Смекни!
smekni.com

Становление Страхова как философа переходного периода в русской культуре XIX века (стр. 1 из 7)

страхов философ культура

1. Социокультурные условия формирования Страхова как самобытного мыслителя

Биография любого мыслителя – это прежде всего его литературная, философская, публицистическая деятельность. Однако особенностью изучения жизни и деятельности Страхова является невозможность составить его полную и подробную биографию. Особенно это касается его детских и юношеских лет. О себе и своей семье он не любил рассказывать. При всех своих честолюбивых амбициях он никогда не занимался самовозвеличиванием, не занимал других людей своей особой. Он не навязывал своих произведений, хотя произведения своих друзей, в особенности Ап.А. Григорьева, Н.Я. Данилевского и Л.Н. Толстого не только пропагандировал, но и отстаивал с неимоверной настойчивостью и последовательностью. Несмотря на скудный внешний биографический материал, мы попытаемся наметить некоторые наружные биографические рамки, внутри которых совершалось самовоспитание личности, осуществлялся процесс духовного становления будущего самобытного мыслителя.

Имя Николая Николаевича Страхова приобретает последние годы все большую известность в нашей стране. Однако глубокое и всестороннее освещение его жизни и творчества еще только начинается. Биография Страхова имеет характер той случайности, которая свойственна биографиям мыслителей эпохи российского просветительства. Он родился 16 (29) октября 1828 года в Белгороде, старинном городе Курской губернии. По происхождению и воспитанию Страхов являлся православным христианином. О себе он писал так: «Я родился от русской крови. Мой отец – духовного звания, а духовные наши – коренные русские. Но мать моего отца была гречанка; но я родился от малороссиянки, которой дед был родовой казак, а мать из польского семейства. Сколько разнообразности влияний!»1.

Жизнь Страхова богата не внешними бурными событиями, а глубокой внутренней духовной деятельностью. Начальное образование он получил под руководством отца, Николая Петровича Страхова, который окончил курс в Киевской духовной академии, получив ученую степень магистра богословия. Кроме преподавания словесности в Белгородском духовном училище он имел приход, являясь протоиереем Смоленского собора. Женат он был на Марье Ивановне Савченко, отец которой Иоанн Трофимович Савченко служил протоиереем Троицкого кафедрального собора и был ректором Белгородской духовной семинарии.

Николай только год посещал местное духовное училище. После смерти отца в 1834 г. мать увезла его и старшего брата Петра в г. Каменец-Подольский к своему брату, о. Нафанаилу Савченко, который в 1834 году был переведен туда ректором Подольской духовной семинарии и назначен настоятелем Каменец-Подольского Свято-Троицкого монастыря. Здесь его племянник Николай продолжил учебу в духовной семинарии. Затем он поступает в Костромскую духовную семинарию, куда годом раньше был переведен ректором его дядя, взяв с собою своих родственников. В семинарии Николай сначала обучался на отделении «риторика», а затем перешел на отделение «философия», которое окончил в 1844 году. Главный интерес своей жизни Страхов определил следующим образом: «С самого детства у меня была любовь к книгам, и знаменитые имена писателей, ученых и философов возбуждали во мне благоговение и желание познакомиться с их произведениями»1. Это авторское признание делает понятным, почему, несмотря на первоначальное религиозно-философское образование, а затем высшее естественнонаучное образование, Страхов посвящает себя философии и литературно-критической деятельности.

Страхов нередко с большой любовью и благодарностью вспоминал о духовной семинарии, которая помещалась в Костромском Богоявленском монастыре, основанном в ХV веке. Несмотря на бедность и скуку семинарской жизни, на повальную лень, как свидетельствовал Страхов, «живой умственный дух не покидал нашей семинарии и сообщился мне. Уважение к уму и науке было величайшее … Словом, у нас господствовала очень живая любовь к учености и глубокомыслию … Наши умы и души имели, впрочем, свое определенное содержание, именно – были проникнуты религиозными представлениями. Неверующих и вольнодумцев у нас вовсе не было, и мы были твердо убеждены, что отрицание религии есть крайняя уродливость, чрезвычайно редко встречающаяся в роде человеческом. Таким образом, мы вполне испытали на себе влияние религии, мы были воспитаны под ее верховным руководством»2. Получив православное воспитание, Страхов сохранил в себе глубокие его следы.

И в этой ленивой, тяжелой обстановке у него оказался духовный наставник в лице ссыльного униатского архимандрита Почаевского монастыря о. Иоанна Скивского, внесшего в духовное развитие Николая ту струю, которая сыграла значительную роль в дальнейшей его жизни. Сюда можно отнести изучение французского языка, многочисленные беседы по религии, философии и литературе, также занятия по математике и латыни. К этому следует добавить и широкую образованность дяди, которая постоянно проявлялась в его многочисленных беседах с домочадцами.

Вторым основным элементом умственного содержания монастырской жизни был патриотизм. «В нашем глухом монастыре, – писал он, – мы росли, можно сказать, как дети России». «Настоящий, глубокий источник патриотизма – есть преданность, уважение, любовь – нормальные чувства человека, растущего в естественном единении со своим народом». Монастырская жизнь и семинарское развитие выработали его характер. Как пишет о Страхове близко знавший его Б.В. Никольский, сюда относятся «приемы обращения с людьми и предметами, отношения к мнениям и системам, к искусству и науке … О себе самом Страхов почти никогда не говорил, даже местоимение я проскальзывало у него в разговоре, как и в сочинениях, только в виде ис-ключения»3. Все это проявлялось и в его личном обхождении, и в строе его жизни. «Даже манеры, обороты речи, самая наружность его напоминали типичного великорусского монаха»1. Глубокое влияние оказала школа духовного красноречия и на литературную технику Страхова, на обработанность и законченность его литературных произведений. Его литературный и философский лексикон изобиловал заимствованиями из языка современных ему церковных писателей. Выражение «монах в миру» как нельзя более подходит к Страхову, к его внешнему виду, окружению, способу поведения и мышления.

Отличаясь мягкостью характера, сердечностью и теплотою чувств, Страхов уже в ранней юности обнаруживает любовь к поэзии и неодолимую склонность к поэтическому творчеству. Видимо и литературную деятельность он начал с поэзии, влечение к которой у него было вначале даже преобладающим

Вполне очевидно, что это стихотворение молодой Страхов посвятил своему дяде, о. Нафанаилу, на воспитании которого находился и к которому, естественно, питал чувство глубокой благодарности. Особенную признательность Николай должен был питать к своему дяде с весны 1844 года, когда стало известным намерение о. Нафанаила взять его из Костромы, по окончании экзаменов в духовной семинарии, к себе в Петербург, куда тот был переведен в 1843 г. в сане архимандрита. В 1845 г. дядя Николая был посвящен в сан епископа Ревельского, викария Петербургского.

Происхождение, первоначальное воспитание и образование Страхова обусловили всю его дальнейшую жизнь и деятельность. Этот «живой умственный дух» костромской семинарии оказал большое влияние на богато одаренную натуру молодого Николая Страхова. В то же время семинарская обстановка не могла дать той духовной пищи, которой требовала природная


пытливость его ума. Именно это обстоятельство послужило причиной его обращения к университету как источнику обширных и общих знаний.

Осенью 1844 года Страхов был вызван в Петербург дядею, который был произведен к тому времени в епископы и назначен ректором Петербургской духовной академии. Казалось бы, что для Николая открывалась перспектива дальнейшей карьеры на поприще православного духовенства. Следуя семейной традиции, Страхов должен был бы стать богословом. В семье и во время учебы в духовной семинарии у Страхова сформировались религиозные воззрения. Однако уже во время учебы в духовной семинарии он выбрал другой путь, закончив ее по отделению философии. В 1844-1845 гг. он переживает мировоззренческий кризис, связанный с окончательным отказом от духовной карьеры и выходом в светскую жизнь. Отказавшись от духовного звания и от всякого подчинения церкви, он сделался светским писателем.

В эти годы он активно знакомится с поэзией, делает первые опыты в литературной области. К этому он шел в течение нескольких лет, чему в немалой степени способствовали его знакомство и беседы с о. Иоанном Скив-ским. Об этом свидетельствует его переписка с ним в студенческие годы. Письма о. Иоанна были написаны большей частью по-французски. В этой переписке изложены подробности студенческой биографии Страхова в те решающие переломные годы, когда закладывались основы его характера, осуществлялось энергичное становление личности и душевной индивидуальности. Сам он писал об этом так: «В этих письмах вся моя история, бедная и пустая, история всегдашних стремлений и бесплодной деятельности»1. Со стороны своего наставника молодой Николай испытывал любовь к подопечному, сердечную заботу о нем и поучительные наставления.

Однако именно здесь последовал самостоятельный резкий жизненный поворот, нарушивший семейную традицию и такое предопределение. Получив первоначальное религиозное образование, он уволился из духовного звания (1844), не стал поступать в Петербургскую духовную академию, а записался в январе 1845 года вольнослушателем в Петербургский университет на факультет камеральных наук, что соответствует современному юридическому факультету. В августе того же года он сдает вступительные экзамены и становится студентом университета по математическому отделению.

Превращение провинциального семинариста в столичного университетского студента многое изменило в бытовом и жизненном укладе Страхова. В Петербурге он поселился у дяди, архимандрита Нафанаила, в Александро-Невской лавре. Порядок и аккуратность монастырской жизни, хорошо усвоенные в Костроме, сохранялись и здесь – никакого комфорта, удобств и удовольствий. Однако соблазны столичного города, помноженные на молодые годы, шли в разрез с монастырским уставом. Попечение дяди и его строгое руководство привели к конфликту с племянником, который формулировал свои обвинения с юношеским максимализмом: «Смелость мысли, сила души уничтожена навсегда!». В это время шло энергичное становление души, развитие личности с присущими возрасту скептицизмом и самоуверенностью, когда за тщеславным самолюбием прятались робость и неопытность.