Чем больше товаров обменивается на устанавливающих цены рынках, тем все более подверженным изменениям становится объединяющий механизм. Появление увеличенных земель, богатств, товаров и труда со временем создает основы для капиталистической логики накопления, основанной на производстве и продаже товаров, используя увеличившийся труд. Существуют важные различия между торговым капитализмом и производственным, но, по Поляному, развитие commodification понимается как длительный процесс, в котором рынко-подобные отношения все глубже и глубже проникают в общественные и межобщественные отношения.
Поляновско-марксисткий подход к трансформациям утверждает, что в системе может присутствовать одновременно несколько логик, но в большинстве систем доминирует только одна, которая имеет тенденцию приводить остальные логики в согласие с ней. Большинство ученых, поддерживающих этот подход, утверждают, что до появления первого государства мировые системы были преимущественно основаны на родственных отношениях. Думается, что методы обложения данью должны были преобладать в системах, составленных из государств и империй, даже если бы commodifcation развивалось медленно и частично в продолжение истории подчиненных мировых систем. В самом деле, по некоторым источникам, мощное развитие капиталистических сил в Китае во времена династии Сунь и начала правления династии Минь быстро привело к появлению капитализма, как доминирующей модели (см. Fitzpatrick 1992). В первое время капитализм успешно был абсолютно доминирующей моделью накопления в Европе.
Иммануэль Валлерштайн использует методы производства для связи всех мировых систем. Так, согласно Валлерштайну, Европа и Оттоманская империя отдельными системами, так как капитализм был доминантой в Европе, но не в Оттоманской империи (1983). Его использование методов производства как объединяющего критерия создает некоторую путаницу. Если мы примем, что каждая мировая система имеет только один метод производства, то станет невозможным анализировать системы, в которых один метод производства конкурирует с другим. Это делает затруднительным изучение трансформаций производства в пределах мировой системы. Например, Кэтрин Моузли (Katherine Moseley 1992) сравнивает взаимодействие Западной Африки с европейской мировой системой с одной стороны и североафриканской арабской мировой системой с другой стороны. Он противопоставляет результаты воздействия двух различных мировых систем на Западную Африку. Он, тем не менее предполагает, что этот треугольник будет проще понять, представив его в виде двух центральных районов с различными методами производства, конкурирующими в праве за доступ удаленному периферийному району. Это может показаться терминологической игрой слов, но в сущности это может иметь очень важные выводы для способы, которым мы анализируем трансформации системы.
Марксистко-веберский структурализм.
Как мы отметили ранее, аккумуляционнисты видят основное преобразование логики системы, происходящее с развитием государств, но впоследствии подчеркивают преемственность "капитального империализма". Фрайдман и Роулендз (Friedman and Rowlends 1978) формулируют подробную мировую систему и структуралистскую марксистскую интерпретацию политики родства — создание и поддержание союзов среди групп. Это является критическим продолжением анализов колебаний между иерархическими и эгалитарными системами родства в Бурме (Leach 1965). Они также обсуждают пути, в которых обычаи свадебных церемоний взаимодействуют с изменениями в отношениях полов. Они также обнаружили связь между формированием государства и отношением полов — важную тему, предложенную Энгельсом. Несмотря на то, что они делают важный вклад в понимание преобразований в отношениях полов в течение формирования государства, они, тем не менее, подчеркивают преемственность в логике накоплений.
В то время, как предшествующие теории добавляют много нового в наше понимание сущности современных мировых систем, ни одна не обращается к последствиям процессов мировых систем в развитии общества.
Наша теория.
Ввиду отсутствия каких-либо теорий историче6ского развития мировых систем, мы разработали свою собственную. Наша теория объединяет идею повторений простейшей модели и преобразования методов накопления. Мы избегаем термина "метод производства" потому, что это вызывает массу споров среди неомарксистских теоретиков, которые имеют малое, или совсем не имеют к нам отношения (Taylor 1979; Friedman1992). Мы используем термин "метод накопления" в смысле глубокой структурной логики производства, распространения, обмена и накопления для того, чтобы сфокусировать внимание на устоявшихся механизмах, посредством которых мобилизируется труд и совершается социальное воспроизводство (Chase-Dunn and Hall 1992). Это позволяет нам объяснить и сходства, и систематические различия между типами мировых систем. Полное изложение всех поправок заняло бы целую книгу, поэтому здесь мы ограничимся достаточно абстрактным уровнем изложения. Контекстуальным субстратом человеческих социальных изменений являются те демографические и экологические факты, которые заложены в нашей вселенной. Природа — это не однообразная равнина, на которой человечество воздвигает свои condos. Земные климатические, топографические и геологические особенности варьируются от места к месту, как и состав биосферы. Человеческие существа являются частью биосферы, и человеческая культура основана на особенностях земной поверхности. Различия условий жизни налагают некоторые ограничения на то, что может быть написано. Биологические принуждения человеческого поведения менее выражены, чем у животных, ввиду необычно большого количества незапрограммированной коры головного мозга. Тем не менее, у нас есть некие принуждения, внедренные в наши мозги, как и в наши внутренности. Мы умны, но у нас есть нужды, которые не могут быть уничтожены никаким количеством социальных переопределений.
Основными принуждениями и движущими силами человеческих социальных изменений были демографическими и экономическими. Демографически, существует тенденция увеличение численности населения, даже если мировая система организует или регулирует эту тенденцию. Организационные затраты регулирования роста населения являются важным принуждением во всех мировых системах, а рост населения является важным основным стимулом фундаментальных социальных изменений. Однако, роста населения и еще более сложного понятия "перенаселенность" недостаточно для того, что бы быть основными двигателями, так как они имеют отношение к экологическим и экономическим принуждениям. Теории, основывающиеся на факторе перенаселенности, обычно утверждают, что когда численность населения достигает "грузоподъемности" окружающей среды, стимулируются нововведения и изменения в методах производства.
Критики теории перенаселенности указывают на множество случаев, когда важные технологические и организационные изменения происходили при отсутствии видимого насыщения численности населения, далеко не доходившей до "грузоподъемности" среды. Такое может происходить, когда существуют стимулы новаторства и усвоения новых технологий, не зависящих от перенаселенности, также, как и иммиграция может не зависеть от нее. Так, если некоторая популяция определенного размера прожила в каком-то месте некий промежуток времени, то разрабатываемые ресурсы начнут истощаться. Это широко известное объяснение кочевого и меняющегося земледелия.
Люди съедают все и затем вынуждены идти дальше. Однако, это не обязательно означает полное истощение природных ресурсов. Задолго до того, как это произойдет, усилия по добыче того же количества продукта значительно возрастут. Это превосходный стимул к тому, чтобы сменить место или начать делать что-нибудь другое. Однако, люди обычно предпочитают продолжать делать по-прежнему так долго, пока это не начинает требовать слишком больших усилий, то есть, люди следуют принципу наименьших усилий (Zipf 1949). Даже когда это начнет требовать значительно больше усилий, некоторые, возможно многие, будут продолжать до тех пор, пока совсем не истощат возможности среды обеспечивать их. Если в это время случится какое-нибудь природное бедствие, оно либо уменьшит популяцию, либо вовсе ее уничтожит. Другие же переедут на новое место, где они смогут без особых трудностей продолжать заниматься старыми занятиями. Тем не менее, третьи изменят свое поведение так, чтобы остаться на старом месте и сохранить особенности жизни, которые для них ценны. Здесь следует отметить, что отдельные лица и коллективы могут абсолютно ничего не подозревать о последствиях в длительных периодах того, что кажется слегка более напряженными адаптациями. Однако, это является именно той возможностью выбора, которая делает развитие исторически случайным и зависящим от пути. В то время, как не представляется возможным разработать полностью определяющее толкование, возможен анализ тех факторов и процессов, которые составляют вероятности каждой возможности выбора.