 1933 и 1995 годами берлинские архитектурные дебаты были сконцентрированы вокруг решения о применении каменных фасадов с проёмами в окрестностях Фридрихштрассе (Фридрихштадт), где был реализован первый крупный проект реконструкции после объединения Берлина. Фасады стали его основной темой, поскольку в условиях блочной застройки Фридрихштадта они представляли собой единственное связующее звено между домом и улицей. Строгая периметральная размётка кварталов сохранилась здесь до сегодняшнего дня ещё с барочных времён. Традиционная историческая форма фасада при застройке такого типа — применение раскрепованных карнизов, пилястр и глубоких наличников — создаёт картину мощи и тяжести, покоящейся на опорах, независимо оттого, какие конструкции и функции спрятаны за фасадом. В «обнажённом» же виде все здания получаются одинаковыми: одни и те же железобетонные конструкции с экономичным шагом опор и высокими потолками, облегчающими сдачу помещений в аренду. В этой ситуации только внешняя оболочка способна придать архитектуре индивидуальный характер — архитекторам остаётся играть на различиях в качестве «обёрточной ткани» и в обработке швов: в одних случаях они «шьют» зданиям тяжёлые пальто из камня, в других — лёгкие платья из металла или прозрачные накидки из стекла. Особенно значимым при такой игре становится способ закрепления одеяния на несущем каркасе: это может быть либо «приклеенная» к каркасу имитация традиционной каменной кладки, придающая внешнему облику здания тяжеловесную солидность; либо сложное переплетение камня и несущих конструкций — скажем, мужественная твёрдость открытого каркаса, заполненного индивидуально вытесанными каменными блоками; или — в качестве контрастной модели — кажущееся растворение фасада, превращённого в прозрачный «пеньюар».