Во-вторых, пока не сложились предпосылки для быстрого экономического роста. Российская экономика крайне отягощена неконкурентоспособными и «общественно-избыточными» производствами. Хотя они и отличаются в среднем высоким технологическим уровнем, сконцентрированы прежде всего в военно-промышленном комплексе и могут быть подвержены конверсии лишь частично и с большими затратами. Между тем главным признаком великой державы является способность, с одной стороны, удовлетворить потребности населения на уровне, сопоставимом с уровнем ведущих государств современного мира, а с другой - найти свою нишу в мировом технологическом процессе, не допустить деградации окружающей природной среды, эффективно решать экономические проблемы. В этих условиях обеспеченность России природными ресурсами является фактором, позволяющим ей выжить в сложнейших условиях социально-экономического кризиса, порожденного прежде всего несоответствием бывшей советской экономики современным требованиям. Вместе с тем ресурсная обеспеченность сама по себе не может рассматриваться как движущая сила модернизации и реформ, без которых Россия даже в перспективе не будет обладать заметным международным влиянием.
Наконец, в-третьих, стоит задаться вопросом о том, в какой мере географический фактор служит источником мощи и влияния на мировой арене. Можно предположить, что обширная территория России и ее положение между Европой и Азией в настоящее время, скорее, факторы не силы, а слабости. Сегодня и в обозримом будущем у России нет средств и ресурсов как материальных, так и людских для освоения огромных сибирских пространств. Об этом, в частности, свидетельствует миграционный отток населения из регионов перспективного освоения к востоку от Урала. Тем не менее положение «между Европой и Азией» порождает, особенно после краха коммунистического режима, некое «евразийское высокомерие», подсознательное противопоставление себя и тому, и другому цивилизационному очагу и, следовательно, постоянные трудности с самоидентификацией, которые не могут не ослаблять национальное самосознание.
Внешняя политика и национальные интересы
Идеологические установки и концепции являются одной из основных движущих сил внешней политики любого государства. Однако если свести анализ формирования стратегических установок и действий государств на международной арене только к выявлению их идеологических истоков, то это будет означать существенное сужение предмета исследования. Более того, остается открытым вопрос о природе и происхождении самих идеологий. И поэтому, выстраивая схему взаимодействий внутренних факторов и внешней политики, исследователи часто помещают в центр своего анализа национальные интересы, процессы и механизмы их формирования и реализации. При этом идеологические концепции и представления чаще всего рассматриваются как выражение определенных интересов. Особое значение имеют те интересы, которые принято называть национальными.
Категория «национальный интерес» занимает центральное место в современной теории международных отношений и, более того, в политической науке в целом. Известна, например, ставшая классической фраза У. Черчилля. Охарактеризовав в свое время Россию как «загадку, окутанную тайной и помещенную внутрь головоломки», Черчилль, однако, продолжил свою мысль, заметив: «Возможно, существует ключ к разгадке этой тайны. Этот ключ - российский национальный интерес». Такая трактовка, бесспорно, открывает путь к систематическому исследованию внешнеполитического процесса. Деятельность государства на международной арене обретает логику, если представить ее как более или менее последовательную и внутренне согласованную цепочку действий на разных направлениях и в разных географических регионах, в ходе которых реализуются национальные интересы.
Однако немедленно возникает принципиально важный вопрос: что такое национальный интерес, каково его содержание и как он соотносится с интересами тех или иных социальных слоев, политических групп, лоббистских формирований, сопряженных с теми или иными секторами экономики? При этом исследователи неоднократно отмечали, что каждая социальная группа или прослойка склонна трактовать свои собственные интересы как «общенациональные» или даже «общечеловеческие». В научной и публицистической литературе существуют две основные трактовки понятия «национальный интерес», представляющие собой полярные точки зрения, но есть и многочисленные концепции, сочетающие в той или иной мере элементы как одного, так и другого подхода.
Первая, либеральная, интерпретация распространена в демократических обществах и предполагает, что национальный интерес формируется как некое обобщение интересов граждан. Внешнеполитические задачи государства и, следовательно, государственные интересы, в том числе в области внешней политики, заключаются, согласно этой концепции, в обеспечении интересов граждан, прежде всего их потребности во внешней безопасности - экономической, политической и военной. Считается, что государство должно также защищать основные базовые ценности общества, обусловленные его демократической природой и разделяемые большинством населения. Можно предположить, что такого рода механизмы определяют, хотя и не полностью, существенные особенности формирования внешней политики развитых демократических государств. Они возникают при наличии достаточно зрелого и влиятельного гражданского общества, а также при условии, что государство реализует, в том числе и в области внешней политики, мандат, получаемый от граждан.
Вопрос о природе российских национальных интересов, как и целый ряд других аспектов формирования и реализации внешней политики, является объектом исключительно острой политической и научной дискуссии. Многие политические деятели и ученые прямо или косвенно разделяют иную, не либеральную концепцию, которая отождествляет национальные интересы с интересами государства. Появилось даже понятие «национально-государственные интересы», видимо, предполагающее тождественность интересов «нации», с одной стороны, и государства - с другой. При анализе этой концепции прежде всего возникает вопрос: можно ли соотносить интересы граждан государства и интересы нации, как некой специфической общности, возникающей на этнической основе? Для России, являющейся многонациональной страной, сама постановка вопроса о национально-государственных интересах может привести к межнациональным трениям, поскольку неясно, интересы какой именно из примерно ста этнических групп должна отстаивать российская внешняя политика.
Но гораздо важнее другое. В общем плане указанная концепция соответствует широко распространенным в России представлениям о том, что патерналистское государство является некой несущей конструкцией российского общества, без которой оно неизбежно подвергнется дезинтеграции, институтом, который якобы формулирует, выражает и реализует интересы общества. При этом либо явно, либо косвенно предполагается, что интересы государства выше, чем интересы личности. А это, в свою очередь, предполагает, что смысл существования индивида заключается в служении государству, как высшему и законченному воплощению общества или нации.
Эта концепция, часто называемая «государственнической» или «державной», как представляется, абсолютизирует особенности социально-исторического развития как Российской империи, так и ее коммунистической ипостаси - Советского Союза. Однако она типична не только для России, но и для многих авторитарных, и особенно тоталитарных, режимов, в которых общество и индивид, по сути, поглощены государством. Подобные взгляды исходят из того, что Россия обречена на авторитарно-этатистскую модернизацию, реализованную в ряде стран «третьего мира».
Данная система взглядов и аргументов неприемлема для сторонников либеральной модернизации российского общества. Как писал, например, видный российский политический деятель и правозащитник С. Ковалев, «державность - это вовсе не синоним сильной и эффективной государственной власти, обеспечивающей защиту прав, интересов и безопасности граждан. Державность - это азиатское обожествление государства как самодовлеющей мощи, стоящей вне общества над ним. Тенденция к державности генетически заложена в бюрократических структурах российского государства. Это связано не с силой, а со слабостью этих структур: не будучи в состоянии эффективно работать в условиях демократического контроля, они вынуждены подменять конституционные цели государства мифической заботой о величии державы».
Однако независимо от разногласий и споров между «государственниками» и либералами трактовка национальных интересов как интересов государства не дает возможности представить эти интересы в конкретном, ясно определенном виде. Попытка конкретизировать их приводит к выводу о том, что под интересами государства, как правило, имелись в виду интересы режима, прежде всего правящей группировки или страты, монополизировавшей власть, а также интересы различных элит, связанных с теми или иными сегментами государственной машины или борющихся за контроль над ними. Можно предположить, что под государственными интересами Российской империи понимались прежде всего интересы самодержавия как правящего режима, а в советское время - интересы верхушки КПСС, руководствовавшейся как эгоистическими интересами, так и идеологическими установками (на определенных исторических этапах).