Кастро создал выдающееся произведение, опередившее современную ''радикальную'' географию и превосходящее ее по научному уровню. В книге гораздо больше науки, чем сиюминутным политических интересов. Поэтому она сохраняет значение и много лет спустя. Любой человек, прочитавший ее, поймет в чем причина голода в Бразилии и совершенно не обязательно делать много деклараций. Тем более, когда они фактически закрыли бы работе путь к публикации.
Предшественники современной ''радикальной'' географии, за исключением некоторых знаменитостей, наподобие П.А.Крапоткина, основательно забыты. Их работы не использовались ''радикальными'' географами 1960-70-х годов. Это отчасти связано с тем, что мало кто из них интересовался историко-научными изысканиями. Другая причина в том, что поиск таких работ сложен и не всегда эффективен. Следующая причина в существенном различии ''радикальных'' работ XX века в отношении философско-методологического обоснования. Для ''радикалов'' 1960-70-х годов эксплицитный философско-социальный аспект играл очень большую роль и ему уделялось значительная часть работ. Важна была научная философская декларация. Для ''радикалов'' предшествующего периода он не играл столь значимой роли. Главенствующее место занимает позитивная разработка вопроса. Свою роль сыграла и прямая связь развития новейших ''радикальных'' географических исследований с социально-политической обстановкой. Они тесно связаны с конкретными весьма быстротечными ситуациями. Изменение ситуации требует модификации географического ''радикального'' подхода. Своего рода, маркетинг.
Для понимания сути ''радикальной'' географии важно проанализировать и новейшую историю ее развития. Для метагеографического анализа развития мировой географической науки в XX веке важное значение имеет сравнительный анализ развития ''радикальной'' географии на Западе в 1960-70-е годы и радикализации советской географической науки во второй половине 1920-х годов. Эти процессы не изучаются в сравнении и редко связываются вместе. Отметим причины этого.
Основная причина видится в том, что процесс радикализации советской географической науки 1920-30-х годов практически не описан. Детальное освещение этого период находится под негласным запретом. Уже в 1930-е годы сложилась легенда о ''леваках'' как смертельной угрозе экономической географии. Она благополучно живет и десятилетия спустя. Новая информация о радикализации 1920-30-х годов стала появляться в научно-географической печати только в период гласности и перестройки. Систематическая работа по демифологизации истории советской географической науки практически не ведется. Во всяком случае, в печати это не находит отражения, что есть весьма существенное различие.
Радикализация географической науки в СССР 1920-х годов по-прежнему рассматривается как героический период становления советской географической науки. Западные географы такими исследованиями не занимаются потому, что мало интересуются историей становления советской географической науки. Важен языковый барьер и специфика советской географической науки. Советские географы этим не занимаются потому, что недостаточно знают ''радикальную'' географию и, главное, потому, что анализ радикализации советской географической науки 1920-х годов, приведший к монополии ''районной' школы Баранского есть тема далеко небезопасная для профессиональной карьеры. Слишком большое количество специалистов заинтересовано в том, чтобы миф оставался без изменения. Даже начальные попытки разобраться в вопросе вызывают резко негативную и активную реакцию большого количества коллег. Обсуждение научной проблемы анализа радикализации советской географической науки и влияния сталинизма на ее развитие переводится в плоскость обсуждения личности Н.Н.Баранского. Это исключает возможность эффективного обсуждения проблемы.
В данной работе нет возможности провести подобное сравнение. Оно требует много места. Кроме того, необходимы дополнительные детальные исследования истории отечественной географической науки о которой в реальности известно еще меньше, чем о западной. Отметим лишь то, что ясно на данный момент и что можно изложить вкратце.
Различие попыток радикализации следующее - в случае с советской географией она была результатом давления со стороны государства как типичного аппарата насилия. В случае с западной географией это была попытка неформальных энтузиастов снизу изменить науку на основании вненаучного политического критерия. В 1920-е и 1930-е годы аргументацией по поводу эффективности радикализации географической науки и плодотворности отказа от преемственности с традиционными метанаучными принципами развития науки можно было себя не утруждать. Основной прием состоял в наклеивании ярлыков и последующей передачи дела коллег органам ОГПУ. Стоял вопрос - кто кого? Важна была оперативность действия и энергичность обвинений. Еще более важна поддержка в партийных “верхах”. Ее наличие и привело к победе “районного направления Баранского. Это было не научное познание, не научное обсуждение проблемы, а борьба за выживание. Выживший становился монополистом.
О том, что это не пустые слова говорит трагическая судьба номографической школы А.В.Чаянова, центрографической школы, многих географов, которые стали буквальной жертвой идеологического преобразования географической науки. Постановлением 1934 года, инакомыслие было уничтожено столь основательно, что даже пятьдесят лет спустя, с большим риском для своей профессиональной карьеры, можно заниматься восстановлением истории.
В случае с западной географической наукой радикализация протекала в условиях развитой демократической, а не складывающейся тоталитарной системы. Это принципиально меняло ее положение. Насилие над инакомыслящими географами было невозможно. Нужно было доказывать свои взгляды традиционным научным путем, то есть их аргументировать. Это сложно и это привело к тому, что ''радикальная'' география не заняла доминирующего положения. Странно, но без доминирования она не может существовать. Но она состоялась как фундаментальная новинка географической науки. Западное научно-географическое сообщество отвергло ее претензии на доминирование и предлагаемый отказ от традиционных метанаучных ценностей. Дело не в том, что одни выступали за социальные преобразования, а другие за сохранение статус кво. Переводить в эту плоскость соотношение ''радикальной'' географии с другими западными научно-географическими подходами нельзя. Дело в том, что ''радикальные'' географы фактически выступали за разрушение научно-географического сообщества. Нужно было поставить географическую науку на службу политике и конъюнктуре. Эти претензии были отвергнута западным научно-географическим сообществом.
Исключительно важно проанализировать с метагеографических позиций различие последствий попыток радикализации географической науки, одной удачной, другой неудачной. В случае с удачной радикализацией, то есть с советской географией, результатом стала тяжелейшая стагнация. Чистка научно-географического сообщества со второй половины 1920-х годов, привела к тому, что в нем остались только сторонники региональной парадигмы Н.Н.Баранского. Все остальные были враги Советской власти. Шла искусственная селекция нового типа ученого-географа, который должен быть полностью управляем. Действительно, был воспитан такой тип специалиста, являющийся частным случаем воспитания ''нового'' человека в тоталитарно-охлократический период развития государства Российского. Результатом стало то, что советское научно-географическое сообщество оказалось неготовым к развитию в условиях НТР. Оно с большим опозданием восприняло количественную революцию, проигнорировало философско-гуманистическую революцию и последующие изменения. В итоге - принципиальное отставание от переднего края мировой географической науки[74].
Западное научно-географическое сообщество, в соответствии с идеалами и нормативами своей социо-культурной среды перебороло попытку уничтожения географической науки. В ходе спонтанного поиска, в 1980-е годы оно вышло на новый уровень. Развитие количественной и философско-гуманистической революций было спонтанным процессом. Изменения естественно вызревали в научном сообществе и могли быть органично восприняты им. Тенденция радикализации вела к искусственному изменению научно-географического сообщества. Она не могла быть плодотворной если бы одержала победу. Основательно переработанная западным научно-географическим сообществом, она достаточно эффективна, но это не та версия радикализации, которая выдвигалась в период 1960-70-х годов. От нее осталось очень мало. Главное в том, что устранена деструктивная ориентация относительно самого научного географического сообщества.
Еще раз подчеркнем, что отмеченное различие судеб попыток радикализации не является заслугой лишь самих западных географов. В XX веке антиутопии реализуются быстро и легко. Личность не может сопротивляться тоталитарной системе в ее развитой форме. Не может сопротивляться ей и научное сообщество. Этот печальный вывод наглядно показывает история XX века. Массовый психоз, основанный на терроре, низведении человека до уровня животного и машины в зависимости от потребности государства ломает личность и научное сообщество. Отмеченное различие судеб радикализации есть результат различия социо-культурных систем. В России социо-культурная система способствовала становлению антиутопии. На Западе социо-культурная система отвергла ее. Демократические институты раз показали свою эффективность.