А. Ю. СОЛНЫШКОВ
СОЛНЫШКОВ Алексей Юрьевич - кандидат социологических наук, преподаватель Авиационного учебного центра аэропорта Домодедово.
На протяжении более чем полувека дедовщина является едва ли не самой острой социальной проблемой армейской жизни. Иной раз до половины времени различных совещаний и собраний уделялось её обсуждению. Так было до тех пор, пока армейский партийно-политический аппарат "отвечал" за состояние воинской дисциплины. В постсоветские годы командиры в своём противостоянии дедовщине остались без "опеки". В этих условиях одни самостоятельно учились противодействовать ей (часто, впрочем, применяя меры противоправного принуждения), другие, не найдя способов ее обуздать, становились сторонниками теорий, оправдывающих собственное организационно-социальное бессилие, объясняя это неистребимостью дедовщины, ибо такова природа человека, её полезностью для воспитания воинов и управления подразделениями, тем, что ее причины - не в армии, и поэтому армия не в состоянии повлиять на функционирование дедовщины.
Стало чуть ли не хорошим тоном указывать среди причин дедовщины такие "объективные обстоятельства", как развал армии, социальная незащищенность офицеров, нежелание молодежи служить, забывая о том, что и в благополучные 1970-е - 1980-е годы в советской армии она также процветала. В дополнение к этому указывалось, что её аналоги существуют и на "гражданке" - в детских садах и школах [см. напр.: 1; 2].
Может показаться невероятным, но для того, чтобы противодействовать дедовщине, требуются несложные умения. Сошлюсь на собственный опыт. Придя в 1981 г. молодым лейтенантом на корабль, я за десять месяцев методом проб и ошибок "набрёл" на удачный алгоритм работы. Реализуя его при содействии офицеров вместе с несколькими матросами, удалось лишить годков1 неформальной власти в подразделениях [2, с. 192 - 193]. В дальнейшей моей службе, используя накопленный опыт, мне для пресечения годковщины, хватало одной-двух недель, а к 1990 г. уже требовалось всего несколько часов в течение двух-трех дней работы. Замечу, что ни один из годков за это время (а занимался я этим с апреля 1982 по апрель 1990 г.) не был привлечен к уголовной ответственности, не подвергся противоправному принуждению с моей стороны или по моему приказанию, и лишь одному я по недоразумению нанес необоснованный вред, о чем до сих пор сожалею.
Дедовщину преодолеть несложно (сказанное не относится к криминальным организациям военнослужащих по призыву, особенно аффилированных с местным криминалитетом). Но для того, чтобы научиться ее преодолевать, надо понимать её сущность и содержание, а для этого, в первую очередь, требуется освободиться от ошибочных идей относительно её природы, содержания и способов функционирования.
Во второй половине 1960-х годов в отечественной военной науке сформировалась социальнопсихологическая школа А. Д. Глоточкина, ученые которой примерно за полтора десятилетия существенно продвинули науку о противодействии дедовщине [3; 4]. Однако для развития и распространения их знаний требовалось оперировать категориями, несовместимыми с провозглашаемыми идеологическими и политическими постулатами. Поэтому многие исследователи подменяли категории, ёмко отражающие сущность дедовщины, понятиями-эвфемизмами. В результате этого произошло, наряду с прочим, смещение к началу 1980-х годов предмета исследований от феноменов, связанных с функционированием дедовщины, к феноменам, характеризующим отклонения в формальных отношениях военнослужащих по призыву. В исследованиях причина нарушений связывалась, главным образом, с недостатками социального контроля за деятельностью подчиненных [5]. Одним из примеров таких подмен служит изменение смысла понятия "неуставные отношения". Сначала, в 1960 г., вместо неприемлемого слова "дедовщина" Н. С. Кравчун ввел не вполне удачный эвфемизм "неправильные взаимоотношения" [6, с. 48], а в 1964 г. А. Д. Глоточкин вводит более удачный заменитель - "неуставные взаимоотношения" [см. 3]. И если на момент появления этого термина всем посвященным было ясно, что смысл его идентичен понятию "дедовщина", то сейчас - спустя сорок с лишним лет, существует множество его интерпретаций [7, с. 11; 8, с. 3; 9, с. 5 - 8]. Это приводит к терминологической путанице и свидетельствует об отсутствии единого понимания дедовщины и, следовательно, об стр. 109 отсутствии теории, которая бы удовлетворительно описала ее как целостное явление. Это обстоятельство делает невозможным согласованное противодействие дедовщине на всех уровнях государственного и военного управления.
Тому, что нежелательный "дрейф" предмета исследования не привлек к себе внимание специалистов, способствовало и не слишком строгое соблюдение авторами методологии. Значительная часть научных выводов о "неуставных отношениях" основывается на результатах, полученных в "формирующих педагогических экспериментах". В них исследователи, вне зависимости от методов коррекционного воздействия, всегда добивались значимого снижения уровня неуставных отношений в экспериментальных подразделениях [см., напр.: 10].
Обратимся к методологии. Эксперимент предусматривает выявление характера связи между независимой и зависимой переменными. Это возможно лишь в том случае, если удается "физически" или "аналитически" удалить (реально - уменьшить до приемлемого уровня) влияние: а) дополнительных переменных - известных исследователю факторов, совместно с независимой переменной изменяющих параметры зависимой переменной; б) побочных переменных - неизвестных исследователю факторов, в ходе эксперимента неизвестным образом действующих на зависимую переменную. "Формирующий педагогический эксперимент", предусматривающий максимально полный охват корректирующими воздействиями испытуемых, с точки зрения методологии исследования, признается одним из наихудших вариантов исследовательского плана. Это обусловлено тем, что удовлетворительно условия "а" и "б" соблюсти в нем почти невозможно. Более того, зачастую именно побочные и дополнительные переменные, возникающие в процессе педагогического взаимодействия в ходе такого эксперимента, вносят наибольший вклад в изменение параметров "зависимой" переменной [см.: 11, с. 82 - 105, 134, 137]. Одним из примеров этого являются "хотторнские эксперименты" Э. Мэйо, в которых внимание к личности испытуемых давало значительно больший прирост производительности труда, нежели варьируемые "независимые переменные" [12, с. 300 - 301]. Анализ ряда исследований дедовщины, построенных в методологии "формирующего эксперимента", позволяет с высокой вероятностью предположить, что в них реально действующий фактор аналогичен факторам, выявленным Э. Мэйо, но в плане каждого конкретного исследования этот фактор может быть отнесен только к категории побочных переменных [см., напр.: 10].
Подступаясь к исследованию дедовщины, следует, по возможности, не допустить методологических уклонений. Полагаю, что термин "неуставные (взаимо)отношения" неудобен в применении, так как характеризуется размытым смысловым содержанием. Более того, он в значении, характеризующим именно дедовщину, характеризует не её саму по себе, а её "проекцию" на другую категорию - "уставные отношения". Очевидно, что такое наименование явления строится на логическом нарушении и запутывает исследователя. Поэтому целесообразно отказаться от термина "неуставные отношения" в пользу "дедовщина".
Дедовщина, как признают все исследователи, существует в неформальных отношениях военнослужащих по призыву2. Однако уже в ответе на следующий вопрос - в каком сегменте неформальных отношений она существует? - возникают расхождения. Военные психологи, педагоги, следуя за А. Д. Глоточкиным, характеризуют её как социально-психологическое явление. Военные социологи считают, что дедовщина - это неформальные социальные отношения [13; 14; 15]. Казалось бы, какая разница? Но ответ на этот вопрос определяет меры, необходимые для пресечения дедовщины. Если она - явление социально-психологической природы, то меры её пресечения целесообразно искать в сфере психологии управления, если социологической, потребуются меры социального регулирования. Возможен вариант сочетаемой природы дедовщины - в этом случае рационально предполагать применение психологических и социальных коррекционных мер.
Действительно, в психологии некоторые аспекты отношений дедовщины могут быть исчерпывающе объяснены и предсказаны. В частности, примененная А. Д. Глостр. 110 точкиным (и его учениками) теория психологического отношения личности, сформулированная и развитая в школах В. М. Мясищева и А. А. Бодалева [16], позволила ему обнаружить личностную особенность активного организатора и участника дедовщины: потребительское отношение к сослуживцам, приоритет негуманистических ценностей, стремление использовать сослуживца как объект для личного самоутверждения [17, с. 254].
Но дедовщина, как целостное явление, не нашла корректного объяснения в категориях социальной психологии. Более того, концепции дедовщины, созданные военными психологами в конце 1980-х годов, привели к её упрощенному пониманию [18]. Например, "...все социально-психологические явления в рамках психологии коллектива рассматриваются как отражение деятельности коллектива, охватывающей все сферы его жизни. Тогда очевидна задача такой организации всех видов деятельности подразделения, чтобы на выходе была требуемая психология воинского коллектива, в которой бы не нашлось места неуставным взаимоотношениям, что и означало бы сплочение личного состава на нравственной основе" [7, с. 38]. Верны ли эти утверждения? Если да, то в "правильных" условиях воинской деятельности чуть ли не автоматически должна происходить новая (вторичная?) и "правильная" социализация личности путем интериоризации индивидом общественного опыта. Или, всё-таки, наоборот - в поведении субъекта экстериоризируется его личный опыт, социальные знания и умения, ценности, потребности, преломленные через отражение им его текущей ситуации? Кстати, возможно ли обеспечить такую организацию "всех видов деятельности подразделения, чтобы на выходе была требуемая психология воинского коллектива, в которой бы не нашлось места неуставным взаимоотношениям"?