С.И.Рудаков (Воронеж)
Кризис советского общества носит характер реставрации буржуазных отношений. Перерождение общества заставляет по-новому осмысливать целостность исторического развития страны после 1917 года. Мы убеждены, что эволюция советского строя представляет собой закономерный поступательный процесс, что всякому новому этапу экономического и политического развития предшествовала выработка новых духовных ориентиров, и что, следовательно, нынешнему кризису способствовали определенные особенности советского марксизма.
Более семидесяти лет развития советской марксистской мысли обнаружили ее удивительно противоречивую природу. Наши обществоведы, пытавшиеся овладеть методом К.Маркса и одновременно развить его в новых социальных условиях, на самом деле, с одной стороны, во многом упрощали марксизм и, с другой стороны, занимались его апологетикой. Догматизм был продолжением и следствием в значительной степени домарксистского прочтения К.Маркса. В философии это выражалось в чрезмерном сближении диалектического материализма либо с домарксистским материализмом, либо С домарксистской диалектикой. В политэкономии теория прибавочной стоимости трактовалась с уступками вещистскому и количественному пониманию экономических отношений. В научном коммунизме отказ от идеи диктатуры пролетариата с построением основ социализма знаменовал собой понимание коммунистической формации как "нормального" общества, соответствующего природе человека. Советский марксизм, приближаясь к Марксу, одновременно содержал в себе и червоточину, из которой развились нынешние его ренегаты.
Все это отчетливо выявилось уже в 20-е годы. Дискуссии механистов и деборинцев были для последующего развития советской философии таким же источником, каким для буржуазной классики стала философия XVII в. Механисты толковали диалектический материализм с уступками не всему материализму ХУП-ХУШ веков, а именно механицизму XVII в., представленному Гоббсом. Родство между ними состояло в серьезных рецидивах плюралистического номинализма и механицизма, допускавшихся В.И.Сарабьяновым, И.И.Степановым и др. Любопытно было бы посмотреть, как К.Маркс отреагировал бы на слова своего советского последователя: "Свести вещь или процесс к физическим процессам означает объяснить эту вещь во всех ее проявлениях движением последних известных нам самодвижущихся частиц, из которых она состоит. Механисты ХУП-ХУШ веков формулировали так же, но атомы или виды, с их точки зрения, не обладали самодвижением, и на этом механика того времени сорвалась"[1][1]. Мир понимался механистами как простая совокупность вещей. О нем нельзя говорить в целом, так как "мир как все, как бесконечное единство нельзя определить, ибо его нельзя подвести под что-то большее, его нельзя сравнивать с чем-нибудь другим, то есть с миром нельзя оперировать с помощью категории качества"[2][2]. Материалистический монизм толковался как нахождение простого сходства, одинаковости в многообразии действительности. Механисты тем самым "не дотягивали" не только до Маркса, но и до Гегеля, и до французских материалистов. Вместе с тем первые советские философы осознавали необходимость соединения материализма и диалектики, они понимали, последователями кого они являются.
Механистская философия стала идеологией политики и экономики "военного коммунизма". Философия метафизической одинаковости была методологией упрощенного обобществления, развернувшегося в первые годы Советской власти. Однако и философия, и политика были объективно обусловлены. Ведущая роль в экономической системе пролетариата, находящегося в окружении патриархального крестьянства, неизбежно требовала таких форм в бытии и сознании. Обоснованно писали Г.Бордюгов и В.Козлов: "Мы солидарны с теми историками и публицистами, которые на основе анализа фактического материала, либо руководствуясь политической интуицией, почувствовали, что разгадка ряда ключевых проблем нашей истории в спрессованном виде лежит в периоде "военного коммунизма"[3][3]. Первый этап нового общества всегда связан с воинствующим материализмом, так как стоит задача защитить новые отношения. Однако затем наступает эволюционно-диалектическая стадия.
Механистов сменила деборинская школа. Всячески подчеркивая рациональное содержание метода -Гегеля, деборинцы, в действительности своим диалектическим плюрализмом мышления делали уступки Лейбницу. Так, например, А.М.Деборин писал: "Действительность есть совокупность "активных" идей-реальностей"[4][4].
Деборинская школа имела своей социальной основой переход общества от политики "военного коммунизма" к НЭПу. Сочетание противоположностей на практике требовало такого же сочетания и в теории. Вместе с тем НЭП, будучи продолжением политики "военного коммунизма" в новых условиях, отличался существенным ограничением свободы товарно-денежных отношений со стороны пролетарского государства[5][5]. Неудивительно поэтому, что и понимание диалектики НЭПа деборинцами и механистами при всех их различиях было близким друг другу. Для механистов НЭП как синтез противоположностей был политикой, "...развивающей социализм и способствующей (пока) абсолютному (не относительному) росту капитализма"[6][6]. Деборин же писал, что "НЭП есть реальная возможность социализма Социализм в НЭПе есть "внутренняя" сторона, еще не развившаяся, но в процессе дальнейшей эволюции становящаяся внешним, то есть осуществляющимся"[7][7]. В одном случае противоположности трактовались как внешние друг Другу, в другом - как встроенные друг в друга, но и там, и там не видно механизма их взаимопорождения, взаимообусловливания.
Как в философии XVII в. обозначившиеся полюса упрощенного материализма и витиевато-диалектического идеализма стимулировали рождение и развитие философских систем Гассенди, Спинозы, так и в конце 20-х годов философские идеи Н.И.Бухарина, А.А.Варьяша, пытавшихся синтезировать идеи механистов и диалектиков, лишь четче обозначили, что последние составляют две стороны одного и того же процесса, и что попытки синтеза, остающиеся на той же методологической основе, грешат непоследовательностью и по части материализма, и по части диалектики. Отсюда эклектика Бухарина. Его идея о равновесии, периодически нарушаемом, есть деборинская ветвь, к которой привили механицизм.
Философия НЭПовского периода была неразрывно связана с философией и политикой. В политэкономии господствовала школа И.И.Рубина, в политике диалектические тона определяли Г.Е.Зиновьев и Л.Б.Каменев. Политика сочетания противоположностей неизбежно подводила к необходимости перелома. Равномерное развитие и общественного, и частного хозяйства не могло происходить долго. Представляется вполне обоснованной позиция И.В.Сталина, которую он высказал на конференции аграрников-марксистов в 1929 году: "Можно ли в продолжение более или менее долгого периода времени базировать Советскую власть и социалистическое строительство на двух разных основах - на основе самой крупной и объединенной социалистической промышленности и на основе самого раздробленного и отсталого мелкотоварного крестьянского хозяйства? Нет, нельзя. Это когда-нибудь должно кончиться развалом всего народного хозяйства"[8][8].
Переход к новому уровню целостности советского общества сопровождался в философии переходом от издержек плюралистического мышления 20-х годов к монизму. Этот переход аналогичен процессу развития домарксистской философии. Классический материализм французских просветителей знаменовал собой вступление рождающегося капитализма в зрелую фазу становления. Философский монизм стал другим выражением монизма гражданского. В советской философии преобладание материалистической проблематики в 30-50-е годы явилось первой фазой монистического прочтения К.Маркса советскими философами. М.Б.Митин и другие справедливо упрекали деборинцев за чрезмерный отрыв метода Гегеля от его системы и сближение этого метода с марксистской философией. Однако монизм философов этого периода был непоследовательным. Он толковался с уступками французским материалистам. Как и у последних, непонимание идеальной природы сознания оборачивалось тем, что черты организменности и субъектности переносились на саму природную субстанцию. В итоге, диалектический материализм оставался упрощенным. Гегелевская философия оценивалась как аристократическая реакция на французскую революцию.
Как материализм XVIII в. стал идеологией французской революции, так этап "метафизического материализма" 30-х - 50-х годов в нашей философии освящал "советское якобинство". И равно как якобинцы пришли к тому, что не справляясь с жизненной диалектикой и упрощая ее, стали заносить в число врагов своих вчерашних сторонников, так и в сталинский период, делая необходимый шаг в направлении более жесткой целостности, сталинисты совершили множество непростительных ошибок.
Выражением незрелости философского принципа монизма в социальной теории и практике явилось упрощенное понимание социально-экономического и политического единства советских людей. Отсюда - искусственное стирание различий между общегосударственной и кооперативной формами собственности, не говоря уже о мелкой трудовой частной собственности. В политической сфере советское государство понималось как общенародное в той степени, в какой с врагами народа было покончено. В этом смысле при всей противоположности сталинский и горбачевский периоды советской истории (остальные можно пропустить как промежуточные) имеют общую основу (как имели ее в свое время якобинство и империя Наполеона I). Таковой основой было преувеличение социального и политического единства общества, неоправданное рассмотрение его как уже построенного в основе своей социализма. Горбачевское "новое мышление" явилось закономерным результатом того внутреннего содержания, которое было заложено в понимании социализма в конце 30-х годов. Идеи общенародного государства, сочетание плана и рынка, Советской власти и плюрализма явились следствием концепции построенного социализма, в котором все слои и группы едины. Патриархальность крестьянской страны, обусловившая специфику сталинского периода, в новых, неэкстремальных условиях обернулась раковой опухолью перерождения общества, которая, если ее не удалить, ведет к гибели социального организма.