Смекни!
smekni.com

Православный реализм - литература будущего (стр. 1 из 3)

Коняев Н. М.

Этот год — год Рубцова.

3 января исполнилось семьдесят лет со дня рождения гениального русского поэта.

К юбилею поставили новые памятники, выпустили десятки книг, написали тысячи статей, посвященных жизни и творчеству поэта.

И вместе с тем юбилей оказался омрачен…

Самому Николаю Михайловичу Рубцову, когда его убили, было всего 35 лет. Прошло еще 35 лет, и вот теперь уже в нашем городе убили его внука — Колю Рубцова…

Горько и страшно думать об этом.

23 ноября 2005 года, когда оставалось ровно сорок дней до семидесятилетия Николая Михайловича Рубцова, исполнилось ровно сорок дней, со дня убийства его внука…

1.

Игра с цифрами — явный признак близости к событию темных сил…

Незадолго до злодейского убийства опять показывали по телевизору интервью с убийцей самого Николая Михайловича Рубцова. Снова, уже в который раз, повествовала она на всю страну, как и для чего убивала гениального русского поэта.

На первый взгляд, убийство Коли Рубцова и очередное попрание памяти его великого деда связывается только в мистических сумерках общим сатанинским глумлением над нашей Отчизной, но — увы! — таким стало наше время, что, приглядевшись внимательнее, мы без труда различим, как воплощаются эти темные силы, так сказать, в человеческом материале, можем обнаружить и более материалистическую связь между трагическими событиями.

Почти два десятилетия назад в своей книге, рассказывающей о жизни Николая Михайловича Рубцова, я писал, что страшна участь убийцы поэта.

Судьба Дантеса или Мартынова не может вызывать в нас сострадание, но это печальные судьбы. И — право же! — даже некоторое уважение вызывает смирение, с каким приняли их убийцы Пушкина и Лермонтова.

Люди девятнадцатого века, они знали, что есть то, в чем нельзя оправдываться, а тем более оправдаться.

В наш век этого понимания уже не стало…

Мы уже порою и не замечаем, что нравственные нормы, по которым живет наше общество, давно сместились за ту черту, где нет и не может быть никакой нравственности, где одни только ужасные обломки, про которые писал в своем гениальном, пророческом стихотворении Рубцов, где легализирована безнравственность…

Немыслимо представить, чтобы Дантес оставил воспоминания, озаглавленные "Мой выстрел на Черной речке". Немыслимо, чтобы про Мартынова написали статью "он убивал Лермонтова грозовой ночью".

В наш век это стало обычным делом…

Я помню, как зашевелились на голове волосы, когда я прочитал в аннотации к альманаху "Дядя Ваня", в котором были опубликованы воспоминания убийцы, что это, дескать, воспоминания близкого друга Николая Рубцова.

Но это было еще в начале девяностых годов.

Прошло еще несколько лет, и в центральных газетах замелькали заголовки статей: "Она убивала Рубцова крещенской ночью", "Цветы для убийцы Рубцова"…

Разумеется, только в атмосфере вседозволенности убийство гениального русского поэта могло стать фундаментом для возвеличивания убийцей самой себя.

И, конечно же, тут нужно говорить не только об убийце Рубцова, а о симптомах болезни, которой поражено наше общество, с каждым годом все слабее различающее добро и зло…

"Л. Д. была интересна массовому читателю исключительно благодаря своей "жуткой" биографии. Было бы непростительной глупостью с ее стороны: а) не воспользоваться этим, когда и срок отбыт, и судимость погашена…"

Это рассуждение, которое, на мой взгляд, можно помещать в учебниках в качестве примера клинического цинизма, напечатал альманах "Медвежьи песни", финансируемый сейчас Санкт-Петербургским Законодательным собранием.

Интересно, что, когда я возмутился этим панегириком убийце Рубцова и напечатал в газете ответ — "Медвежьи песни латышских комиссаров", автор панегирика не постеснялся подать на меня в суд на предмет защиты своей "чести и достоинства".

Подобная агрессивность безнравственности потрясает.

Правда, еще больше меня потрясло тогда равнодушие, а порою и откровенное злорадство так называемых "друзей Рубцова", наблюдавших за этим процессом.

Разумеется, я не собираюсь ровнять случившееся со мной судебное недоразумение (кстати, суд по защите "чести и достоинства" автора панегирика длился более года, и завершился решением суда, обязывающим "истца" компенсировать мне затраты на судебные издержки) с трагедией на улице Коммуны, но я убежден, что убийство шестнадцатилетнего Коли Рубцова как раз накануне семидесятилетия его великого деда — злобное и беспощадное проявление именно этой самой агрессии безнравственности и цинизма, подпитываемой нашим равнодушием, нашим недоброжелательством друг к другу.

2.

Разрушение нравственности достигло в нашей стране тех пределов, когда наша действительность ускользает от художественного осмысления ее.

Разумеется, мы все понимаем, что разрушение нравственности отнюдь не стихийный, а очень четко организованный и навязанный нам процесс.

И дело тут не только в том, что в наше время, когда черта оседлости оказалась почему-то проведена по кремлевской стене, духовные наследники Схарии, превратившиеся в главных агентов нашей культуры, настойчиво навязывают нам пародию на культуру вместо самой культуры.

Важнее другое…

Разрушение нравственности — необходимое условие существования нынешнего российского капитализма. Для приватизационной экономики тоталитарное разрушение любых нравственных ориентиров является единственной средой, в которой она может ощущать себя в относительной безопасности, в разрушении нравственности — гарантия безопасности наших капиталистов-назначенцев, возможность общественной амнистии их…

Всё это так…

Поэтому-то, накачиваемый государственными средствами насаждается в нашей стране постмодернизм, ставящий своей целью разрушение любой системы нравственных координат…

Поэтому с такой помпой демонстрируется сериал по слабенькому роману Александра Солженицына, в котором с помощью актерского обаяния читателю навязывается простенькая и нехитрая мысль, что быть предателем своей Родины, выдавать ее врагам государственные тайны вполне благородно с общечеловеческой, так сказать, точки зрения.

Или другой сериал, в котором вновь был подвергнут экранизации Михаил Булгаков… Я не сторонник того чтобы преувеличивать значение этой картины, даже и отрицательное. Фильм получился достаточно серенький, и хотя Олегу Басилашвили, играя так сказать в режиме живого репортажа, удалось передать и чубайсовско-гайдаровский цинизм, и столь характерное для наших демократов презрение к русскому "быдлу", но для создания образа "князя тьмы" этого все-таки оказалось недостаточно.

Но это, так сказать, попутные замечания — для нас же важнее другое…

Что удалось в фильме, так это усилить, отпедалировать имевшиеся и в самом романе Михаила Булгакова мотивы самодостаточности и духовной несокрушимости художественной гордыни, мотивы, связанные со смешением источников света и тьмы, добра и зла в одну непроницаемую, дохристианскую неопределенность.

И именно поэтому — тут не может быть никаких сомнений! — этот посредственный сериал по роману Булгакова стараниями критики будет превращен если не в художественное явление, то, во всяком случае, в исполняющего обязанности художественного явления.

Мне не хочется даже и вспоминать о других телевизионных проектах, связанных с юмористическими и эстрадными программами. Тут, как выражаются создатели этих проектов, "полный отстой" и даже сама попытка приглядеться к этим явлениям вызывает ощущения разглядывания картинок на стенах общественного туалета.

Но все это, так сказать, те мастера культуры, которые куплены и поставлены на службу назначенцам-капиталистам, по преимуществу нерусской национальности…

3.

Но ведь есть литература и культура и патриотического лагеря, которая в подобных грехах не замечена, однако — увы! — и тут пустота.

Поразительно, но за последние два десятилетия и здесь не создано ни одного по-настоящему значительного художественного произведения. Современная литература не может представить ничего даже отдаленно напоминающего художественное осмысление произошедших перемен, подобного тому, какими в первые годы советской власти были произведения Есенина и Блока, Шолохова и того же Булгакова.

В чем же дело?

Мне кажется, что реалистического осмысления событий не может произойти, пока мы замыкаемся в гордыне самодостаточности, пока ищем разрешение проблем, полагаясь лишь на собственные силы.

Эти силы весьма скромны, как бы щедро ни был одарен человек. Они приобретают созидательную мощь только тогда, когда писатель связывает их с самыми главными проблемами, которые занимают его страну, когда воплощает их в светоносной глубине языка, созданного нашим народом за его тысячелетнюю православную историю.

Православная мораль отвергает все варианты неполноты и неисправности служения, независимо от того, в какой области — церковной, государственной, литературной — осуществляется оно, и достижение идеала, попытка идеального осуществления заложенных в человека способностей является тем знаком, по которому определяется правильность избранного пути.

Творчество в православии — это всегда попытка нарисовать и постигнуть созданный Богом мир. Самая важная и самая интересная для писателя тема — тема спасения человеком своей души.

Это и следует назвать православным реализмом — художественным методом, совмещающим познание мира и спасение собственной души. Этим художественным методом и пользовались, порою сами того не сознавая, гениальные русские писатели, в этом методе и достигало их творчество наиболее полного и яркого результата.

И напротив, если писатель не разделял принципов православного реализма, то в его творчестве всегда обнаружится стремление осмеять Божий мир, попытка разрушения его, сатанинская гордыня таких авторов порою начинает заслонять и сам от Бога полученный ими дар...