Новый политический режим остро нуждался в укреплении связей с элитами по многим причинам. К этому побуждали исходная неукорененность в элитах, "естественная монополия" старых элит на политическое управление, отсутствие социального "противовеса" элитным группам в виде сильных "прорежимных" партий и структур гражданского общества, а также институциональная слабость новой государственной машины". Выстраивая политическую базу в элитных группах, режим решал двуединую задачу:
он стремился приобрести поддержку элит, не превратившись при этом в их "заложника". В значительной мере это удалось. Политическая база режима в элитах заметно расширилась за счет подключения к ней групп, интегрированных позднее, на особых условиях либо частично. Это - элита армии и спецслужб, директорский корпус, аграрии, традиционная элита науки и культуры. •
Лояльность старых элит преимущественно "покупалась" - повышением статуса, расширением спектра льгот и привилегий, в частности предоставлением возможности участвовать в предпринимательской деятельности. Иногда "покупка лояльности" принимала форму отказа от модернизации и прямого субсидирования отсталых структур, институтов и секторов, служащих местом базирования старых элит. Как правило это сопровождалось попустительством в отношении противозаконных действий и коррупции элитных групп этих секторов (государственная бюрократия, армия, директорский корпус, аграрии). По сравнению с "режимными элитами" цена поддержки старых элит оказалась намного выше, а прочность интеграции — намного ниже.
Стратегия власти по расширению своей политической базы была не единственным фактором, изменившим конфигурацию элитного пространства. Другим фактором стали промежуточные итоги экономических и политических преобразований последних лет. За это время возникли новые элиты, генетически связанные с политическим режимом. Это новая экономическая элита и новая региональная элита, утвердившаяся у власти после губернаторских выборов 1996-1997-го годов. Режим постарался установить нормальные взаимоотношения также и с периферийными элитами (губернаторы, связанные с оппозиционными силами, часть руководства ЛДПР, группы, тяготеющие к Лебедю), включая "контрэлиту" (умеренная часть фракции КПРФ в Государственной Думе). Последняя, несмотря на идеологическую враждебность режиму, свои позиции занимает благодаря институтам, являющимся составной частью режима - легальной политической партии, выборам, партийной фракции в Государственной Думе, руководству законодательной и исполнительной властью в регионах.
Посткоммунистическому режиму удалось решить задачу укоренения в элитах. Преемственность во всех элитных группах оказалась исключительно высока, хотя ее уровень колебался [26, с. 151-155]. Однако оборотной стороной расширения политической базы в элитах стал кризис, связанный с растущей неспособностью режима "переваривать" разнородные группы, оказавшиеся в поле его политического притяжения.
Во-первых, социальная цена интеграции старых элит стала чрезмерной. Структуры, институты и сектора, которые служат местом их базирования, отличаются низкой продуктивностью, снижают общую эффективность государственной власти и генетически плохо совместимы с политическим режимом. Результатом их деятельности становится растущее напряжение во взаимоотношениях власти и общества. Наглядным подтверждением этого служат финансовое бремя, возлагаемое на бюджет нереформированными секторами экономики, неплатежи, социальные проблемы армии, коррупция и преступность. Проблемы, порожденные беспомощностью и безответственностью старых элит, уже привели к отчуждению от власти значительной части социальной базы режима за время, прошедшее после президентских выборов 1996 года.
Во-вторых, в самостоятельную проблему превратилась "невыстроенность" отношений с бизнес-элитой и новыми региональными лидерами. В последнем случае проблему создало разрушение "вертикали исполнительной власти" в результате тура губернаторских выборов 1996-1997 годов [27, с. 10-61]. Здесь, как и во взаимоотношениях с бизнес-элитой, иерархия сменяется десубординацией (хотя и в более ограниченных масштабах).
Все вместе взятое это породило двойной кризис - политической базы режима в элитах и во взаимоотношениях режима с обществом. Коалиция элит, на которую опирался режим, практически распалась. Оказалось ослабленным ядро политической базы центральной власти. В свою очередь, взаимоотношения с обществом стали жертвой курса на максимальное расширение политической базы режима в элитах. Существующий политический режим приобрел явные "олигархические" черты. Его Отличает повышенная "открытость" по отношению к новым и старым элитным группам и "закрытость" от общества, концентрация в узком правящем слое ключевых политических ресурсов (власти, собственности, влияния на общественное мнение), раздробленность, снижение дееспособности центральной власти. .
Среди руководящих групп посткоммунистического режима с самого начала наблюдалось тяготение к "закрытое™", проявлявшееся в различных формах (сначала - идея люстрации, затем - идея отказа от выборов, стремление поставить под административный контроль частное предпринимательство, усиление различных форм давления на свободу печати). В сознании элитных групп преобладают антидемократические установки и "социал-дарвинистские" настроения.
"Наиболее влиятельная в обществе группа - руководители, - свидетельствует российский социолог, - может быть отмечена следующими признаками: положительным отношением к режиму личной власти, к снижению социальных гарантий для простых людей, к поддержке элиты - в комплексе означающими социальный эгоизм, антинародность (вспомним задержки зарплаты, завышенные оклады, патологическую тягу к роскоши, коттеджам, иномаркам). Каждый руководитель в отдельности может быть демократом, гуманистом, заботливым руководителем и избранным народом депутатом, но все вместе они образуют социальную силу, разрушающую едва созданное некое подобие демократии в стране" [28, с. 20].
"Социальная замкнутость" новых элит свидетельствует о том, "что у них стремление к групповому самоутверждению продолжает преобладать над способностью к политическому руководству обществом (гегемония). Повышенная "открытость" элитным группам одновременно создает опасность "заражения" посткоммунистического режима идеями и настроениями, во многом враждебными его исходной демократической идентичности.
Эта исходная идентичность помогала преодолевать тенденцию к "закрытости", навязываемую политическому режиму новыми элитами. Частное предпринимательство и демократические процедуры создают определенные каналы для интеграции массовых групп населения в политическую базу режима. Однако интеграционный потенциал этих каналов блокируется слабостью социальных ресурсов массовых групп. Частное предпринимательство в своем нынешнем виде оказалось уделом меньшинства, занимающим в обществе достаточно изолированное положение. Оно не стало массовым социальным идеалом. Не наблюдается притока в частное предпринимательство новых, свежих сил [29].
На массовом уровне преобладают "тупиковые" формы адаптации к новой экономической реальности, созданной экономической трансформацией и ослаблением государства ("подсобные хозяйства"). Стабилизирующее влияние демократических процедур также ограничено. Оно распространяется на небольшой период времени и после выборов начинает быстро слабеть. Отсутствие среднего класса приводит к тому, что публичная политика в межвыборный период сужается до элитных групп. В результате в настоящее время частное предпринимательство и демократические выборы не позволяют преодолеть политическую дистанцию между режимом и обществом. Этими каналами оказывались в состоянии воспользоваться в первую очередь субэлитные группы и периферийные элиты.
Другим важным последствием неравной "открытости" режима элитам и обществу стало двойное расслоение политической системы по "вертикали". На федеральном уровне она сохраняет соответствие исходным демократическим образцам, но на ее "нижних этажах" (региональном и городском) происходит дрейф в противоположную сторону: свобода печати редуцируется до "связей с общественностью", а выборы - до плебисцитарности (об этом свидетельствуют данные о голосовании на некоторых местных выборах, где уровень поддержки региональных руководителей приближался к "советской отметке", например, в Москве за Ю. Лужкова, а в Кемеровской области -за А. Тулеева).
В то.же время наиболее близкий демократическим образцам федеральный уровень политической системы оказывается наиболее отчужденным от общества. Интеграционную тенденцию в политической системе представляют региональные и муниципальные звенья. Оли удерживают политическую систему от окончательной социальной поляризации. Там новый общественный порядок и воплощающий его политический режим обладают более высоким уровнем социальной интеграции. В то же время это достигается в значительной степени благодаря использованию недемократических и нерыночных механизмов. Наиболее яркий пример и символ такого рода - политический режим Лужкова в Москве.