Смекни!
smekni.com

Эволюционизм: через века к современности (стр. 1 из 3)

ЭВОЛЮЦИОНИЗМ: ЧЕРЕЗ ВЕКА К СОВРЕМЕННОСТИ

Новая книга известного эволюциониста-зоолога профессора Н.Н.Воронцова необычна и уникальна во многих отношениях. Она концентрирует жизненный опыт и многие стороны творческой активности автора: научные исследования, преподавание и эстафетную передачу биологических знаний в системе высшей и средней школы, историю науки и культуры, наконец, деятельность на поприще науки как социального института: от противостояния лысенкоизму, поддержки генетики и генетиков до депутатства в Думе и поста первого в истории СССР ученого-беспартийного в ранге министра.

Мировое признание получили результаты многих новаторских исследований Воронцова в ряде областей эволюционной биологии – сравнительной анатомии, кариосистематике, фено- и геногеографии, видообразовании. Он совершил более двух десятков экспедиций во все регионы бывшего СССР, в особенности в горные районы Средней Азии и Закавказья.

Во времена перестройки ему довелось принять активное участие в программах по биоразнообразию и экологическому мониторингу планеты. Как натуралисту ему выпало счастье побывать в тропических лесах Бразилии и Малайского полуострова, о. Борнео, в местах, описанных Дарвиным в его путешествии на “Бигле”. Как эволюционист и историк науки Воронцов впитывал дух тех аудиторий, библиотек, музеев, ботанических садов, биостанций, где творили классики эволюционной мысли – Линней, Кювье, Сент Илер, Гете, Р.Оуэн, Дарвин, Луи Агассис. Он был знаком и дискутировал со многими крупными современными эволюционистами мира. И все это многообразное “личностное” знание пронизывает книгу незримыми скрепами, воплощается в ее замысле, стиле и подборе иллюстраций. О последнем следует сказать особо. Пожалуй, до сих пор у нас не выходило эволюционной сводки с таким культурно-историческим охватом, с такой богатойиконографией ученых, причастных к развитию теории эволюции. Галерея портретов эволюционистов поражает не только многообразием, но и стилем подбора, окрашенными в личные тона подписями и краткими биографическими мини-новеллами. Для иллюстраций широко использованы богатый личный архив автора и архив журнала “Природа”. Многие редкие портреты впервые собраны “под одной обложкой”. Карл Линней и Карл Бэр в молодости, Ричард Оуэн и Луи Агассис, И.Мюллер, братья Оскар и Рихард Гертвиги, Г.Осборн, Эрнст Геккель в сопровождении его ассистента Н.Миклухо-Маклая, фотографии отечественных эволюционистов и критиков дарвинизма, среди них С.И.Коржинский, Н.Я.Данилевский, Н.Н.Страхов, С.В.Мейен. Особенно подробно представлены личные и групповые портреты российских эволюционных зоологов и генетиков. Свидетельствую, как была потрясена одна преподаватель биологии новгородского вуза, впервые увидев в галерее классиков эволюционизма два последних тюремных снимка Н.И.Вавилова из архива НКВД (с. 498). Думаю, на такую реакцию и рассчитывал автор.

Нельзя, конечно, объять необъятного. Но, следуя замыслу автора и некоторому весьма условному “табелю о рангах”, хотелось бы видеть в этой замечательной галерее эволюционистов портреты упомянутых в книге англичан У.Бэтсона и Д'Арси Томпсона, таких французских биологов, как Люсьен Кэно (концепция преадаптации), Эмиль Гийено (концепция тератологической “монструазной” эволюции) и нобелевского лауреата Анри Бергсона, автора недавно переизданной книги “Творческая эволюция”, а, скажем, портрет Писарева кажется здесь вовсе не обязателен.

Книга состоит из 4 больших разделов, в которых рассмотрено развитие эволюционной идеи, возникшей за тысячи лет до Дарвина, а после него определившей многие стороны культуры конца XIX и всего XX столетий. Первая часть включает предысторию, затем – дарвинизм, от неодарвинизма к синтетической теории эволюции, и последний раздел посвящен проблемам современного эволюционизма. В основу положен курс теории эволюции, который автор читал на кафедре биофизики Московского университета.

Цель автора – преодолеть существующий разрыв между биологами классического и молекулярного направлений. Первые, будучи не в состоянии уследить за успехами современной биологии, “подчас путают архаичность образования с его классичностью”. С другой стороны, считает Воронцов, множество пришедших в последние десятилетия в биологию физиков и химиков владеют, скорее, методиками, но не методологией биологии, в особенности это касается эволюционного направления. Автор, ряд лет читая университетский курс, отмечает “некоторое зазнайство в среде молекулярных биологов, в особенности тех из них, кто не получил нормального биологического образования, кому кажется, что можно судить об эволюции, не освоив того фактического и идейного багажа, который был накоплен биологией за 225 лет становления и развития научного трансформизма от Линнея и его оппонентов Мопертюи и Бюффона до наших дней” (с. 469).

Уместно привести сходное саркастическое высказывание видного молекулярного биолога старшего поколения Сиднея Бреннера. Один автор вышедшей в 1996 г. книги об истории открытия концепции оперона у бактерий сетует, что для молодых молекулярных биологов история не существует, и они не представляют себе длинного пути, приведшего к современному уровню знаний. В рецензии на эту книгу Сидней Бреннер с характерным английским юмором пишет, что он придерживается иной точки зрения: нет, история входит в круг интересов молодых молекулярных биологов, но только они делят ее на две эпохи: последние два года и все остальное до того.

В рецензируемой книге Воронцов начинает свое повествование с палеолита. С большим интересом читается первый раздел книги, где панорамно представлен краткий, но содержательный и прекрасно иллюстрированный обзор предыстории человечества и сопоставлен ход развития основных цивилизаций с позиций эволюционизма и современной глобальной экологии. Мы не только знакомимся с зародышами и предтечами эволюционных взглядов в ранних памятниках культуры. Само по себе сопоставление развития и упадка разных цивилизаций становится основой для важных нетривиальных эволюционных выводов. Воронцов подчеркивает несостоятельность попыток уложить разнообразие культур в прокрустово ложе идей европоцентризма (с. 155) или плавного поступательного развития. Скорее, выявляется принцип неравномерности и мозаичности идейного и технологического развития культур. Действие этого принципа автор установил и детально исследовал на биологическом материале (с. 587). Например, ацтеки создавали прекрасно декорированные ботанические сады, проводили акклиматизацию растений и искусственный отбор, вели целенаправленные поиски новых видов съедобных лекарственных растений. Аналогично в древней Индии VIII в. до н.э. лекари владели техникой ампутации, удаления катаракты, кесарева сечения, умели извлекать почечные и желчные камни, знали не менее 760 видов лекарственных растений. “Особенно изумляет нас, европейцев, тот факт, что более двух тысяч лет назад в Древней Индии была открыта вакцинация как метод борьбы с оспой” (с. 107). Философия пространства-времени в индуизме строилась на совершенно иных принципах, нежели в библейской традиции. Поэтому Воронцов соглашается с мнением Дж.Неру о том, что дарвиновская и другие аналогичные теории никогда бы не могли вызвать в Индии того смятения и внутреннего конфликта, которые они породили в Европе (с. 108).

В ранней истории одна из главных причин гибели древнейших земледельческих государств Месопотамии или культур Сахары заключалась в неизбежных и непредвиденных экологических последствиях их деятельности. Засоление почв как следствие ирригации, опустынивание как следствие перевыпаса вызывали приостановки развития цивилизаций. Так, в Месопотамии происходило смещение доминантных культур с юга на север от шумеров к Вавилону, а затем от Вавилона к Ассирии. Иногда ключевую роль играли случайности, казалось бы, маловажных культурных эпизодов. Л.Н.Гумилев любил приводить пример, как женитьба халдейского правителя Навуходоносора на египетской царевне Нитокрис в 582 г. до н.э. привела через несколько поколений к антропогенной катастрофе и гибели Вавилона. Ибо египетские советники, приехавшие вместе с царицей, перенесли свои приемы мелиорации с Нила на Евфрат, что быстро вызвало засоление почв. Исправить последствия пагубной мелиорации в Двуречье уже никому не удалось. Падение Карфагена во 2-м веке до н.э. после пунических войн сопровождалось миграцией берберов к югу, где их скот стал вытаптывать саванну Западной Сахары и привел через сотни лет к ее опустыниванию. Гораздо стремительнее сходные процессы происходят в современное время, например, с 1952 по 1991 гг. площадь пустынь в Калмыкии возросла с 25 тыс. до 1 млн 200 тыс., то есть в 50 раз (с. 72).

Экологические последствия великих географических открытий неузнаваемо изменили мир. Многие акклиматизированные виды стали играть бoльшую экономическую и культурную роль на новом месте, чем в местах их исходного одомашнивания. “Трудно представить себе Россию без картофеля, Украину без подсолнечника и кукурузы, Болгарию без томатов, Грузию без фасоли и чая, Узбекистан без хлопчатника, Канаду без пшеницы” (с. 172). Этот начавшийся 500 лет назад процесс активного межконтинентного внедрения и перераспределения культур автор называет “первой зеленой революцией”, благодаря которой численность человечества стала резко возрастать.

Второй и третий разделы книги посвящены собственно эволюционной проблематике – становлению и развитию дарвинизма как доминирующей в последние полтора века эволюционной теории. Изложение начинается с Линнея и заканчивается рассмотрением постулатов синтетической теории эволюции, которые автор впервые вслед за Л.С.Бергом (он первый суммировал посылки дарвинизма на рубеже 1920-х годов) и А.А.Любищевым формулирует и анализирует их статус (с. 455).

Если каждому постулату или ряду их могут быть противопоставлены противоположные по смыслу, то тогда очевидно, что, например, при 5 исходных утверждениях может быть 25 или 32 варианта эволюционных построений. Так оно в действительности и оказывается. Как писал С.В.Мейен, “только вариантов классификаций эволюционных теорий существует не меньше двух десятков. Сколько же существует самих теорий?... Я не знаю двух человек, взгляды которых по эволюционным вопросам совпадают. Любопытно, что полярно противоположные взгляды выдвигают исследователи, изучающие одну и ту же группу организмов”. Так, Л.С.Берг и Д.В.Обручев были авторитетными ихтиологами, тем не менее, первый создал концепцию номогенеза, а второй был “правоверным дарвинистом”. Два палеонтолога, замечает Мейен, – В.Е.Руженцев из России и О.К.Шиндефольф из Германии – известны как выдающиеся специалисты по аммоноидеям, но из изучения сходного материала они делают противоположные выводы. И это необходимое ощущение поливариантности и взаимодополнительности подходов возникает при чтении книги, когда автор рассматривает итоги старых или недавних жарких дискуссий. Один из разделов книги, названный “Многообразие путей и форм видообразования”, заканчивается утверждением, что в природе существует и постепенное, и внезапное видообразование, и градуализм, и пунктуализм (с. 579).