Русский консерватизм второй половины XIX в. возник на фоне либерально-прогрессистских и радикально-демократических теорий. Главной задачей этого направления стало обоснование теории "органического" развития народов и наций, а также обоснование плодотворной роли "народного духа", силой которого жив отдельный человек и в котором находит воплощение "органическое миросозерцание" народа. Своеобразие и неповторимость личности, согласно представлениям русских консерваторов, есть продукт породившей ее культурно-исторической реальности, "почвы". Идея самобытности национальных культур, "органически" развивающихся во времени и пространстве, стала центральной в политико-теоретических обобщениях К.Н. Леонтьева.
Константин Николаевич Леонтьев (1831 - 1891) более всего был озабочен опасностью перемен для самобытности и цельности народного организма, и прежде всего - опасностями надвигающегося эгалитарно-либерального прогресса. "Надо просить Царя, - писал Леонтьев, - чтобы он держал нас грознее". Пора перестать бояться страшных слов, раз дело идет о необходимости спасать Россию от грядущего зла. Надо не останавливаться и перед насилием, ибо без насилия нельзя.
Леонтьев разделял позицию автора книги "Россия и Европа" Н.Я. Данилевского в том отношении, что вся история состоит всего лишь из смены культурных типов, причем каждый из них "имел свое назначение и оставил по себе особые неизгладимые следы". Обсуждая вопрос о возможности прогнозировать будущее различных культур (культурно-исторических типов, по Данилевскому), Леонтьев приходил к выводу, что такое прогнозирование может быть обоснованным и осуществимым. Он оговаривался при этом, что государственные организмы и целые культурные миры невозможно мерить несколькими годами, как жизнь организмов животных особей. Эпохи геологические измеряются тысячелетиями, жизнь личная измеряется годами, жизнь историческая тоже имеет приблизительное мерило - век или полвека. Государственные организмы подчиняются циклу, который Леонтьев определяет в 1200 лет (современный философ и историк Л.Н. Гумилев сходный органический возраст обосновал для существования крупных этносов). Таким образом, отмечал он, у таких государств, как Англия, Германия, Франция и тем более Россия, остается еще некоторый срок для завершения этого цикла.
Леонтьев отвергал либеральный эгалитаризм, сближая и часто отождествляя его с анархизмом и с эгалитаризмом социалистов. В обсуждении перспектив последнего он предсказывал появление особого, "нового социалистического феодализма".
Обсуждая тему "русской государственности", Леонтьев склонен выводить ее природу из византийского и отчасти европейского наследия. О ее несовершенствах он писал так: "Мы создали великое государство, но в этом Царстве почти нет своей государственности, нет таких своеобразных и на других влияющих своим примером внутренних политических отношений, какие были в языческом Риме, в Византии, в старой монархической (и даже наполеоновской) Франции и в Великобритании". Те же слова могут быть отнесены и в адрес русского права. "Русское право в наше время есть право европейское, слегка окрашенное византизмом там, где государственность соприкасается с религией".
Оценки ситуации в России и Европе строились Леонтьевым на основе анализа тенденций и общих закономерностей жизни государственных организмов, которые они обнаружили в ходе социальной истории. В начале развития государства всего сильнее проявляет себя аристократическое начало, в середине жизни государственного организма появляется тенденция к единоличной власти и лишь "к старости и смерти воцаряется демократическое, эгалитарное и либеральное начало". В российской истории - "великорусской жизни и государственной жизни" - он видел глубокое проникновение византизма, т.е. единства сильной государственности с церковью. "Я хочу сказать, что царизм наш, столь для нас плодотворный и спасительный, окреп под влиянием православия, под влиянием византийских идей, византийской культуры. Византийские идеи и чувства сплотили в одно тело полудикую Русь".
Последующие выводы Леонтьева из этого обобщения были весьма категоричными - "византизм как система византийских идей и институтов, сопрягаясь с нашими патриархальными, простыми началами", создала наше величие; изменяя этому византизму, мы погубим Россию; перед угрозой надвигающегося западного эгалитаризма следовало бы "подморозить прогресс".
Леонтьев закончил свой жизненный путь монахом Троице-Сергиевой лавры и похоронен в Гефсиманском скиту. По своей мировоззренческой ориентации он был не хилиастом, ожидающим скорого пришествия спасительного Царствия Божьего, но эсхатологически настроенным мыслителем, предчувствующим конец истории. Все здешнее должно погибнуть, поэтому тщетны младенческие восторги и мечты о благом будущем грядущих поколений. Совпадая с реализмом, с грубым и печальным, но глубоким опытом веков, Церковь говорит сегодня: "блаженны миротворцы", ибо неизбежны распри; "блаженны алчущие и жаждущие правды", ибо правды всеобщей здесь не будет (сытый не алчет, упоенный не жаждет); "блаженны милостивые", ибо всегда будет кого миловать: униженных и оскорбленных кем-нибудь, равно богатых или бедных, и даже наших собственных оскорбителей. Христианство нередко даже обиду называет наказанием Божиим, когда говорит о том, что вот эта обида тебе полезна, рукой неправедного человека наказал тебя сам Бог, и потому надобно терпеть и заботиться практически лишь о ближайших делах, а сердечно - лишь о ближних людях. "Что же остается в здешнем и сегодняшнем мире?" - задает вопрос, философ и отвечает: "Горести и обиды, бури страстей, преступления, ревность, зависть, угнетения, ошибки - с одной стороны, а с другой - неожиданные утешения, доброта, прощение, отдых сердца, порывы и подвиги самоотвержения, простота и веселость сердца! Вот жизнь, вот единственно возможная на этой земле и под этим небом гармония".
Огромный вклад в оформление историософской концепции русского консерватизма внес Л.А. Тихомиров в работе "Религиозно-философские основы истории". Продолжая русскую историософскую традицию, он разделял идею живознания, идущую от славянофилов, предполагающую необходимость объединения рационального и иррационального способов познания, синтеза знания и веры. Тихомиров продолжил критику рационализма и субъективизма в гносеологии. Источником познания он признавал "абсолютное сущее" - бога. В историческом процессе выделял две сферы: материальную и надматериальную (духовную), определяющей выступала вторая сфера. В материальной сфере история была для него процессом объективным, закономерным, эволюционным. В сфере надматериальной человеческая история для него, как и для либерала Б.Н. Чичерина, становилась историей борьбы и сосуществования различных религиозно-философских идей. Конец истории (её цели) понимался как воплощение её смысла и трактовался в рамках изображенного в Аппокалипсисе (конец мировой истории, движение человечества к богу, достижение Царства Божия). Продолжая шеллингионскую традицию, исторический процесс (в материальной и надматериальной сферах) Тихомиров трактовал как итог совместной деятельности божественного провидения и активности человека.
Идеологи консерватизма продолжали развивать также идею самобытности России, противопоставляя её Европе. Русские консерваторы рубежа XIX - XX вв. чаще, чем их идейные предшественники, постулировали национализм, как подчеркивание идеи важности одной, государствосоздающей нации, её культуры, её религии. М.Н. Катков полагал, что разноплеменные подданные должны "прежде всего, осознать себя русскими", требовал полного "слияния их с империей". Л.А. Тихомиров настаивал, что в России должна быть одна господствующая народность (великорусская), один господствующий язык (русский), одна господствующая церковь (Православная русская). “Поддерживая мощь основного племени", монархическая политика затем, по его мнению, должна развивать различные средства культурного единения всех народностей государства. Программам русских традиционалистов рубежа веков был присущ и антисемитизм. "Заботиться теперь о том, чтоб евреям от нас не было каких-нибудь притеснений, - это очень бы походило на размышление овцы о том, как ей не обидеть чем-нибудь бедного волка", - писал Л.А. Тихомиров. Величайшим грехом представителей еврейской нации перед Россией он считал их первенствующую роль в революции, "изуродовавшей Россию".
Консерватизм никогда не был абсолютно антиреформаторским. Один из основоположников мировой консервативной мысли - Э. Берк - писал: "Моему стандарту государственного деятеля должна быть свойственна предрасположенность к сохранению и способность к улучшению, взятые вместе". Берк был сторонником реформ, не меняющих сущность объектов, превентивных, предназначенных для того, чтобы упредить революцию. Сущность консервативных реформ можно выразить словами улучшение, изменение, но не ломка, передел, разрушение.
В начале XX века в русской публицистике появляется термин "умеренный консерватизм". Впоследствии его чаще будут называть русским неоконсерватизмом, консервативной утопией, либеральным консерватизмом, самодержавным реформаторством, консервативной модернизацией, "русским торизмом". Его задача - не допустить разрушения основ существования общества и государства в ходе введения инноваций, сделать их введение менее болезненным. Государство должно взять на себя ведущую роль в проведении реформ, должно стать активным участником и контроллером экономической жизни страны, взять на себя разрешение острых социальных проблем (политика попечительства в рабочем и крестьянских вопросах).