Выяснилось, что совместные предприятия с высокопроизводительной зарубежной технологией не прививаются на отечественной почве. Появляются трудности адаптации рабочих к новому производству, необходимость научиться интенсивному труду. А это не всякого устраивает. Возникают даже луддитские настроения: ломают технику, автоматику. (Там же.)
Тенденции общественного развития определяются общественными силами. Общественная сила — это агрегатная сила, которая действует на всем поле и во всем объеме пространства жизнедеятельности общества — сверху донизу, с края и до края, вдоль и поперек. Повышение производительности труда, как и повышение стоимости рабочей силы также являются агрегатными состояниями силы. Поэтому вместе с ростом стоимости рабочей силы рабочих, растет стоимость рабочей силы и интеллигентов, по рабочему — начальников. И монопольная цена рабочей силы наемного начальника таким же образом действует на показатели производства, как и монопольная цена рабочей силы рабочего — „появляются трудности адаптации начальников к новому производству, необходимости научиться интенсивному труду. А это не всякого устраивает. Возникают даже луддитские настроения” — не внедряют новую технику и автоматику!
Всего на первое января 1990 года объем не введенного в эксплуатацию оборудования составил 37 миллиардов рублей, что превысило цифру прошлого года на целых 5 миллиардов рублей… 40 процентов всей неустановленной техники уже второй год находится в ожидании монтажа… с каждым годом растет примернов 4 раза число неустановленных станков с числовым программным управлением (более 4 тысяч штук), в 1,7 раза (482 единиц) — обрабатывающих центров, в 1,3 раза (440 комплектов) — станочных автоматических и полуавтоматических линий. («Рабочая трибуна» 7 августа 1990 года.)
Как говорил мне главный инженер НПО «Источник» — вызываешь к себе начальника цеха, делаешь ему накачку — давай, внедряй, понимаешь ли, новую технику! Он берет под берет под козырек, говорит — есть! И — ничего не делает.
Экономическая наука — не математика, в ней всякий разумеет, а потому каждый Генсек КПСС вносил огромный вклад в развитие политэкономии. Естественно, что „подъем социализма на новую ступень” должен был сопровождаться новыми открытиями в науке. И наши академики не заставили себя ждать в своих вечных поисках „волшебной палочки” увязки зарплаты с каким-то показателем производства, которая бы позволила рабочих работать больше, а платить им поменьше. Был найден новый „закон экономики” — рост производительности труда должен опережать рост зарплаты.
Коэффициент прироста средней заработной платы на 1% прироста производительности труда составил в 1981–1985 г.г. 0,82, а в 1986–87 г.г. 0,57. В сельском хозяйстве эта закономерность (выделено мной — Авт.) ещё не всегда соблюдается. В 1981–85 г.г. этот коэффициент составил 1,81, и лишь в двенадцатой пятилетке он снизился за 1986–87 г.г. до 0,77. («Политическая экономия» Учебное пособие для высших партийных школ Москва 1989 г. стр.338)
Вот таким „закономерностям экономической науки” учили наши академики-аканамисты партийных чиновников. Хотя, какая тут может быть закономерность, никакой научной закономерности нет, кроме банальной закономерности капиталистической эксплуатации — заставить работать больше, а платить меньше. И для того, чтобы закручивать гайки эксплуатации, академического образования совершенно не нужно, а нужно отсутствие совести и чести, в том числе научной. Ничем иным нельзя объяснить готовность нашей науки всегда подставлять идеологические подпорки существующему режиму. Однако вернемся к теме.
Если производительность труда возрастает на 1%, то и затраты рабочей силы в труде возрастают на 1%, поскольку сокращается рабочее время, а не надуманные „затраты труда”. Возьмем и посчитаем: производительность труда по данным Госкомстата, с 1985 по 1988 год возросла в промышеленности на 14%, а в сельском хозяйстве на 19%. Примем эти цифры за 100%, а коэффициенты, соответственно, за 57% и 77%. И тогда получается, что потребление рабочей силы за эти годы выросло на 100%, а её воспроизводство на 57% в промышленности, и на 77% в сельском хозяйстве. Рабочая сила не восстанавливается, поскольку её потребление выше воспроизводства. А если рабочая сила не восстанавливается, то она разрушается, что ведет за собой и разрушение организма её собственника, смерть. Вступает в действие инстинкт самосохранения, и потребление рабочей силы снижается до уровня её воспроизводства. Поэтому закономерно то, что перестройка и её научными открытиями советской политэкономии принесла разрушительные последствия. Как и после первой пятилетки пришлось ввести карточное распределение продуктов питания. Экономика определяет политику, и вслед за разрушением экономики последовал развал политический — монополия советского госкапитализма была уничтожена при поддержке рабочего класса под руководством отмороженных после холодной войны интеллигентов-шестидесятников. Сталин нашел причину в том, что кругом засели вредители и враги народа. У Майкла Горби виноватым оказались все советские люди — ибо они за десятилетия разучились быть инициативными, независимыми, предприимчивыми, самостоятельными — жаловался он в своей нобелевской лекции. Люди разучились, а вот Горбачев нет.
До сих пор мы видели только один вид разуршения монополии — выход её на более обширный рынок. Чтобы выйти на мировой рынок, капитал должен быть юридически и фактически однозначно определенной собственностью. Поэтому монополистический госкапитал Советского Союза не мог выйти на мировой рынок, потому что имел неопределенный для рынка статус собственности — юридически госкапитал принадлежал народу, а фактически — аппарату управления. Поэтому для госкапитала Советского Союза оставался только один способ уничтожения — распад единого формирования на мелкие кусочки, распыление госкапитала на мелкие капиталы и капитальчики. Главное противоречие советского строя — статус народа как юридического собстенника госкапитала, и статус аппарата управления как фактического собственника госкапитала, в силу исторического момента развития, не могло разрешиться тем, что народ становился и фактическим собственником, а только тем, что аппарат управления присоединял к своему статусу фактическогого собственника, статус юридического.
Капитал не может быть ничьим, фактический собственник есть всегда, даже если юридически отношения собственности не определены. В Советском Союзе не было класса капиталистов, и чтобы он возник, госкапитал должен перейти в частные руки. И естественно, что в госкапиталистических отношениях собственности, присвоение госкапитала народом, или рабочим населением, невозможно по той простой причине, что на пути распределения госкапитала стоит аппарат управления. Ведь распределением кто-то тоже должен управлять. А в условиях, когда государственный капитал распределяется по физическим лицам, когда госкапитал рассредотачивается в множество частных капиталов, никакие правила и законы, никакое юридическое право, не действуют. Ведь если действует юридическое право госкапиталистических отношений собственности, то экспроприация госкапитала невозможна, а если не было класса частных собственников капитала, то не было и юиридически оформленного права частной собственности. Поэтому в этих условиях правового беспредела экспроприации госкапитала, может действовать только право силы. А сила в Советском Союзе была у аппарата управления.
Если рассмотреть советский аппарат управления с точки зрения определенных в марксизме отношений собственности, то право владения реализовывал аппарат государственного управления — Советы и исполкомы. Право управления оборотом госкапитала реализовывал аппарат производственного управления — от Совмина до мастера в цехе. И как мы знаем по практике — право контроля реализовывал партийный аппарат КПСС.
Пока существует контроль, контролируемый объект плохо или хорошо, но выполняет заданную функцию. Поэтому, чтобы госкапитал можно было экспроприировать, должен быть сначала разрушен сначала контроль. Что и было сделано в августе 1991 года, когда Ельцин своим указом запретил КПСС. А о присвоении госкапитала советским аппаратом управления уже и писать не хочется. Можно только привести отрывок их книги шестидесятилетней давности:
Крушение советского режима неминуемо привело бы к крушению планового хозяйства и, тем самым, к упразднению государственной собственности. принудительная связь между трестами и заводами внутри трестов распалась бы. Наиболее преуспевающие предприятия поспешили бы на самостоятельную дорогу. Они могли бы превратиться в акционерные компании или найти другую переходную форму собственности, например, с участием рабочих в прибылях. одновременно, и ещё легче распались бы колхозы. Падение нынешней бюрократической диктатуры, без замены её новой социалистической властью, означало бы, таким образом, возврат к капиталистическим отношениям при катастрофическом упадке хозяйства и культуры. (Л.Троцкий «Преданная революция» Москва 1991 г. стр.208)
Троцкий, будучи в своих научных работах более политологом, чем теоретиком, тем не менее предвидел, что аппарат управления при удобном случае сделает всё, чтобы превратить свои служебные привилегии, в наследуемые. И этот случай настал — аппарат управления реализовал свое вечное стремление стать собственником капитала не только де-факто, но и де-юре.
Нынешние власть имущие, и их последователи, полагают, что экономика страны сможет интегрироваться в мировую вапиталистическую систему, что обеспечит западный уровень жизни населения. Прошедшее десятилетие показало, что в краткосрочном плане эти надежды были если не наивностью, то полным незнанием экономических реалий. Теперь нам внушают, что надо несколько поколений, чтобы Россия поднялась до удовлетворительных темпов роста экономики. Однако и эти уверения являются пропагандой и обманом.