Время революции - лишь одна из хорошо наблюдаемых - “очевидных” - разновидностей политического времени. Последнее польский политолог А. Боднар определяет как меру продолжительности существования какого-либо способа организации власти, включающую в себя либо период длительности политического явления, либо период перемены. В марксистской трактовке политики как “борьбы классов за господство и власть в государстве”, т.е. иерархиезированном социальном пространстве, политическое время - это время вступления в контакт и длительности связей между уровнями иерархии. В продолжение данной формулы политическое время есть время длительности, отложенное на его значительной шкале. Что же касается малых социальных групп и личностей, то они, существуя в русле общего “классового” потока времени, живут во времени “частных случаев”, времени решений, являющемся лишь фазой длительного взаимодействия.
Если политику понимать как деятельность “центра”, формализованной группы, направленную на реализацию целей, то здесь действуют, по меньшей мере, три разновидности политического времени: время “выбора”, время “функционирования”, “интервенционное” время власти, вмешивающееся в социальные процессы. До некоторой степени это последнее является временем связи “центра” с исполнителями властных решений, временем воздействия и интеракций.
Являясь временем линейным, политическое время не исчерпывает собой всей череды событий, связанных с воздействием и интеракциями. Темпоральные политические явления могут быть и циклическими (например, рутинная власть общины над индивидом). На одном и том же историческом отрезке для разных общественных групп политическое время течет с разной скоростью. Чтобы образнее представить этот процесс, вводится понятие “темпоральный поток” или - “реки времени”. Как и у всякой реки, у нее есть свои “стремнины” и “заводи”, она может ускорять движение в целом и течь медленно, обозначая перемены, в том числе и глобальные. На одном и том же ее участке скорость времени может быть различной. Время в “заводях” семей, сельских общин, корпораций, провинций течет гораздо медленнее государственного, столичного, дворцового. Именно там политические потоки образуют смертельно опасные “круговороты”, там требуется максимальное умение “управлять временем”, используя его себе во благо. О разной скорости протекания политических процессов можно судить по замерам событий в центре и в провинциях. Даже сегодня, при наличии современных средств коммуникации, в такой огромной стране как Россия перепады просто разительны. Что же говорить о прошлом, когда, например, “триумфальное шествие Советской власти” по России заняло период с октября 1917 г. по март 1918 г., а сотню с лишним лет до того о смерти Екатерины II Иркутск узнал лишь спустя месяц, а Камчатка - через два. Таким образом, подтверждается правота вывода Борнара о зависимости между временем и пространством в политике, когда “сила социального воздействия является в определенных ситуациях обратно пропорциональной квадрату расстояния”.
Проблема эффективного политического центра является смысловой образующей для существования политического пространства вообще. Это происходит уже потому, что источник властных решений нами воспринимается и как адресат для “обратной связи”. Когда человек или группа людей не могут решить свои проблемы сами, они апеллируют к институту, с которым в данный момент идентифицированы их максимальные ожидания. Например, такими институтами для человека средневековой Руси могли быть сельский мир - этот социальный срез соседской общины, волостной голова, князь или вече, соответствующий территории, наконец, высшая инстанция - Бог и священники как его посредники.
Сменялись эпохи, политическое пространство новых сильных государственных образований все расширялось, но проблема политического центра по-прежнему занимала одно из важнейших мест в обустройстве властных отношений. Например, европейская средневековая власть прибегала к двум испытанным средствам организации такого центра. Первый - классическая феодализация властных отношений, когда волю сеньора выполняли его вассалы. Но этот вариант имел массу уязвимых мест, если учесть обширные пространства государства Европы того времени и достаточно скромные коммуникационные возможности власти (прежде всего в сфере контроля). Второй вариант - это технология, так сказать, “блуждающего” центра, когда с целью эффективного управления носитель власти был вынужден разъезжать по своим владениям, останавливаясь на более или менее длительный период в населенных пунктах, из которых “перекрывались” сегменты политического пространства.
Интересен сам процесс становления политического пространства в его связи с центром, разумеется, в хорошо наблюдаемой институционально-государственной форме. Пример феодальной Руси показывает, как быстро скреплялось культурно-хозяйственное пространство под влиянием политического компонента, а поскольку почти вся история России до недавних пор - прирастание территории, следует обратить внимание на первоначальный механизм оформления государственного пространства Руси в X-XI вв. Б.А. Рыбаков в связи с этим исследовал значение “погостов”, определяя их количество в северо-восточной Руси к XII в. от 500 до 2000. Сравнение их с “узлами огромной сети”, накинутыми князьями на славянские и финно-угорские земли Севера”, превосходно по проникновению в суть явления. Действительно, каждый погост, это “микроскопическое полусамостоятельное государство, связанное с соседним погостом и со столицей. Затем, по мере внутренней экспансии государственного центра, эти связи становились прочнее, а политическое пространство - непрерывнее. Так преодолевалось противоречие между праксеологией власти, согласно которой политическое пространство должно быть легко управляемым, и ее онтологией, ведущей к постоянному приращению числа подвластных, в том числе и за счет физического расширения политического пространства. Власть, конечно, не ограничивается волевыми импульсами из центра, обладая более сложной технологией преобразований или стабилизации в координатах политического пространства и времени. Можно сказать, что во времени власть выполняет функции своеобразного социального perpetuum mobile, а в пространстве - центра притяжения, в сущности оформляющего границы политического универсума, которые отделяют его от других - запредельных - миров.
Центром политического пространства всегда является орган, принимающий политические решения. Его “территория” - та сфера, где эти решения реализуются, границы данной сферы - границы способности властного органа принимать устойчивые меры контроля, основанные на эффективных политических решениях. Политическое пространство не обязательно должно совпадать с географическим, что вносит существенный дисбаланс в отправление власти. Политическое пространство строится по бинарному принципу “приказание подчинение”, и в этом плане оно является наиболее структурированной и иерархизированной разновидностью социального пространства. Основой для выделения политических пространств, их различения могут быть этнические, религиозные, идеологические факторы, вдыхающие жизнь со всеми ее сложностями в необходимую, но вместе с тем во многом искусственно сконструированную политическую картину мира.
При подготовке этой работы были использованы материалы с сайта http://www.studentu.ru