Смекни!
smekni.com

Идейно-тематическое своеобразие стихотворения О. Мандельштама "Мы живем под собою не чуя страны" (стр. 1 из 3)

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

§ 1. Жизненный и творческий путь О. Мандельштама

§ 2. Стихотворение «Мы живем под собою не чуя страны…» как знаковое произведение в творчестве поэта

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

ЛИТЕРАТУРА


ВВЕДЕНИЕ

Мандельштам – истинно русский поэт, поскольку его судьба и творчество тесно взаимосвязаны. А ведь именно в России «поэт больше, чем поэт». И в этих нескольких словах передан весь трагизм судьбы русских поэтов, которые часто несли свой талант, свой дар, словно тяжелый крест. Вольнодумцев, способных изобличить пороки общества и имеющих дерзость бросить в глаза власти смелую критику, ни общество, ни власть никогда не жаловали. Вспомним, хотя бы, Пушкина и Лермонтова.

Однако судьба поэтов при советской власти, которая по своей природе не допускала ни то, что критики, в свой адрес, но и просто мнения, отличного от «генеральной линии партии», была несравнимо трагичней. Так случилось и с Осипом Мандельштамом.

1933 год. Время тотального контроля над личностью. Страна охвачена культом Сталина. Советские писатели наперебой слагают оды в честь «великого Вождя народов». И на фоне всего этого рождается одно из самых знаменитых стихотворений XX века, небольшое по размеру, но безграничное по смелости. Стихотворение, которое будет стоить жизни его автору, то самое знаменитое мандельштамовское «Мы живем, под собою не чуя страны…»

Что подвигло поэта написать, а самое главное, как хватило смелости публично озвучить эти строки? Зная, что может за этим последовать? Как это отразилось на его дальнейшей судьбе? И что же такого крамольного, и вместе с тем гениального нес в тебе данный текст? Ответы на эти вопросы и являются главной целью нашей работы.

Основные задачи, которые мы поставили перед собой это: рассмотреть творческую биографию поэта, обозначив в ней место стихотворения «Мы живем, под собою не чуя страны…», выявить идейно-художественное своеобразие данного текста и сделать вывод о значении творчества Мандельштама в историко-литературном процессе.

§ 1. Жизненный и творческий путь О. Мандельштама

Отношения между поэтами, писателями и властью в России всегда складывались непросто, вплоть до драм и трагедий. Вспомнить здесь можно судьбы Цветаевой, Ахматовой, Платонова, Булгакова, Пастернака... Это далеко не полный перечень писателей, чья судьба зависела от вождей. В этот длинный список входит и имя О. Э. Мандельштама. Его противоборство с властью началось рано, хотя он, как и Блок, услышав музыку революции, вначале принял ее.

По мнению И. Бушман, жизнь Мандельштама известна недостаточно. Тем большую ценность, по ее словам, приобретают для биографов Мандельштама воспоминания о поэте, не ограниченные какими-либо цензурными рамками, т. е. опубликованные за рубежом.[1] В «Портретах современников» Сергея Маковского Мандельштаму посвящена глава, содержащая между прочим и рассказ о первом появлении семнадцатилетнего юноши в редакции журнала «Аполлон». Также целая глава отведена Мандельштаму в «Петербургских зимах» Георгия Иванова. В последнем случае о Мандельштаме повествует не только современник или даже старый знакомый, а один из лучших его друзей, к тому же и сам поэт, достойный близкого Мандельштаму места в рядах русских лириков XX века.

Возможно, что в этих воспоминаниях поэтов о поэте, в которых образ Мандельштама дается словно «сквозь дымку петербургских туманов» и преломляется через призму субъективного лирического восприятия, встречаются отступления от «скучных истин» в пользу «художественной правды». Но они прекрасно передают атмосферу литературной богемы предреволюционных и революционных лет, которая была родной средой поэта.В предисловии к собранию сочинений Мандельштама проф. Г. П. Струве объединил те факты из жизни поэта, которые к 1955 г. были известны на Западе. И. Бушман отмечает, что это первая последовательно изложенная биография Мандельштама, которую ее автор, зная, насколько неполны доступные западным исследователям источники, назвал «опытом биографии».В своей статье о творчестве поэта И. Бушман утверждает, что «почти все воспоминания о Мандельштаме его друзей относятся только к 10-м-20-м годам. По имеющимся в настоящее время в нашем распоряжении источникам можно составить лишь краткую биографическую канву»[2]. Поскольку статья была написана в 60-е гг., то спорить с данным утверждением в настоящее время уже не имеет смысла, поэтому мы просто рассмотрим кратко историю жизни и творчества поэта, останавливаясь на интересующих нас ключевых моментах его биографии, имеющих непосредственное отношение к теме нашего исследования.

О. Э. Мандельштам родился в Варшаве в семье коммерсанта. Детство и юность его прошли в Петербурге, образование получил в Тенишевском коммерческом училище. 1907 г. Мандельштам провел в Европе - Франции, Швейцарии, Германии, где два семестра проучился в Гейдельбергском университете. Его напряженные поиски духовных оснований творческого бытия отразили метания от «платонических» религиозных стремлений к «детскому увлечению марксистской догмой», движение через «очистительный огонь Ибсена» - к Л. Н. Толстому, Г. Гауптману, К. Гамсуну. Он переживает увлечение «музыкой жизни» Ш. Бодлера и П. Верлена, ему кажется близкой философия А. Бергсона, его завораживает «мистический рационализм» католической религии. Со своими первыми поэтическими опытами он осмеливается познакомить Вяч. Иванова, которому отправляет письма с «символистскими» стихами. «Они хороши, - замечала впоследствии А. А. Ахматова в своих мемуарах, - но в них нет того, что мы называем Мандельштамом».[3]

Поэтический дебют Мандельштама состоялся в 1910 г. на страницах журнала «Аполлон». Пять стихотворений неизвестного поэта обращали на себя внимание новизной мироощущения, изнутри взрывавшего символистский принцип «соответствий». «На стекла вечности уже легло // Мое дыхание, мое тепло». «Стихи, подписанные неизвестным именем... переливались, сияли, холодели, как звезды в небе», - писал о своих впечатлениях Г. В. Иванов.[4] Мандельштам посещает «среды» Вяч. Иванова, знакомится с Н. С. Гумилевым и становится членом «Цеха поэтов». «Тогда он был худощавым мальчиком, с ландышем в петлице, с высоко закинутой головой, (с пылающими глазами) с ресницами в полщеки», - таким его увидела А. А. Ахматова весной 1911 г.[5] В этом же году Мандельштам поступил на историко-филологический факультет Петербургского университета.

Первая книга молодого поэта «Камень» (1913; второе издание - 1916), вышедшая под маркой издательства «Акмэ», представила читателю Мандельштама-акмеиста. «Акмеистично» было уже само название сборника, указывающее на «вещность» и даже «грубость» материала искусства, преобразуемого рукой художника-творца, вносящего в мир продуманную красоту и гармонию. Поэтический мир сборника избыточно предметен, деталь порой гротескно преувеличена, однако «вещность» не становится для Мандельштама самоцелью. «Явлений раздвинь грань!» - призывал поэт, творческие усилия которого были направлены на выявление «первоосновы» словесного образа, на поиски того, что не затемнено никакой предметностью и эмпиричностью. Образы тишины, молчания выступают как синонимы той «первоначальной немоты», которая предшествует рождению поэтического слова. «Silentium» - это не отказ от творчества, а размышление о его природе.

Тревога за судьбу человека питает стихи раннего Мандельштама. Гармоничный мир природы сталкивается с «тяжелым» миром реальности, овеществленной материи. Устранить это противостояние призвана культура, снимающая известное противоречие между духовной субстанцией и материальным миром. Греция Гомера и императорский Рим, средневековая католическая Европа, французский театр классицизма - как в калейдоскопе, сменяются имена, эпохи, стили, ставшие для Мандельштама не абстрактным поэтическим материалом, а самой жизнью: поэтический текст превращался в палимпсест культуры, где одно слово проступает сквозь другое, играя своими культурными символами. Как заметил В. М. Жирмунский, «Мандельштаму свойственно чувствовать своеобразие чужих поэтических индивидуальностей и чужих художественных культур, и эти культуры он воспроизводит по-своему, проникновенным творческим воображением».[6]

Акмеистическая «игра» смыслами и ассоциациями нужна была поэту для того, чтобы следить «за шумом и прорастанием времени».
В сборнике «Tristia» (1922) отразились более сложные отношения к поэтическому слову. Между словом и обозначаемым им предметом установилась связь, опосредованная историей смыслов слова, передаваемых им от эпохи к эпохе. Поэтическое слово Мандельштама помнит о своем культурном прошлом и выступает хранилищем человеческой памяти и истории. Благодаря этому сами вещи пробуждают ассоциации с различными культурными контекстами. В «крымских стихах» Мандельштама бытовая предметность вызывает в сознании образы гомеровского эпоса, и античность, вводимая таким образом, своеобразный «домашний эллинизм», предстает как модель и основа бытия. Сохранить в поэтическом образе чувственное тепло вещи, увидеть обитающую в нем Психею - вот к чему стремится Мандельштам. Для этого он воскрешает скрытые в слове архаические смыслы, расширяя тем самым смысловой диапазон слова.

Работа над обновлением поэтических значений заключала в себе «глубокую радость повторенья». Лексико-семантическими повторами пронизано все творчество Мандельштама. Они объединяют произведения разных лет и жанров, стихи и прозу, наполняясь в своем движении все новыми смыслами, вовлекая в свою орбиту новые образы и мотивы. Разрушая привычные семантические связи, Мандельштам творил новую художественную реальность.

Чуткий к движению времени, Мандельштам не остался равнодушным к происшедшим революционным событиям. В его поэзию властно входит тема государства, и драматически сложные отношения творческой личности и власти определяют пафос послереволюционного творчества поэта. Трудный, неустроенный быт, постоянные поиски литературного заработка - рецензий, переводов, отсутствие читательской аудитории и тоска по читателю-собеседнику вызывали чувство потерянности, одиночества, страха. Творчество Мандельштама на рубеже 1920-х годов исполнено трагических предчувствий. Вышедший в 1928 г. сборник «Стихотворения» был последним, увидевшим свет при жизни автора.