Ортега сравнивал современного ему европейца со «взбесившимся дикарем», именно «взбесившимся», ибо «нормальный дикарь» чтит традиции, следует вере, табу, заветам и обычаям. В Европе XX в., пророчествовал испанский мыслитель, восторжествует мужское начало, потеснив женщину и старца, а потому бытие человека потеряет свою степенность.
Постмодернистские претензии к разуму
Итак, три названных философа независимо друг от друга единодушны в том, что в Европе сформировалась новая популяция людей, уверенных в возможности строить свои культуры без опоры на традицию, отказ от которой начался задолго до нашего века; а в нем завершился. Эпоха нового времени породила людей, отказавшихся от Бога, что и зафиксировал Ф.Ницше в своем знаменитом афоризме «Бог умер». М-Хайдеггер впоследствии не согласится с таким утверждением: Бог не умер. Он скрылся от людей, и они сами не смогут теперь найти к Нему дорогу. Пустынность и неуютность мира без Бога-опоры была на время закамуфлирована верой в могущество разума. XX век объявил ему крестовый поход. Так, Постепенно, европейское человечество вначале отказалось следовать античной традиции, берущей начало от Парменида, согласно которой человек имел опору в объективном Абсолюте, тождественном Логосу, космическому Разуму, а затем, поставив на место Бога человеческий разум и веру в него, отказалось и от него. «Наше ученичество у греков кончилось:- греки не классики, - так оценил эту ситуацию Ортега, - они просто архаичны -архаичны и конечно же... всегда прекрасны. Этим они особенно интересны для нас. Они перестают быть нашими педагогами и становятся нашими друзьями. Давайте станем беседовать с ними, станем расходиться с ними в самом основном»2. Основное - это проблемы бытия, субстанции, разума.
Обсудим вопрос, связанный с изменением отношения к разуму. В культуре нового времени можно выделить два способа его рассмотрения: первый исходит из признания его в качестве основы человеческой жизнедеятельности: разуму приписываются законодательные функции, что и определяет специфику культуры модерна в новое время. Второй способ отношения к нему прямо противоположен: законодательному разуму перестают доверять, его критикуют. Пространство культуры, в котором развернулась критика разума, и есть пространство постмодерна.
Постмодернистские претензии к разуму проявились прежде всего в философии постмодерна, которая отказалась от услуг законодательного разума в пользу разума интерпретативного. Законодательный разум обрел свои права в Европе еще в XVII в. (Декарт, Бэкон и др.). Свое победоносное шествие он начал с поисков оснований познавательной деятельности, гарантирующих открытие истины, независимой от социальных и культурных влияний. Законодательный разум базировался на предположении о существовании некоего устойчивого всеобщего содержания, не выводимого из эмпирического, конечного бытия мира вещей, и разработал метод его постижения, названный научным, а после Гегеля и Маркса «научный» стало синонимом «диалектический». Диктуя условия поиска истины, законодательный разум требовал признавать истинным только то, что отвечало критериям научного метода. Разум судил (одобрял или отвергал) все, происходящее в культуре, обосновывая это свое право наличием вечных, неизменных законов мышления. Отмежевавшись от повседневного мышления, он взял на себя его критику и исправление, объявил, что он призван предотвращать ошибки в мыслях и поступках людей. Очевидно, что подняться на уровень разумного мышления могли лишь немногие люди и среди них прежде всего философы, которые и были признаны в культуре модерна законодателями человеческого разума. Общество признало такой статус философов как нечто само собой разумеющееся. Авторитет разума стал столь велик, что ему доверили разрабатывать проекты будущего счастливого устройства общественного бытия. Законодательный разум формально воспроизвел патерналистские отношения, свойственные традиционным обществам: только теперь люди признавали авторитет не отцов-старейшин, а властителей оазума. попуская опеку над собой с их стороны.
Интеллектуалы XX в. вынесли законодательному разуму приговор: он поддался искушению «унифицировать истину насилием» (Риккерт) и по сути воспроизвел приемы Церкви и Государства. Ж.Деррида утверждает, что европейский идеал полного овладения истиной носит агрессивный и сексуально окрашенный характер. Так, еще на заре возникновения науки, главного детища законодательного разума, Г.Галилей называл эксперимент «пыткой естества» и сравнивал его с «испанским сапогом», который исследователи надевают на «тело» природы.
Отказ от услуг законодательного разума и есть главная характеристика культуры постмодерна. Законодательная парадигма разума была заменена интерпрета-тивной. Произошли глубокие изменения в стиле и методах интеллектуальной деятельности. Прежде всего по-новому стали ставиться и решаться вопросы истины и обоснования знания. Интерпретативный разум перенаправил поиск оснований знания с трансцендентальной субъективности, которой была увлечена немецкая классическая философия, на повседневно-обыденную жизненную практику. Основания знания новый разум искал не в метафизике, а в коммуникации, общении, диалоге «здесь» и «сейчас» действующих эмпирических индивидов. Всеобщим же фоном коммуникации, диалога является, считали представители интерпретативного разума, не поиск научной истины, который вводит диалог в искусственные, специально предусмотренные рамки, а катарсис непринужденного общения, когда люди в процессе диалога перебрасываются версиями, продуцируют часто «пустые», бессодержательные речевые потоки. Люди общаются в диалоге не для получения истины, а для чего-то другого: они удовлетворяют свой интерес к другому, завязывают узелки взаимопонимания на дорефлексивном уровне.
Сомнение в универсальности понятия «истина», выработанного законодательным разумом, началось еще в герменевтике, которая мучительно искала ответы на вопросы: существует ли истинный смысл текстов, можно ли адекватно понять его? Проделав огромную исследовательскую работу, герменевтика в лице, например, Гадамера заявила, что процесс раскрытия истинного смысла бесконечен. Следовательно» или его вообще не существует, или не существует человека, который мог бы его открыть. В том и другом случае классическое понимание истины разрушается. Один и тот же текст может быть по-разному истолкован, и нет критерия выделения более предпочтительного, более истинного, толкования. Ж.Деррида в своей философии «еде-конструкции» обосновывает мысль о том, что любое толкование текста ведет не к раскрытию смысла, а к расширению текста, что делает процедуру толкования бесконечной. Перед лицом этой бесконечности теряет смысл сама идея «истинного» толкования с его правом отрицать все альтернативы, как не имеющие силы.
Интерпретативный разум отказывается работать в системе категорий научного мышления: истина, сущность, закономерность, основание, причина, объективность и т.д., восстанавливая суверенитет обыденного мышления, которое якобы меньше ошибается, чем понятийно-категориальное. И если законодательный разум требовал, чтобы перед входом в храм философии и науки мыслитель «очищался» от повседневного опыта, то Интерпретативный относится к нему с почтением, признавая его права на ведущую роль в жизни общества. Тема повседневности становится центральной в феноменологической социологии. Повседневность - это донаучная естественная установка, актуальное «здесь» и «сейчас» бытие субъекта, включающее весь спектр его личностных предпочтений. Субъект, со всем многообразием его' потребностей и интересов, оказывается исходным пунктом философского осмысления социальных проблем, а феноменологическая философия отвернет методологию объективизма и логицизма, т.е. научную методологию. Допускается гетерогенность принимаемой онтологии, различные ракурсы видения проблемы, утверждается неустранимая множественность взглядов на одну и ту же реальность. Неопределенность становится главным понятием онтологии и гносеологии; в ситуации же неопределенности в силу вступает вероятность, как мера превращения возможности в действительность, которая исключает возможность однозначного и точного линейного прогнозирования событий и явлений.
. Новые правила интеллектуальной деятельности
Объявив поиск истины ложной задачей, интерпретативный разум стал искать свои правила интеллектуальной деятельности, свои стили выражения мышления в слове. Отказываясь от построения философских систем и не признавая необходимости подчинения мышления законам диалектической логики, он утверждает, что словесно- языковое выражение мысли всегда случайно. Более того, его начинает интересовать то время бытия мышления, когда последнее еще не оформлено, хаотично, пульсирует, нагромождает мысль на мысль, перебивая их образами; мысль здесь течет, еще не подчиняясь строгим логическим правилам и требованиям категориальной упорядоченности, ее форма находится в становлении. Начинаются поиски словесной и категориальной формы для выражения мышления до его логико-категориальной аранжировки, которая, по мнению философов интерпретативного разума, искажает содержание первозданного мышления, вносит изменения в его содержание, лишает его первоначальной полноты. Отсюда резкое различие философских текстов модерна и постмодерна. Наиболее адекватной формой выражения становящегося мышления постмодерн признает виерациональ-ную словесную текучесть.