МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ УКРАИНЫ
КИЕВСКИЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ
им. ДРАГОМАНОВА
РЕФЕРАТ
ПО КУЛЬТУРОЛОГИИ
Выполнил студент 33 группы
Степанов Максим
Киев 2009
Уже в ранних керамических изделиях периода Дзёмон отразились представления японцев о природе островов, страх перед стихиями и восхищение ими. Вулканы и тайфуны, моря и горы — вся причудливая природа Японии, казалось, сама отвергала симметрию в пространственных искусствах. Узоры керамики, выложенные при помощи глиняного жгута, вились и переплетались самым фантастическим образом. Огромные кувшины и вазы, созданные для ритуальных целей, передавали стремление мастеров отразить в них величие и неповторяемость мира.
В I тысячелетии до н. э. с возникновением сельскохозяйственного уклада жизни появляются и первые храмы. Вначале ими были деревянные амбары для хранения урожая. “Их возводили из толстых бревен, на столбах, чтобы ни вода, ни мыши не могли пробраться к зерну. Перед ними устраивались торжества в честь урожая. Люди считали, что боги тоже пируют вместе с ними” [133, с. 191]. Первые святилища синтоистских богов были просты по форме, но уже тогда внимание обращалось не только на само здание, но и на окружающий его ландшафт, который тоже становился частью культового ансамбля. Обожествление природы, поклонение перед ней, чувство гармонии с природой станут основной особенностью архитектурных сооружений Японии во все времена. Поэтому в Японии так мало значимо внутреннее убранство и храмов, и жилищ. Природные материалы должны были раскрыть свою естественную красоту, постройки — слиться с пейзажем. В жилых помещениях почти нет мебели. Простота и ясность планировки, ощущение пространства, возможность менять его размеры при помощи подвижных перегородок подчеркивали значимость любого декоративного предмета. Даже малое пространство около жилища должно было создавать такой же эффект, который имело произведение живописи. Для любого типа японской постройки наиболее важным моментом является передача настроения.
Художественные традиции Японии смогли противостоять влиянию других культур. Каждое новое влияние японская культура перерабатывала, придавая ему иное звучание. Если континентальные культуры складывались на широких пространствах Китая или Кореи, то Япония — страна миниатюры — всегда смягчала, придавала особый лиризм своим творениям. С приходом в Японию буддизма строятся новые храмы, пагоды[1], монастыри. Появляется большое количество скульптур, изображающих богов, полубогов, легендарных царей, в чертах которых переданы воинственный самурайский дух и эмоциональное состояние, почти всегда соответствующее крайнему напряжению сил. Только скульптуры Будды всегда полны величавого спокойствия и отрешенности.
Символизм часто встречается в художественном отражении мира различными культурами. Однако символизм европейского средневековья более близок и понятен современному человеку, поскольку у европейской и японской систем художественных представлений совершенно различная природа. Но тех, кто сумеет преодолеть трудности понимания, ждет совершенно новый мир прекрасного, несущий в себе и эстетическое, и философское начала.
Символизм японского искусства особенно ярко проявился в поэзии эпохи Хэйнан (“Мир и покой”) в VIII—XII вв. На пути японской литературы к высотам стихосложения были различные периоды.
Поскольку в Японии не было антропоморфного божества (имеющего человеческий облик), божеством стала сама природа, ее горы, реки, море, скалы, поля, деревья, цветы, стихийные силы.
Эти древние взгляды на природу как на божество впервые изложены в книгах раннего периода, включавших в себя исторические и географические сведения, представления о происхождении и устройстве мира, стихи и мудрые изречения. Такими первыми книгами стали “Кодзики” (“Записи деяний древности”, 712), “Фудоки” (“Записи о землях и нравах”, 713—733), историческая хроника “Нихонги” (“Анналы Японии”, 720) и первый собственно литературный памятник письменной поэзии “Манъёсю” (“Собрание мириад листьев”, вторая пол. VIII века), написанные китайскими иероглифами.
Японское стремление увидеть и воспринять гармонию природы в гармонии с человеческим существованием создает особую эмоциональность в мировосприятии. Каждое состояние мира поэт или живописец ощущает как свое собственное, и это рождает строй души, отраженный в стихотворении или живописном полотне. Умение видеть скрытый смысл вещей, символизм взгляда на мир приводит к особой лаконичности в передаче состояния души и природы. Поэтому ранняя поэзия Японии уже обладает совершенством формы и точностью в выборе деталей. Взгляд поэта, прозаика, живописца видит все подробности жизни. Эти подробности, особым образом организованные, дают целостную картину мира, природы, переживания, которые, кажется, и невозможно выразить полнее. Возникает жанр поэзии хокку (хайку), нерифмованные трехстишия, состоящие из 17 слогов (5-7-5):
В небе такая луна,
Словно дерево спилено под корень:
Виднеется свежий срез.
Ива склонилась и спит.
И кажется мне, соловей на ветке —
Это ее душа.
Осиротевшему другу
Даже белый цветок на плетне
Возле дома, где не стало хозяйки,
Холодом обдал меня.
(Басе) [137, с. 740, 741, 745].
Один из древнейших жанров японской поэзии — танка, нерифмованные пятистишия, состоящие из 31 слога (5-7-5-7-7). Основная мысль танка выражается в трех первых строках:
Все дальше милая страна,
Что я оставил...
Чем дальше, тем желаннее она,
И с завистью смотрю, как белая волна
Бежит назад к оставленному краю...
(Аривара Нарихира)
[346, с. 154].
Европейскому читателю трудно воспринять всю гамму чувств и их глубину не только потому, что взгляд на мир совершенно непривычен, но и потому, что японская поэзия имеет и изобразительную сторону: здесь важны и иероглифы, которыми написаны стихи, и их начертание — все это составляет целостную картину мира автора. Мы же, не видя изобразительной стороны иероглифа, воспринимаем лишь слабую тень образа. Так же глубокомысленна и поэтична японская проза, которая вобрала в себя всю силу чувств и страстность мысли. Каждое из произведений японских прозаиков и прошлого, и современности наполнено красотой югэн — недосказанности. В прозе появляется особый жанр дзуйхицу — что значит писать, “следуя кисти”, записывая все, что попадается на глаза, писать легко, повинуясь лишь движению души. Эта манера позволяет одновременно увидеть и почувствовать, записать и пригласить к доверительному разговору случайного читателя:
Солнце. Солнце всего прекрасней на закате. Его гаснущий свет еше озаряет алым блеском зубцы гор, а по небу тянутся облака, чуть подсвеченные желтым сиянием. Какая грустная красота! [139, с. 578]
Японская проза со второй половины X века разделилась на “мужскую” и “женскую”, потому что в системе письменности, созданной на основе китайских иероглифов, появилась и чисто японская слоговая азбука (слогами пишутся главным образом суффиксы в окончаниях слов), в связи с чем мужчины, как правило, продолжают писать по-китайски, а женщины — на японском языке.
Особую сферу поэтического взгляда на мир представляло собой изобразительное искусство. Точный отбор деталей, значимость каждого элемента, тонкая техника, изысканная гамма цветов — все это должно было передать гармонию мира, восторг перед ним и глубокое проникновение в его сущность. Буддистское мировоззрение привнесло в японское искусство ощущение бренности земного бытия. Но это ощущение в традиции японского искусства постоянно смыкалось с идеей вечности мира, что и до сегодняшнего дня делает японское искусство загадочным, глубокомысленным и как бы вобравшим в себя многовековую мудрость Востока.
Японская живопись вначале имела религиозный характер, но примерно с XI века в ней проявились национальные особенности. Живопись часто была декоративно-прикладной. Росписи ширм, вееров, различных вещей и украшений домашнего быта восполняли простоту интерьера, становились его украшением. С развитием литературы живопись приобрела характер иллюстраций. Появились даже живописные повести, иллюстрирующие путешествия, романы и описания жизни императоров и вельмож. Главным для них было — передать настроение героя. Это делалось при помощи изысканной композиции, сочетания цветов и их оттенков, лаконичных и вместе с тем насыщенных. Особенно явственно это проявилось в пейзажной живописи, в которой примерно к XVI веку утверждается живопись тушью.
По глубине чувств, переданных японскими художниками, живопись смыкается с поэзией. Если пейзажная живопись — зримый образ природы, то поэзия — ее стихотворное звучание. “...Пейзажи старинной японской кисти открывают нам очаровательные дожди и туманы, занимающие семь восьмых полотна, и только где-нибудь в уголке картины отлично написанные человечки и кривые сосны одни убеждают нас, как прекрасна и удивительна вся природа, не закрывай ее от глаз туман. Дождь, без которого немыслимо японское бытие, все породил здесь, вплоть до искусства. Живопись разучилась далеко видеть, а если иной раз и взглянет, то так условно, будто взглянула, полузакрыв глаза. Художник лишь догадывается о целом” [233, с. 52].
Особенную выразительность японская живопись получила с появлением гравюры, достигшей развития и процветания в XIII — первой половине XIX века вместе с ростом ее главного потребителя — городского населения. Портреты, бытовые сцены, пейзажи в гравюре передают все более богатую гамму чувств и изображаемого объекта, и самого художника. Достаточно посмотреть на портреты японских красавиц, выполненных графиком Китагавой Утамаро (1753/54—1806). “Каждая из его героинь — воплощение какого-либо качества: нежности, хрупкости, силы. Для их выявления мастер то удлиняет пропорции, передавая изысканную грациозность движений, то придает им простонародную силу, мощность, мужественность, грубоватую резкость” [133, с. 235, 236]. То же можно сказать о графике Утагавы Кунисада (1784—1864). Всемирно известное творчество Кацусика Хокусая (1760—1849 или 1870) можно назвать вершиной графического мастерства XIX века. Здесь символизм японского искусства достигает своего апогея. Хокусай понимает суетность мира, ищет его величие в вечном японском источнике — в природе. Изображая людей на фоне священной горы Фудзи, вздыбившуюся в причудливом порыве морскую волну, он создает символ своей страны, суровой и нежной, величественной и лирической, радостной и печальной.