В последующем Лондон и Вашингтон придерживались уже другой линии обоснования, квалифицируя отказ Багдада сотрудничать с ЮНСКОМ как «материальное нарушение» условий прекращения огня, ссылаясь при этом на Венскую конвенцию о праве договоров. Это, по их мнению, давало право реактивировать полномочия резолюции 678, первоначально санкционировавшей в 1990 г. применение силы против Ирака. Но многие юристы-международники не согласны и с таким, более изощренным толкованием и настаивают на том, что каждая операция по применению силы в новых условиях все же требует отдельного решения Совета Безопасности. Российская Федерация отвергала угрозу применения силы против Ирака до операции 1998 г. и решительно осудила применение силы после ее начала.
Что же касается операции против Союзной Республики Югославии в марте 1999 г., то НАТО решила вообще выйти за рамки ООН и приняла решение о вмешательстве самостоятельно, ссылаясь на необходимость предотвращения «гуманитарной катастрофы». СРЮ квалифицировала эти действия как неприкрытую агрессию. Российская Федерация внесла на заседание Совета Безопасности проект резолюции, осуждающей одностороннее применение военной силы в нарушение Устава ООН. В Совете Безопасности ее поддержали Китай и Намибия. Однако 12 других членов Совета Безопасности, в том числе и три постоянных члена - Великобритания, Соединенные Штаты и Франция, отклонили проект. Их поддержало довольно большое число западных государств - членов НАТО и не входящих в эту организацию, в том числе Япония, ряд членов СНГ, по существу, согласившихся таким образом с прецедентом обхода Устава ООН.
Итак, в связи с последним балканским конфликтом возникают два принципиальных вопроса.
Первый: является ли «гуманитарная катастрофа» основанием для вмешательства во внутренние дела суверенного государства?
Второй: вправе ли какая-либо организация или отдельное государство принимать решение о вмешательстве во внутренние дела суверенного государства иначе, чем в соответствии со статьей 51 или главой VII Устава ООН?
Отвечая на первый вопрос, сторонники традиционного подхода утверждают, что вмешательство допустимо с санкции Совета Безопасности только в случаях «угрозы миру, нарушения мира или акта агрессии».
По мнению же сторонников вмешательства, суверенитет никогда не был понятием абсолютным. «По существу, внутренний порядок - писал еще в 60-х годах один из авторитетных специалистов в области международного права, Ричард Фальк, - никогда не был автономным в строгом смысле... Суверенитет наделяет нацию лишь главной компетенцией; он не является и никогда не был исключительной компетенцией». Именно поэтому основатели ООН и сформулировали право на вмешательство в случае «угрозы миру, нарушения мира или акта агрессии» в рамках главы VII Устава. Если вмешательство в принципе допустимо то остается доказать, что «гуманитарная катастрофа» столь же значима в нынешних условиях, как и «угроза миру, нарушение мира или акт агрессии».
В международном праве, утверждают сторонники вмешательства «по гуманитарным причинам», существует международная система принципов, которые относятся к категории jus cogens, или принципов, которые не подлежат невыполнению и, следовательно, не подпадают под внутреннюю юрисдикцию. К ним относится запрещение пыток, рабства и геноцида. «Ни одно государство, - считает Ингрид Делюпис, принадлежащая к числу наиболее принципиальных сторонников вмешательства по гуманитарным причинам, - не может утверждать после Нюрнбергского процесса, что международное право, даже в отсутствие договоров, не содержит никаких правил, запрещающих зверства и геноцид». Многие ученые считают, что принципы, заложенные во Всеобщей декларации прав человека 1948 г., стали нормами международного права и, следовательно, не являются предметом исключительной компетенции государства.
Сторонники «вмешательства по гуманитарным причинам» ссылаются также на преамбулу и статьи 1 (3), 55 и 56 Устава ООН, согласно которым государства-члены взяли на себя обязательство «предпринимать совместные и самостоятельные действия» для утверждения «всеобщего уважения и соблюдения прав человека и основных свобод для всех», и делают на этом основании вывод о том, что Устав ООН, по существу, предусматривает такое вмешательство.
При анализе вопроса о «вмешательстве по гуманитарным причинам» во весь рост встает проблема прав человека и более масштабная проблема международных отношений, касающаяся определения моральной стороны тех или иных действий. Выбор между добром и злом является неотъемлемым компонентом деятельности человека во всех структурах - от семьи, общества, государства до мирового сообщества.
«Как и много веков назад, человечество разделено вокруг различного понимания морали и права, вокруг соотношения самих этих явлений как таковых», - говорится в Обращении Патриарха Московского и всея Руси Алексия II «Мир на перепутье Глобальные общественные процессы перед лицом новых нравственных вызовов». Подчеркивая возрастающее значение проблем морали и нравственности, он указывает на то, что «сама природа человека обычно протестует против крайностей нравственного нигилизма, а следовательно, демократические общества неизбежно должны отражать общественную мораль в своих установлениях».
Самое трудное заключается в нахождении общих для всех критериев морали. Формула, согласно которой вытекающие из суверенитета «национальные интересы» являются высшим мерилом морали, длительное время заменяла эти критерии. Солдаты рассматривались как доблестные защитники отечества гражданами собственного государства, а граждане тех стран, против которых они воевали, видели в них убийц.
Но, по существу, с начала межгосударственных отношений появляются определенные нормы поведения в международных делах, которые признавались в качестве моральных подавляющим большинством государств, например гуманное отношение к военнопленным или запрет работорговли.
Постепенно все большее число государств начинает воспринимать основные права человека как универсальное проявление естественного права, которое исходит из того, что все люди от рождения наделяются набором определенных прав, соблюдение которых естественно и морально. Развивая известную формулу М.С. Горбачева, можно предположить, что по мере глобализации мировой политики общечеловеческие ценности будут приобретать приоритет не только по сравнению с классовыми, но и во все большем числе случаев по сравнению с национально-государственными.
Принцип защиты прав человека был закреплен в Уставе ООН, в принятой в 1948 г. Всеобщей декларации прав человека, в Хельсинкском акте, многих других документах. Таким образом, государства приняли на себя обязательство гарантировать эти права. Однако многие их нарушали, и нередко систематически и в массовых масштабах. Поэтому ключевой стала проблема претворения в жизнь декларированных прав. Принцип суверенитета в традиционном толковании запрещает вмешательство во внутренние дела, в том числе и для принуждения к исполнению обязательств в области прав человека. Поэтому мировая общественность на протяжении длительного времени ограничивалась осуждением, а в редких случаях - невоенными санкциями, например введением экономического эмбарго. С окончанием холодной войны и в связи с бурным процессом глобализации в общественных кругах многих стран укрепляется мнение, что мировое сообщество не может оставаться безучастным к массовым нарушениям прав человека в том или ином государстве. Все больше укрепляется позиция, согласно которой предотвращение «гуманитарной катастрофы» является столь же веским основанием для вмешательства, как и закрепленное в Уставе ООН «поддержание международного мира и безопасности».
Но критики такой позиции сразу же ставят множество вопросов Что такое «гуманитарная катастрофа»? Сколько сот, тысяч или миллионов человек должны быть убиты, изгнаны, лишены жизни, крова, средств существования для того, чтобы квалифицировать ситуацию как дающую основание для вмешательства? Кто должен принимать решение о наличии гуманитарной катастрофы? Как гарантировать, чтобы «вмешательство по гуманитарным причинам» не было использовано лишь как прикрытие своекорыстных военно-политических или экономических интересов вмешивающихся государств? Как исключить случаи, когда «вмешательство по гуманитарным причинам» несет «сопутствующий ущерб» - гибель гражданского населения страны, в дела которой совершается вмешательство, и какой уровень «сопутствующего ущерба» допустим?
Кроме того, очевидно, что сегодня не может быть обеспечено универсальное применение принципа «вмешательства по гуманитарным причинам». Во-первых, никто не рискнет вмешиваться в дела ядерных государств даже в том случае, если бы было установлено наличие в них «гуманитарных катастроф». Нарушение прав человека еще имеет место в таком большом числе государств, что мировое сообщество и ведущие страны физически не смогут вмешиваться в каждом случае. А при отсутствии универсальности, естественно, возникает вопрос: почему вмешиваются в дела этого, а не того государства? Например, в дела Сербии, преследующей косовских албанцев, а не Турции, по мнению многих, проводящей примерно такую же политику по отношению к курдам?
Сторонники «вмешательства по гуманитарным причинам» признают обоснованность этих вопросов и соглашаются с необходимостью их дальнейшей проработки, но утверждают, что мировое сообщество достигло такой степени единства и моральной зрелости, что не может более мириться с геноцидом и массовыми нарушениями основных прав человека.