Смекни!
smekni.com

Огюст Конт: взгляд из России (стр. 1 из 5)

Г.С. Батыгин

Эта скромно оформленная малотиражная книга является фундаментальным изданием по истории общественной мысли в России. Хотя сборник посвящен двухсотлетию со дня рождения Огюста Конта (1998 г.) и по замыслу составителей является юбилейным, здесь нет обычных для юбилейного издания "приветственных" текстов. Каждую из помещенных в книге статей можно без колебаний назвать высокопрофессиональной. Это не значит, что тексты безупречны. Однако какие бы недочеты ни содержались в них, они являются недочетами специалистов высочайшего класса. Авторы не только досконально знают предмет, но и открывают неожиданные философские и источниковедческие головоломки в истории русского позитивизма. Постановка новых проблем в данном случае более важна, чем решение самых трудных вопросов истории русской социальной мысли. Во всяком случае, после прочтения книги возникают сомнения даже в том, что вчера казалось хрестоматийно-ясным. Это верный признак хорошей изученности темы.

Рецензируемое издание подготовлено проблемной группой "История отечественной общественно-философской мысли" кафедры философии Российской академии государственной службы. Немногочисленная, но влиятельная историко-философская школа, на поддержку которой немало сил положил А.И. Володин, создала ряд эталонных работ, где преданность ремеслу историка, уважение к источнику, аккуратность и непретенциозность суждений, чувство вкуса и меры сочетаются с широким интерпретационным кругозором и фантазией, лишь изредка отрывающейся от почвы.

Задача исторического объяснения Конта и контизма в истории идей становится более отчетливой и интересной по мере того, как "позитивизм" в контовском смысле становится историей. Можно говорить о прозорливости Конта, мировоззренческом значении его понимания научного разума, идеи Человечества, вообще о том, что он имел в виду — эта историко-научная традиция остается в рамках "критики" или истолкования. "Бессознательный аксиологизм, причем по большей части вульгарный, пронизывает отечественную историографию русской мысли", — пишет в своей статье В.Ф. Пустарнаков (с. 151)1. В определенной степени он прав. Иное дело история идей, где задача заключается в прослеживании аллюзий, заимствований, конъектур и неясных мест в оригинальном источнике, обстоятельств, предшествовавших либо сопутствовавших созданию и бытованию произведения, восприятию и преобразованию оригинала в тексте-реципиенте. Тогда жизнь идеи теряет связь с замыслом ее создателя, историческое исследование превращается в расследование и многие исторические мифы рассеиваются. Примеры великолепного решения таких задач можно увидеть в рецензируемом издании.

Теоретическое наследие О. Конта и его восприятие в России — тема не новая. Однако изучение судеб "позитивной философии" ставит перед исследователями вопросы, затрагивающие методологические принципы истории идей. На этом пути еще предстоит осуществить рациональную реконструкцию (в терминах социологии знания) таких концептуальных фантомов, как "позитивизм", "научность", "прогресс" и обнаружить в них такие (в смысле В. Парето), которые не имеют отношения ни к позитивизму, ни к научности, ни к прогрессу. Фигура самого О. Конта представляет собой идейную химеру, принадлежащую разным смысловым пластам интеллектуальной истории. Его жизнь и творчество трактуются и как образец высокого подвижничества, и в терминах психиатрической диагностики, и в ряду великих научных открытий. Дело, конечно, не в самом Конте, а в идее контизма, которая вполне сопоставима по влиянию с основными социальными доктринами Нового и Новейшего времени. Контизм как факт новоевропейской интеллектуальной истории изучен весьма приблизительно, и главная задача заключается в систематизации источников и обсуждении историографической концепции контовского учения. Несомненно, рецензируемое издание является значительным вкладом не только в исследование идей Конта, но и в методологию истории идей.

Книга читается неотрывно. Некоторые статьи имеют преимущественно реферативный характер и проясняют запутанную картину "первого" позитивизма, другие поражают своей неординарностью и изысканным интеллектуальным вызовом. К последним относятся, например, статья В.Ф. Пустарнакова "Еще раз о сущности философии русского Просвещения 1860-х годов и впервые о его кризисе", где философия Просвещения рассматривается как одна из разновидностей неакадемического, неуниверситетского стиля философствования и выдвигается гипотеза о том, что русское Просвещение еще не завершилось (с. 159), статья Б.М. Шахматова "Конт-200", представляющая собой кажущийся ироническим панегирик Конту и своеобразно иллюстрирующая проницательный анализ знаковой природы революционаристской речи в другой статье Б.М. Шахматова — о русских переводах публикаций П.Н. Ткачева в газете "Le Toscin" и др. Филигранно выполнен в библиографическом очерке анализ дезатрибуции статей Лаврова и псевдонима В.К. (автора знаменитой статьи о позитивизме, опубликованной в "Русском богатстве" в 1889 году)2.

Особый интерес представляют опубликованные в книге исторические источники. Впервые на русском языке вышло в свет письмо О. Конта царю Николаю I от 20 декабря 1852 года, в котором пространно излагается "фундаментальная догма Человечества, единственно возможная основа новой религии". Фрагмент этого уникального документа переводился В.И. Яковенко в его книге о Конте 1894 года. В рецензируемом издании представлен весь текст письма в переводе с французского Л.П. Камутенья, под редакцией В.Ф. Пустарнакова и с примечаниями Б.М. Шахматова. Публикуется статья Г.Н. Вырубова "Позитивизм и Россия", впервые увидевшая свет в качестве предисловия к русскому переводу книги Э. Литтре в Берлине в 1865 г. и ставшая библиографическим раритетом, статьи-прокламации П.Н. Ткачева из газеты "Le Toscin" (тоже библиографические редкости).

Самостоятельное значение для академических исследований и преподавания истории русской общественной мысли имеет опубликованная Б.М. Шахматовым русскоязычная "контиана". Известно, сколь трудоемка (и нередко неблагодарна) библиографическая работа, однако без такой работы невозможно даже подступиться к исторической теме. То, что удалось сделать Б.М. Шахматову, заслуживает самой высокой оценки. Ни один из указателей по истории общественной мысли в России не содержит столь полной коллекции источников по Конту. Однако качество работы составителя оставляет желать лучшего. Досадные недочеты (особенно в оформлении библиографических описаний) не позволяют считать эту важнейшую работу законченной. "Библиографическая работа не терпит суеты", — пишет Б.М. Шахматов. А затем говорит буквально следующее: "Эта библиография делалась "к сроку" и потому не может быть ни полной, ни совершенной". Далее указываются серьезные недостатки библиографического списка. Разделы указателя, по всей вероятности, тоже придуманы "к сроку": сначала произведения Конта, затем литература о Конте, а далее следуют "Год столетия со дня рождения О. Конта", "Год столетия со дня смерти О. Конта", "Год 200-летия со дня рождения О. Конта". Здесь неуместно напоминание, что срок выполнения научной работы диктуется ее выполнением, а не "сроком". Однако можно представить ситуацию, где Б.М. Шахматов — и автор трех сложнейших статей, и автор примечаний и комментариев к переводам, и составитель библиографии, и ответственный за выпуск, и исполнитель компьютерного набора, и верстальщик, и художник обложки, и, вероятно, распространитель издания.

Влияние мыслителя на умы современников далеко не всегда эквивалентно его роли в истории науки. В статье К.Х. Делакарова "Позитивизм О. Конта, наука и эпоха Просвещения" развертывается тезис, что "позитивизм" в отличие от многих философских систем был ориентирован не столько на анализ основ познавательной деятельности человека, сколько на преобразование общества. В этом отношении контизм близок идеологии активного разума, утверждающего не ясные и отчетливые истины, а пути исправления несовершенного мира (с. 4). Если так, то "философия Конта" является предметом не историко-философского или историко-социологического исследования, а истории идеологий и социальных движений. Это совершенно разные, хотя и сопряженные, семантические поля. В конце 1930-х годов, анализируя становление научных программ XVII века, Р. Мертон показал их существенную зависимость от протестантской идеи личного спасения и подвижничества в миру. В этом, по всей вероятности, и заключается тайна контовской "позитивной социологии", которая столь же близка научной методологии, сколь иезуитский пробабилизм XVII века — женскому вопросу. Кажется, что главная проблема книги "Огюст Конт: взгляд из России" заключается в том, как отделить Конта-философа от Конта-пророка и мифотворца.

Домысливание является неизбежным компонентом истории идей. Историк должен истолковать смысл и мотив написанного даже в том случае, если в текстах отсутствует какой-либо смысл. Так получилось и с наследием О. Конта, изучение которого ведется преимущественно в агиографическом ключе, вполне позволительном для истолкователя учения. Например, заглавие раздела о Конте в одном из лучших российских учебников по истории социологии содержит прямую аллюзию на возникновение античной трагедии и звучит эпически: "Рождение науки из духа утопии". Но трагедия легко превращается в фарс. Магия дней недели и праздников, алтарь Клотильды, любовь как принцип, вера в факт, "живые все более и более управляются мертвыми", "жить при ярком дневном свете" и т. п. — все это прецедентные темы позитивистской речи, несущие на себе выраженный отпечаток профетического стиля. Подпадая под влияние профетической и агиографической стилистики, историк рискует утратить трезвый взгляд на предмет, а также приличествующую этому ремеслу тихую манеру речи. Вполне определенные следы влияния контизма на историографию контизма представлены в рецензируемом сборнике, многие статьи которого пронизаны неподдельным воодушевлением. Б.М. Шахматов пишет, что "Огюст Конт заслуживает того, чтобы спустя почти 150 лет после его смерти в России, когда запретов (сначала царского, потом советского) на издание его сочинений больше нет, все-таки были переведены и изданы хотя бы два главных его произведения: "Курс позитивной философии" и "Курс позитивной политики""" (с. 51). Действительно, за весь советский период не появилось ни одной мало-мальски обстоятельной книги о Конте3. Однако роль запретов здесь не следует преувеличивать. Место Конта в интеллектуальной истории, в том числе оценка его значимости как "классика социологии", требуют обсуждения, но в любом случае жанр панегирика не пригоден. Каждый, кто знает историю жизни и творчества Конта (хотя бы по книге В.И. Яковенко), не поверит монументальному изображению великого мыслителя, "в течение десятилетий преподававшего парижским рабочим математику и астрономию (с. 53), создателя особой системы высшего образования, создателя универсальной системы преобразования и организации общественного мнения для достижения социальной гармонии на принципах симпатии, кооперации, сотрудничества и любви" (с. 54).