В вопросе подбора тех, кто ему будет служить, правитель руководствуется интуицией и своим знанием людей, но Макиавелли даёт и некоторые общие принципы. Государю вообще проще живётся, если его власть в государстве унаследована, и его персона освящена многовековой силой привычки. Это не избавляет государя от необходимости думать, но позволяет жить чуть спокойнее. В новых или завоёванных государствах дело обстоит несколько иначе. В качестве обязательного действия Макиавелли предписывает новому государю издание новых законов - по возможности, конечно, хороших - просто даже для того, чтобы изменить уклад жизни и все стереотипы, связанные с прежними властями. В качестве замечания Макиавелли говорит, что, несмотря на парадоксальность этого утверждения, люди, довольные прежним правительством, имеют очень много шансов стать лояльными гражданами по отношению к новой власти. И, напротив, лица, помогавшие осуществить захват власти и становящиеся поначалу естественными помощниками властителя, особенно опасны впоследствии. Они чувствуют, что находятся в особом положении, требуют привилегий, почестей, наград, что, конечно, может не понравиться государю; но, более того, они самим своим существованием напоминают и государю, и народу о смене власти. То есть такие люди далеко не всегда надёжны.
Макиавелли считал, что для безопасности нового государства лучше всего уничтожить всякие воспоминания о старом. Особенно это важно в отношении тех, кто по каким-то соображениям (допустим, в силу родства) мог претендовать на трон. Такие люди, может быть, и не опасны сами по себе, но они смогут стать "знаменем", под которым соберутся все недовольные. Как бы жестоко и аморально это ни звучало, но единственным действенным способом избавления от угрозы является физическое устранение возможных противников. Кроме того, по мнению Макиавелли, у властителя существует ещё один вполне реальный враг, способный расшатать государство изнутри; он указывает на дворянство, на тех, кто "праздно живёт на доходы со своих поместий, нимало не заботясь ни об обработке земли, ни о том, чтобы необходимым трудом заработать себе на жизнь", - как на главного врага любой - и республиканской, и монархической центральной власти. Согласно Макиавелли, именно дворянское сословие является основной причиной гибели государств и уничтожения всякой нравственности и гражданственности. " Подобная порода людей решительный враг всякой гражданственности ", - пишет Макиавелли. Поэтому он советует просто искоренить дворян: " Желающий создать республику там, где имеется большое количество дворян, не сумеет осуществить свой замысел, не уничтожив предварительно всех их до единого ".[6]
Отношение к религии
Довольно чётко в "Государе" выражена позиция Макиавелли по отношению к религии вообще и по отношению к католическому Риму в частности. Макиавелли всячески подчёркивал огромную значимость религии для жизни государства и огромную пользу, которую может извлечь умный правитель из религиозности людей. Религия именно как общественный, социальный институт совершенно необходима для построения и функционирования государства. С помощью религий создаются новые государства, объединяются народы и страны, во имя религиозных идеалов люди способны на подвиги и лишения, и задача властителя повернуть эту энергию религиозного фанатизма на благо себе и государству, сделать её созидательной.
Таким образом Макиавелли хорошо видел, чувствовал и сознавал силу религии, её социальную функцию, её консерватизм и власть над умами и сердцами верующих и поэтому призывал всемерно использовать эту силу для общего блага, в особенности для объединения и укрепления государства. Исходя из этого, Макиавелли настоятельно рекомендует главам республик или царств сохранить основы поддерживающей их религии. Если они будут поощрять и умножать всё, что возникает на благо религии, хотя бы они сами и считали всё это обманом и ложью, то им будет легко сохранить своё государство религиозным, а значит - добрым и единым.
Однако Макиавелли признавал именно практическую пользу религии. После знакомства с его произведениями у меня не создалось ощущения, что он был глубоко религиозным человеком. Скорее в понятие Бога он включал некие абстрактные силы судьбы, с которыми человек может и должен бороться. Что касается христианской религии, а в особенности Римской католической церкви, то к ней он, похоже, и вовсе не испытывал никакого почтения. Это его слегка пренебрежительное отношение вполне объяснимо. Как христианин de jureон обязан был знать основные догматы христианской веры, как образованный человек своего времени он должен был читать труды отцов церкви, но то, что он видел вокруг себя, ничуть не напоминало мир евангельских заповедей. Распутные и продажные священники, обагрённые кровью руки наместников святого Петра, кардиналы, дерущиеся за власть подобно стае диких псов, - вот то, что было вполне обычным для того времени. Те же, кто пытался бороться с создавшимся положением вещей, чаще всего расставались со свободой, а то и с самой жизнью. В качестве примера можно привести современника и земляка Макиавелли - Савонаролу, но и этот борец за чистоту Церкви вряд ли являлся человеком, способным привлечь симпатии такой личности как Николо Макиавелли к христианской религии; узколобый фанатизм, непомерная гордыня, плохо сочетающаяся с проповедуемым им христианским смирением, - человек, наделённый такими качествами, не слишком подходил на роль идеального пастыря.
Ещё одним возражением против христианства являлось то, что в поведенческую модель христианина никак не вписывалась идея "сильной личности", предложенная Макиавелли. Идеалом государя является человек, идущий к поставленной цели невзирая ни на какие препятствия, не обращающий внимания на судьбу; такой человек должен уметь отбросить всё, включая десять заповедей, во имя решения стоящей перед ним задачи. Христианство же не способствует воспитанию таких людей, и вообще, христианский образ жизни обессилил мир и предал его в жертву мерзавцам, так как христианская религия направляет силы человека на терпение, а не на подвиги.
Однако основной причиной неприятия Николо Макиавелли не христианства вообще, но Римской католической церкви было несоответствие её политики на протяжении многих веков идее объединения Италии. Как истинный патриот своей родины Макиавелли не мог не восставать против существовавшего на тот момент положения вещей: раздробленности страны на мелкие полуфеодальные княжества, постоянно воюющие между собой и не желающие объединиться даже для отпора многочисленным внешним врагам, разорения страны иностранными армиями и многих других бед.
У Макиавелли не было ровно никаких религиозных и моральных иллюзий. Как позднее Гоббс, он базировался только на повсеместном и зверином эгоизме людей и на полицейском укрощении этого эгоизма любыми государственными средствами с допущением жестокости, вероломства, клятвопреступления, кровожадности, убийства, любых обманов, любой бесцеремонности. Идеалом Макиавелли был не кто иной, как развращеннейший и жесточайше настроенный в отношении всех людей вплоть до принципиального аморализма и нигилизма известный герцог Цезарь Борджиа, о зверствах которого мы уже имели случай упомянуть выше. Вот до чего дошло возрожденческое свободомыслие! И тут уже каждый скажет, что перед нами самоотрицающе модифицированный Ренессанс
Но это как раз и означает, что в учении Макиавелли Ренессанс сам отказывается от самого себя. Это действительно значит, что Макиавелли был “революционером”, но то была “революция” против возрожденческих религиозно-моралистических и эстетических ценностей. Мы не будем, однако, отождествлять самого Макиавелли с его “макиавеллизмом”. Он все-таки был патриотом своего народа, он мечтал об изгнании из Италии ее захватчиков и верил в справедливое будущее. Но предлагавшиеся им методы государственного правления являются жесточайшим и античеловеческим механицизмом, возникшим в виде полной противоположности эстетическим и свободомыслящим идеалам возрожденческой Италии. Государь Макиавелли формально тоже является возрожденческим титаном. “Макиавеллизм” все тот же возрожденческий титанизм; этот титанизм освобожден не только от христианской морали, но и от морали вообще, и даже от гуманизма.
Правда, вовсе не государство является у Макиавелли последней целью, и вовсе не этатизм является его последней идеологией. Последняя идеология для него — это единство народа и восстановление его родины. Поэтому “макиавеллизм” для самого Макиавелли был только разновидностью трагизма, в котором цели и средства оказывались в мучительном противоречии.
“В “Рассуждениях” человеческая личность в значительной мере уже утратила не только свою неоплатоническую “божественность”, но и в какой-то мере свою самоценность.
Индивидуум здесь нередко приносился в жертву “общественному благу”, отождествляемому, однако, не с “государственным интересом”, как это будет у идеологов контрреформации и абсолютизма, а с Родиной. Гуманистический индивидуализм трансформировался у Макиавелли не в этатизм, а в тот страстный и в основе своей гуманистический патриотизм, который резко выделял автора “Государя” и “Рассуждений” на фоне литературы Чинквеченто. Не абсолютистское государство, а Родина-народ стала у Макиавелли конечным критерием общественной и индивидуальной морали”.