В региональном пространстве С.Роккан выделяет "пояс городов" и территориальные и культурные периферии как "буферные зоны". Пользуясь более устоявшейся и распространенной терминологией, это деление территориальных систем на ядро и периферию, что в современном российском обществе тождественно дифференциации на столичный и провинциальный социумы. "Пояс городов" в историческом контексте выполнял функцию канала распространения юридических кодексов, алфавита, религии, требований горожан, союзнических отношений и т.п. В Западной Европе он явился двигателем исторического прогресса и противостоял империям, которые возникали вне его пределов. По теории периферий "пояс городов" был окружен двумя "буферными зонами", образованными этнически и культурно выделяющимися анклавами. Эти анклавы находились между "поясом" и империями и обеспечивали защиту против династических центров. Существование "буферных", внутренних периферий помогало сохранению "пояса городов". Одновременно они служили границами династических центров.
Кроме внутренних периферий существовали и внешние периферии, выполнявшие иные функции, не связанные с динамикой «пояса городов». Они практически не подвергались нивелированию и давлению со стороны наций-городов и сохраняли свою идентичность и территориальную автономию. Империи являлись четвертым элементом территориальнопространственной структуры. Они препятствовали росту и влиянию «пояса городов» вблизи своих территориальных границ. Сила империй была несовместима с влиянием «пояса». Роккановская модель представляет собой не только иерархически построенную систему территориального взаимодействия, но и имеющую свои временные измерения. Империи, «пояс городов», внутренние и внешние периферии являются элементами не только территориального, но и исторического пространства. В любой общественной системе, будь она административно-территориальной или исторически преходящей, имеют место движущие ее противоречия. В данном случае сторонами противоречия являются империи и «пояса городов». Внутренние и внешние периферии выступают в роли буфера, опосредования, придавая системе эластичность и мобильность.
Если не придавать категориям С.Роккана конкретно-исторического, прикладного значения, а рассматривать содержащиеся в них квалификации условно, то его модель территориально-пространственного устройства применима и для настоящего времени. В современных условиях существуют свои «пояса городов», то есть урбанизированные и развитые в социокультурном смысле территориальные образования с господством в экономике и политике информационных технологий. Наряду с ними функционируют «империи», то есть государственные системы с преобладанием политиковластных методов в саморегулировании и регламентации общественной жизни. Имеют место внутренние и внешние периферии, реализующие роль опосредования и буфера.
Теория С.Роккана является доказательством того, что историческое пространство не имеет отдельно своих имперских и отдельно региональных параметров. Имперские и региональные проблемы и тенденции взаимопересекаются и накладываются друг на друга. Любая имперская тенденция стимулирует и, если угодно, воспроизводит тенденцию регионализации своего распада. Достижение общественной системой своей империалистической стадии одновременно означает ее разрушение. В жестко построенной системе актуализируются центробежные тенденции. Менее всего управляема тоталитарная система или общество мобилизационного типа.
Применительно к российскому историческому и политическому опыту проблема имперскости политического пространства, ее региональных аспектов несет в себе весьма специфическое содержание, поскольку осмысление современного кризиса общества, затронувшего все сферы социальной жизни, вольно или невольно экстраполируются на наше прошлое. Явления кризиса рядом исследователей логически выводятся из предшествующего опыта и рассматриваются в качестве закономерного этапа отечественной истории. В данном контексте регионализация и сепаратистские тенденции характеризуются как естественное следствие распада едва ли не как абсолютное благо, а имперскость — как противоестественное состояние общественных отношений. Научные выводы в данном случае подменяются нравственно-этическими и идеологическими оценками.
Существенное влияние на восприятие российской истории как преимущественно имперской экспансии оказал тот факт, что данная тема связана у нас в основном с обоснованием своей идеологической, мировоззренческой ниши протестным движением и либеральными кругами. Точкой отсчета была взята российская история как преимущественно негативный опыт государственного строительства и социальной организации. И до настоящего времени господствует, если так можно сказать, либеральнодиссидентский вариант интерпретации российской истории, по которому ограничение роли государства и политической власти в регулировании общественных отношений представляется магистральным путем социальноисторического процесса, а самодержавие в своем имперском варианте есть крайний случай гипертрофированной формы и функций власти и государства. Отсюда чем меньше власти и государства, тем якобы больше демократии. По свидетельству директора Института США и Канады академика С. Рогова, у нас под видом либерализма получила распространение ультраконсервативная философия, которая в Соединенных Штатах Америки именуется либертариальной. Философия, при которой государство само по себе рассматривается как некое зло, от которого надо избавляться или которое надо всячески игнорировать. Но не как инструмент решения жизненного важных интересов общества.7
В настоящее время перед нами стоит проблема идейномировоззренческой реабилитации не столько собственно имперскосамодержавной формы организации общества, сколько роли российского государства как инструмента этой организации, механизма согласования общественных интересов. Кстати, и североамериканская и европейская традиция не закладывают в понятие империи изначально негативного содержания. Современные демократии сформировались на базе бывших колониальных империй. В частности, как об этом пишет американский историк Д. Бурстин, федерализм в США вырастал из колониального опыта.8 Не как его отрицание, а как одно из условий становления государственности.
В современных теориях империализма обращают на себя внимание два основных направления: классическое и либеральное. Наиболее концептуально оформленными являются классические теории. Они были созданы для объяснения вторжения Европы в неразвитый мир.9 Можно разделить классические теории империализма на четыре обширные категории: апологии, экономические интерпретации, социологические интерпретации и геополитические интерпретации. Классические теории, объясняющие имперскую политику и империалистическую экспансию, видели за ними следующие побудительные мотивы: бескорыстное служение человечеству, нужды, европейской экономики, социальная фрустрация в Европе и потребность европейских государств в своем усилении. Классические теории империализма имеют определенную поддержку и среди российских историков, политологов и философов, считающих образование империй закономерным этапом исторического процесса. По мнению В. Межуева, «империя — не историческое зло, а необходимый этап в ходе образования наций... Развал империи не всегда сопровождается образованием национальных государств, что ведет часто к обострению межэтнической розни».10 Империя, как исторически первая форма государственности, является способом разрешения межэтнических конфликтов, хотя часто и насильственными методами.
Исторически люди объединяются в трех формах. Первая «этнократия», основанная на родстве; вторая «империя», основанная на четком статусе субъектов империи; третья «нация», основанная на гражданстве, а не на субъектном статусе" (А. Кара-Мурза). Современный российский политический опыт свидетельствует, что у нас нет заметного движения в обществе от империи к нации. Скорее наоборот, осуществляется откат к этнократии, когда в основе политического структурирования лежат клановоэтнические, семейно-групповые, клиентелистские интересы. Национальное отождествляется с этническим, а не с гражданским. Этническая принадлежность рассматривается как основа социальной и исторической идентификации человека. Вольно или невольно производится доимперская ситуация, которая закономерно стимулирует имперские амбиции государства и правящей политической группировки. Возрождение этнократических тенденций в российском обществе осуществляется в условиях, когда национальное государство является исторически пройденным этапом.
Возвращение к доимперскому состоянию, от кого бы то оно ни исходило, стимулирует имперские тенденции. Этот феномен классически описал А. Тойнби, который называет империи по-своему, универсальными государствами. По его мнению, универсальные государства обладают одной выдающейся чертой — они совпадают с моментом оживления в ритме распада. Именно последняя черта будит фантазию и вызывает благодарность поколений — свидетелей успешного установления универсального государства.12 Поскольку проблемы имперскости и государственности в российской истории неразрывно слиты, то в современных условиях одно стимулирует другое. В этих условиях возрождение государства и усиление роли его институтов и инструментов, инициируемое сверху, без повышения роли общества и механизмов его самоорганизации всего лишь стимулирует явление распада и дальнейшего разложения политической власти, хотя внешне официально постулируется рост социальной солидарности и политического консенсуса. На волне подобных настроений в свое время И. Солоневич открыто заявил: «Я, конечно, русский империалист, как и почти все остальные русские люди».13