В качестве материала тело используют как художники мужчины, так и женщины. Б основном это касается перформансов. Радикальный, или, как его еще называют, «ритуальный», подход исследует границы телесного опыта при помощи нанесения ран, порезов, меток, что внешне носит некоторое сходство с религиозными и социальными практиками разных народов. Экстремальным выражением такого подхода, связанного с травматическим опытом, была серия ампутаций и «самокастрация» акциониста из Вены Рудольфа Шварцкеглера (1910-1969 гг.). Крис Бёрден во время перформансов резал себя и стрелял себе в руку, Стеларк и Факир Мусафар подвешивали себя на крюках, продетых сквозь тело, Марина Абрамович разрешала зрителям резать бритвами ее одежду и кожу (ил. 1, 2). Боль, насилие, риск, телесные страдания становятся для некоторых художников главным мотивом в их творчестве. «Ж, Пан (Франция) публично причиняет себе боль, К, Бёрден (США) побуждает своего друга выстрелить в него в выставочном зале, Р. Шварцкеглер (Австрия) по кусочку отрезает собственную плоть и умирает от потери крови, что запечатлевается на фотопленку. Эти темы обретают особую актуальность в 70-е гг., когда боди-арт становится достоянием панк культуры с ее пристальным вниманием к проблемам агрессии и саморазрушения
Тело воспринимается как первичный объект собственности, осознается право распоряжаться им, его жизнью и смертью. Еще в 1918 г. Рихард Хельсинбек написал в «Дадаистском манифесте*: «Высшим искусством станет то, которое, с полным осознанием контекста, представит тысячи проблем дня, которое будет явно наполнено взрывами прошлой недели, которое постоянно будет пытаться собрать собственные члены после вчерашнего крушения. Лучшими и наиболее экстраординарными артистами станут те, кто ежечасно будут выхватывать лохмотья собственных тел из разъяренных катаракт жизни, кто, с кровоточащими руками и сердцами, будут поститься по уму своего времени*'''.
При использовании тела женщиной в репрезентации нечто меняется, это другая нагота, другое отношение к телу и другой взгляд на него со стороны смотрящих. Тело для женщины - это не то же самое, что для мужчины (ничего природного я не имею в виду, это культурно выстроенная обществом структура). Женщина отождествляется с телом, она не отделима от тела для общества и значима для него (общества) постольку, поскольку обладает некоторой ценностью, которая и заключена в ее теле.
Обнажаясь, женщины-перформеры, как правило, наносят себе всякого рода увечья. Так, к примеру, перформанс Киры О'Рейли длился для каждого участника 10 минут и проходил в загородном бомбоубежище.
Входящему(ей) вручался конверт с медицинскими перчатками и скальпелем, а также инструкции:
You will be asked to Walk down the track into The heart of the shelter In a little while
We will spend some moments Together, you and I. I will ask you to mark me. You will not do anything you Do not want to do. Put the gloves on now.
Bring the other contents of the envelope with you. Waithere.
Внутри на скамейке сидела обнаженная Кира О'Рейли, она просила «пометить ее». Если же кто-то отказывался, она предлагала «заклеить любую рану». «BodyRadicals» - еще одна группа, приводимая в качестве примера в книге Салецл, для которой тело - главный материал. Орлан, участница этой группы, «играет с множественной идентичностью, проделывая многочисленные операции на лице... Она трансформирует свое тело в язык».
То, что многие современные художницы прибегают к использованию собственного тела в творческом процессе, нельзя отрицать. Как отмечает польский теоретик Изабелла Ковальчик, «определение собственной идентичности, вопрос тела и анализ путей дисциплинирования тела посредством культуры потребления стали главными проблемами феминистского критического искусства 1990-х». Попытка ответить на вопрос, почему это происходит, может привести нас к следующим моментам. Так, Люси Липпард в своем эссе о боли и наслаждении женского боди-арта, говоря о европейских художницах, отметила тот факт, что «они используют свое физическое тело - кожу - красивые тела - чтобы сделать свои работы приемлемыми или воспринимаемыми мужчинами-кураторами». Как пишет Фрейд, «искусство, несомненно, не началось, как l'artpourl'art; первоначально оно служило тенденциям, большей частью уже заглохшим в настоящее время. Между ними можно допустить и некоторые магические цели». А история культуры - это вообще история акта насилия, отцеубийства и запрета на инцест.
То, что калечащий себя художник вызывает в нас чувства, оставляет нам надежду на то, что мы еще способны к сопереживанию. Тело - это то, что связывает нас в этом глубоко индивидуализированном мире. Возникает вопрос - а не привыкнем ли мы к видению всего этого и не уйдет ли тело от нас? Возможно, оно уже уходит, и, шрамируя его, мы пытаемся его удержать или пометить, чтобы не потерять в толпе (других тел). Вопрос, который находится чуть ближе по времени и который задавала также и героиня рассказа Воронцовой, может поставить новые рамки для творчества художников, работающих с телом: «Я спросила его: "Что будет, когда на наших телах не останется места?" Он очень серьезно, проникновенно глядя в глаза, произнес: "Тогда не станет нас самих". Я понимала его правоту. Летопись жизни кончится, когда ее некуда будет записывать».