§ 4. Внецерковные тенденции восприятия красоты: народные празднества и куртуазная любовь.
В культуре, где поиск возвышенного стал главной целью, устремлённость к земной красоте проявила себя в самых различных формах.
Официальному, церковному пониманию красоты противостояли иные типы художественного мироощущения, которые нашли отражение в народной смеховой культуре, в утверждении рыцарского идеала. Поэтому мировосприятие средневековой цивилизации не следует представлять сугубо готическим, суровым, безрадостным, аскетическим; пронизанным единым устремлением к Богу. Существовал пласт внерелигиозной, исконно народной культуры, который лучился языческим весельем, иронией, шутовством, сарказмом. Именно в нём Гёте впервые разглядел подлинную художественную ценность. Прежде всего это яркая, неистовая, безудержная, предельно насыщенная игрой человеческих эмоций красота карнавала, внецерковных обрядово-зрелищных форм, организованных на началах смеха и принципиально отличавшихся от чопорных, серьёзных, строгих, торжественных культовых форм и церемониалов. Карнавальные формы создавали иной мир, иную жизнь, к которой многие средневековые люди были причастны. Карнавал - это яркое, праздничное зрелище, массовое народное гулянье, позволяющее реализовать дух свободы, переступить через жёсткую регламентацию жизни и дающее чувство максимального раскрепощения. В карнавальном шествии нарушаются все нормы и правила принятого в обществе поведения. Эстетический эффект карнавального зрелища заключался в приёме инверсии (перестановки), в процессе которой подданный становился царём, слуга - господином, мужчина - женщиной, дурак - мудрецом и всё высокое, возвышенное выступало как предельно “заземлённое”. В этом ярком празднике все устремления, чувства, помыслы сливались в единый экстаз всеобщего сопереживания, откровения, открытости, радостного ликования. Предельная раскованность, свободное душевное проявление способствовали временному отрицанию жёстких нравственных норм, социальных ролей, обязанностей, присущих повседневной жизни. И, как следствие компенсаторной функции, единство общества существенно укреплялось, усиливался процесс интеграции людей в прочный коллектив.
В карнавальных формах досуга находила своё ценностно-смысловое выражение тысячелетняя смеховая культура “низовых” жанров. Корни карнавальных шествий - в архаических оргиях, в празднествах типа древнеримских сатурналий, во время которых отменялись общепринятые правила, социальный порядок переворачивался: господа прислуживали за трапезой рабам, рабы осваивали роль правящих. И всё это проходило в атмосфере безудержного веселья, неумолкающих шуток и шутовства. Поэтика средневекового карнавала, как и более ранних проявлений смеховой культуры, давала возможность перехода от рациональных, строго упорядоченных форм к проживанию иррациональных, спонтанных эмоций, отражающих глубины человеческой психики, что дарило ощущение божественной лёгкости. В карнавале жили самозабвенно, искренно, остро, красочно, полно. Здесь не было деления на исполнителей и зрителей; отсутствовала кондовая иерархия; все ощущали себя единым целостным организмом. Таковы были широко известные в Европе “праздники дураков”, “праздники ослов”, во время которых пародировались церковные обряды. Например, организовывались шутовские богослужения, где в роли священника выступал осёл, вместо кадила использовался старый башмак. Праздники проходили на площади перед городским собором, а иногда и в самом соборе. Программа карнавальных увеселений включала в себя также обжорство, выпивку, обнажение тела, юродство и т.д. Вполне естественно, что церковные власти стремились пресечь бесстыдные увеселения, которые явно отвлекали народ от общения с Богом, от культа возвышенной красоты, сбивая с истинного пути. Поэтому специально для стоящих на страже религиозной морали была разработана обстоятельная аргументация необходимости проведения карнавальных празднеств. В одном из прошений, защищавшем “праздник дураков”, в частности, говорилось: эти праздничные увеселения необходимы для того, чтобы глупость, которая является второй природой человека, могла бы хоть раз в году свободно изжить себя. Бочки с вином лопнут, если время от времени не открывать отверстия и не впускать в них воздуха. Все люди - плохо сколоченные бочки, которые лопнут от вина мудрости, если это вино будет находиться в непрерывном брожении благоговения и страха божьего. Нужно дать ему воздух, чтобы оно не испортилось. Поэтому надо разрешить в определённые дни шутовство, чтобы потом с большим усердием вернуться к служению Господу.[20]
И действительно, карнавальное празднество, несмотря на стихийное изливание эмоций, иррационализм, неистовство, устремлённость к импровизации, грубому комизму, окарикатуриванию, буффонадному существованию не превращалось в бессмысленное трюкачество. Отстранение от привычной реальности, выпадение из течения повседневной действительности, сознательное преувеличение тех или иных событий, явлений помогало человеку глубже осмысливать значимость происходящего с ним, улавливать сущность вызревающих тенденций, вырабатывать надёжные ценностные ориентиры, восстанавливать разрушенные формы общественной и личностной гармонии. Через проживание низкого, уродливого, в игровой форме, человек утверждался в красоте.
Был, однако, в средневековую эпоху и иной не вполне согласующийся с христианским мировоззрением аспект эстетического переживания. Это любовь. В обществе, где ценились, прежде всего мужественность и воинственность, как это было в собственно феодальную эпоху, большая изысканность отношений между полами граничила с отношением дружбы между мужчинами. Вслед за этим появилась куртуазная любовь. То, что она была антиматримониальна - очевидно. Брак же был главным полем сражения за революционизацию не только нравов, но и всего мира эмоций. Требование самоценности чувства, претензия на то, что между полами могут существовать иные отношения, кроме тех, которые диктуются инстинктом и силой, было подлинным обновлением. Куртуазная любовь смогла найти удивительное равновесие души и тела, сердца и ума, влечения пола и чувства.
В средневековой культуре наряду с доминирующим религиозным идеалом, начиная с X века, утвердился рыцарский идеал красоты. Хотя рыцарское движение формировалось вокруг выполнения военной функции (защита синьора, война за веру), однако помимо культивирования духа воинственности, силы, мужества, самопожертвования, презрения к смерти в новом менталитете откристаллизовывались такие общезначимые устремления, как преданное служение прекрасной даме, культ естественной любви, право на земное счастье, благородство, обострённое чувство личного достоинства, прямодушие. В рыцарском мировосприятии фактически игнорировалась жизнь, насыщенная мистическими мотивами, религиозным экстазом. Так, автор “Тристана и Изольды”, как одного из наиболее ярких художественных явлений куртуазной поэзии, рассказывает волнующую и трагическую историю о пылкой любви. В его понимании любовь двух молодых людей не адское наваждение, не опасная болезнь, а великое чувство, возвышающее человека. Трагизм взаимного притяжения рыцаря Тристана и жены корнуэльского короля Изольды кроется не в греховной природе человека, не в плотских желаниях, которые третировала церковь, но в консервативности феодального устройства, отсталых обычаях и предрассудках. Жак Ле Гофф писал о чувствах этих и подобных им героев: «Как бы то ни было, но куртуазная любовь, поднявшись над протестом и бунтом, смогла найти изумительное равновесие души и тела, сердца и ума, влечения пола и чувства. Возвысившись над словесной мишурой и ритуалом, делавшим ее феноменом эпохи, поднявшись над манерностью и заблуждениями куртуазной схоластики...- она остается нетленным даром.»[21] В своём романе Готфрид Страсбургский любуется женской красотой, нарядными одеждами, живописует чувственное великолепие цветущей природы. Он чутко прислушивается к живому биению простых человеческих сердец, блаженное слияние которых и означает любовь.
Рыцарская любовь сумела впитать в себя гармонию телесного и духовного. Христианство, настраивая человека на глубокую нравственную работу, не могло не оказать воздействия на усиление роли душевной привязанности, и выткало трогательно-сентиментальный покров любви. В этот период общество достигло такого уровня самосознания, когда сопоставление человеческой жизни с Абсолютом побуждало к совершенствованию всех личностных способностей, к синтезу духовного и телесного, что наглядно отразилось в рыцарском мировосприятии. Поэзия трубадуров, труверов, миннезингеров, менестрелей - это, по преимуществу, поэзия лирическая, где эротический мотив приобретает особое значение, ибо основные события разворачиваются вокруг любовных сюжетов. Вместе с тем, любовь к женщине определялась как источник совершенства, чистоты, благородства и добра. Главным считалось не богатство дамы, не её знатность, а гармония внешней и внутренней красоты. Именно это счастливое совпадение более всего вдохновляло представителей рыцарской культуры, становилось их идеалом, которому они поклонялись. Рыцарская любовь способствовала процессу духовного самоуглубления. В беседах и литературе важное место отводилось проблемам этического взаимоотношения между рыцарем и его возлюбленной, происходило осмысление нравственных основ любви. Так, например, обсуждалась тема неверности дамы по отношению к рыцарю или вариант измены самого рыцаря, когда он, оставив свою возлюбленную, устремлялся к более богатой даме. Анализировались нравственные последствия ситуации, когда дама отдавала своё сердце сразу двум поклонникам, рассматривались даже вопросы на предмет того, какая из потерпевших заслуживает большего сострадания: у которой умер возлюбленный, или та, чей поклонник оказался неверным.