Смекни!
smekni.com

Кризис в отнощениях России и Японии (стр. 6 из 12)

23 июля 1992 г. Кунадзе сообщил прессе, что текст мирного договора с Японией в целом подготовлен. По словам этого высоко­поставленного дипломата, «остается совсем немного договориться о проблеме территориального размежевания». Мирный договор Рос­сия была готова подписать в рамках тех существующих договорен­ностей, правовых и политических реалий, которые сложились в на­стоящее время. Кунадзе высказал мнение, что «нет другого пути, кроме реализации совместной советско-японской декларации от 1956 г.», согласно которой предусматривалось возвращение Японии двух из четырех спорных островов Южных Курил. Характерно, что Кунадзе при этом особо подчеркнул, что политика России в отношении Японии не должна становиться объектом внутриполитической борьбы. В российском парламенте в то время активизировались силы, выступавшие с критикой курса руководства страны, который они оценивали как излишне прозападный, и Кунздзе, судя по его заявлению, был заинтересован в их нейтрализации во время обсуж­дения вопроса о принадлежности Южных Курил.

Определение позиции МИДа России в отношении курильской проблемы не означало, что все звенья исполнительной власти раз­деляли мнение Кунадзе и его коллег. В структуре исполнительной власти Российской Федерации президентская команда занимала ре­шающее место в сравнении с МИДом. Поэтому принципиально важ­но, что в период начавшейся дискуссии о южнокурильской пробле­ме руководитель администрации Президента Петров заявил, что Россия еще не определила окончательно свою позицию по Южным Курилам и только изучает возможные подходы к спорному вопро­су. «Если пойти на изменение границ,— отмечал он,— то это может создать своего рода прецедент и вызвать целый ряд подобных проблем. Учитывая существование горячих точек в Молдове, Южной Осетии, Нагорном Карабахе, сейчас не лучшее время создавать новый очаг напряженности». В заявлении Петрова прозвучали и намеки на основной принцип подхода к курильскому вопросу, ко­торым руководствовалась близкая ему политическая группа в исполнительной власти: решение может быть найдено на основе укрепления взаимного доверия путем развития политических и эко­номических связей, дружбы и сотрудничества. Отметим здесь же, что существование противоречий между МИДом и Петровым кос­венным образом подтверждает в своих воспоминаниях и министр иностранных дел А. Козырев.

Между тем курильская проблема оказалась в центре внимания Верховного Совета Российской Федерации, который провел 28 июля 1992 г. закрытое заседание по этому поводу. В докладе МИДа на этом заседании отмечалось, что министерство разработало новые подходы к решению проблемы Южных Курил. Суть их состоит в том, чтобы вернуть Японии острова Хабомаи и Шикотан, а затем продолжить двусторонние переговоры о судьбе Кунашира и Итурупа. Основания к такому решению дипломаты видели в том, что с точки зрения международного права Москва не обеспечила закон­ности своего владения этими островами. В частности, по их мнению, Ялтинские соглашения, на которые ссылался бывший СССР, на самом деле не предусматривали, что Курилы полностью отходят к СССР. В соглашениях с точки зрения МИДа лишь указывалось, что Москва имеет право требовать передачи под ее контроль всех островов при условии заключения с Японией мирного договора. Вместе с тем Токио по мирному договору 1951 г., подписанному в Сан-Франциско, отказался от всех претензий на Курильские остро­ва. Однако в договоре ничего не говорилось о том, какой стране отныне будут принадлежать Курилы, а также не определялось, какие именно острова входят в понятие Курильской гряды. Новые подходы российской дипломатии к проблеме Курил стали отраже­нием провозглашенной правительством Российской Федерации готовности к проведению внешнеполитического курса на основе «законности и справедливости».

Следующим хронологическим событием в развитии южнокурильского диспута в России был визит в Японию заместителя премьер-министра М. Полторанина в начале августа 1992 г. Вице-премьер подтвердил, что Российская Федерация, как правопреемник СССР, строит свою позицию на приверженности советско-японской совместной декларации 1956 г. в той ее части, которая касается передачи Шикотана и Хабомаи Японии. Что касается Кунашира Итурупа, то Полторанин выразил готовность вести по их поводу переговоры. Вице-премьер сделал в Японии несколько иныхзаявлений, касающихся процедуры передачи островов. Впрочем, после возвращения в Москву он объявил, что «подбрасывал» варианты решения курильской проблемы только для зондажа общественного мнения, а вести переговоры по территориальному вопросу он просто не был уполномочен. Перед предполагавшимся визитом Ельцина в Токио в сентябре 1992 г. российская сторона подверглась массированному нажиму со стороны Токио. В ряде случаев российские должностные лица даже охарактеризовали японскую тактику как «ультимативную форму ведения диалога». Министр иностранных дел Японии М. Ватанабэ открыто ставил вопрос не только о подтверждении Совместной де­кларации 1956 г., но и о необходимости высказать «отношение к вопросу о принадлежности Кунашира и Итурупа», подчеркивая, что только после выполнения этих условий перед японо-российскими отношениями откроются широкие перспективы.

Между тем заявления представителей МИДа и регулярные утеч­ки информации резко накалили общественную атмосферу. В Вер­ховном Совете представители различных политических сил выска­зывали мнение, что президенту лучше отложить визит в Токио. Началось разногласие в президентской администрации и иных структурах исполнительной власти. В конечном счете президент принял решение временно отменить свой визит в Токио. Позднее Ельцин подписал указ о предоставлении Курильским островам, включая Южные Курилы, статуса свободной экономической зоны с широкими правами для местных властей, раздачей в аренду зе­мельных участков сроком до 99 лет, налоговыми привилегиями и другими льготами. Тем самым Москва определила зону, которую японцы считают спорной, как территорию, безусловно принадлежа­щую Российской Федерации. Однако после протестов официального Токио действие указа было практически заморожено в той его ча­сти, которая относилась к Южным Курилам.

3.2. Правовые трактовки южнокурильской проблемы.

В России существуют различные принципиальные подходы к курильской проблеме. Очевидно, что политические позиции, ведомственные интересы и профессиональные знания сыграли весьма су­щественную роль в определении взглядов того или иного автора. Скажем, военные предпочитают не сосредоточиваться на особенно­стях юридического анализа, обращая главное внимание на изложе­ние позиции своих ведомств относительно стратегического значения Южных Курил. Общим для опубликованных в советское время работ, принадлежащих юристам, были ссылки на одни и те же правовые нормы. Это объяснялось главным образом особенностью существовавшей системы, требовавшей предельного единообразия мнений ключевых областях, в том числе и в области международных сношений. Территориальный вопрос принадлежал, несомненно, к сфере безусловного табу на разнообразие не только позиций, но и аргументов. В качестве особенности обсуждения курильской проб­лемы отметим также тот факт, что на последнем этапе горбачев­ских реформ и после раскола СССР резко возросла частота упо­минания термина «международное право».

Последнее обстоятельство, на наш взгляд, не должно приводить к выводу, что и дискуссия полностью перешла в плоскость между­народного права. Речь идет именно об упоминании термина «меж­дународное право», и не более того. Вместе с тем сам факт уча­стившегося употребления этого понятия и несомненного желания видеть в праве что-то ироде ориентира на пути разрешения слож­ных вопросов означает утверждение в российской жизни нового феномена. Этот феномен отразил, на наш взгляд, растущее призна­ние роли права вообще, и международного права в частности, рос­сийским обществом. Другое дело, что за упоминанием данного тер­мина часто не скрывалось ничего, кроме желания подкрепить свою позицию по конкретному вопросу ссылкой на ставшее модным опре­деление.

В некоторой мере это обстоятельство вызвано тем, что юристы и тем более специалисты по международному праву крайне редко обращались к анализу проблемы Южных Курил. Однако для нас в данной работе представляет особый интерес точка зрения, акцен­тирующая значение как раз правового подхода к курильской проб­леме. Одна из наиболее заметных попыток обосновать значение дан­ного угла зрения была предпринята С. Пунжиным. Он указывает, что, поскольку две страны претендуют на одну и ту же террито­рию, суть спора должна заключаться в установлении права на вла­дение ею, то есть правового титула. Таким образом, главное содер­жание спора имеет юридический характер, а другие аспекты (поли­тический, военный, экономический) лишь добавляют штрихи к общему рисунку, в целом не меняя картины, И раз спор является правовым, то и разрешен он должен быть на основе международ­ного права. Поэтому, считает Пунжин, в курильской проблеме надо выделить ее юридическую сущность и абстрагироваться от всех иных соображений, какими бы важными на первый взгляд они ни казались.

Данная точка зрения — единственный пример развернутого изло­жения необходимости приоритета правового подхода к южнокуриль­скому вопросу. В остальных случаях участники дискуссии ограничивались лишь кратким заявлением относительно особенностей своего подхода к рассматриваемой проблематике. Как бы то ни было, идея рассмотрения курильского вопроса преимущественно в рамках меж­дународного права формально завоевала в последние годы домини­рующие позиции среди советских и российских политиков и ученых. Вместе с тем авторитет правового подхода не является бесспорным. Неоднократно авторы ограничивались лишь заявлением, что куриль­ская проблема должна решаться в соответствии с международным правом, а затем переходили к изложению аргументов иного поряд­ка. Отметим также, что большинство участников дискуссии, судя по их высказываниям, отождествляют право вообще и международ­ное право в частности со своим представлением о справедливости.