Жизнь Сократа.
Имея в виду поучительную жизнь Сократа, К. Маркс назвал его воплощенной философией.
Сократ—первый афинский (по рождению) философ. Он происходил из дема Алопека, входившего в Афинский полис и расположенного на расстоянии получаса ходьбы от столицы Аттики. Отец Сократа—Софрониск, ремесленник-камнетес, а мать—Финарета — повивальная бабка. Во время войны Афин со Спартой Сократ доблестно исполнял свой воинский долг. Он трижды участвовал в сражениях, в последний раз—в битве при Амфиподе в 422 г. до н. э., когда спартанцы разбили афинян (этой битвой закончился первый период войны, завершившийся Никиевым миром 421 г. до н. э.). Во втором периоде этой злосчастной для Афин войны Сократ уже не участвовал. Но она его коснулась одним из своих трагических событий. В 406 г. до н. э. афиняне после ряда поражений одержали победу при Аргинусских островах в морском сражении, но афинские стратеги вследствие бури не смогли похоронить убитых. Победителей судили в совете пятисот. Будучи в это время пританом булэ (заседателем в совете), Сократ воспротивился скороспелому суду над всеми стратегами сразу. Сократа не послушались, и все восемь стратегов были казнены. Поражение Афин в Пелопоннесской войне и последующая тирания тридцати также не прошли мимо Сократа. Однажды, будучи снова пританом, Сократ отказался участвовать в расправе тиранов над одним честным афинским гражданином.
Так Сократ исполнял свои общественные обязанности, которые в условиях античной демократии исполняли все свободные афиняне. Однако Сократ не стремился к активной общественной деятельности. Он вел жизнь философа: жил непритязательно, но имел досуг. Был плохим семьянином, не заботился ни о жене, ни о трех своих сыновьях, родившихся у него поздно. Все свое время Сократ посвящал философским беседам и спорам. У него было много учеников. В отличие от софистов Сократ не брал денег за обучение.
Мудрость_бедных.
Философам бедняк и нелюдим Фалес известен как изобретатель философии; историкам экономики – как изобретатель рискового, или венчурного, капитала. Предвидя, благодаря астрономическим наблюдениям, богатый урожай оливок, он в разгар зимы (поэтому за низкую плату) снял на год все милетские и хиосские маслодавильни, а в сезон сдал их в субаренду, диктуя монопольно-высокую плату. Такую дерзкую финансовую операцию он предпринял, по мнению Аристотеля, только в ответ на упреки в бедности и непрактичности – чтобы доказать, что философам стоит только захотеть, чтобы разбогатеть, только этого им не нужно.
Этого случая, однако, не хватило, чтобы развеять сомнения в способности философов крепко стоять обеими ногами на твердой почве реальности. Что же касается серьезной экономической мысли, то некоторые историки отказывают в ней и самому Аристотелю. В конце концов, разве выходит он за пределы житейского здравого смысла? Разве нужно быть экономистом, чтобы знать, что в урожайный год нужно понизить цены на зерно? Подавно такие сомнения справедливы в отношении Платона. Не только обывательская молва, которая с ‘платоническим’ ассоциирует нечто возвышенно-бестелесно-немощное, но и специалисты редко говорят об экономических взглядах Платона.
Что же говорить о Сократе! Его этический максимализм, ирония, его диалектика, педагогический эрос, наконец, его мужество перед смертью – всё то, что легло краеугольным камнем в основу всей западной и мировой цивилизации, – возможно, не оставило бы в традиции столь неизгладимого следа, не сочетайся оно с его легендарной материальной непритязательностью, бедностью, почти нищетой. Диоген Лаэртский, вероятно, безосновательно делает юного Сократа подмастерьем каменотеса или даже рабом. Даже если не доверять этому слишком романтическому анекдоту (выкуп его из рабства слишком явно предвосхищает выкуп из рабства Платона), все же потрепанная одежда и босые ноги Сократа свидетельствуют не только о его выносливости и неприхотливости, но и наверняка о его бедности. Она отнюдь не была позой или провокацией. Сообщают, что когда Антисфен-циник щеголял своей дырявой накидкой, Сократ сказал ему: «Сквозь дырки виднеется твое тщеславие». Рассказывают и такой анекдот. Уже во время процесса над Сократом Лизий написал для него апологию. Прочитав ее, Сократ сказал, что это красивая речь, но она ему не годится точно так же, как ему не подошла бы красивая одежда и обувь. (Т. е. он вновь обратился к своему частому мотиву противопоставления кажимости бытию, внешних украшений – сути дела, нарядного одеяния речи – ее бедному содержанию.) Надо полагать, что и в его накидке было немало дыр, потому что, когда он уже собирался выпить цикуту, Аполлодор решил одарить его новой богатой накидкой. Сократ отклонил дар: «Моя годилась для жизни, неужто не сгодится для смертй». Очевидно, что от многих других афинских бедняков Сократа отличало безразличие к собственной бедности. Алкивиад утверждает в платоновском Пире: для денег Сократ столь же неуязвим, сколь Аякс был для вражеского металла.
Можно ли заподозрить такого философа в какой-то экономической мысли?
Между тем сам термин ‘экономия’ (oikonomia) впервые встречается не у Гесиода (автора первого в полном смысле экономического трактата), а как раз у двух учеников нищего Сократа – Платона и Ксенофона (последний так назвал одно свое сочинение). И поэтому совсем не исключено, а, наоборот, весьма вероятно, что изобретено это слово было самим Сократом. Интересно отметить, что в учебной литературе ‘экономия’, по аналогии с другими словами с корнем –nom–, истолковывается как наука о законе, в данном случае ведения хозяйства (oikos – хозяйство, дом, обиталище, поселение и, соответственно, nomos – закон). Однако в данном случае эта этимология неверна. Вопреки общепринятому заблуждению, вторая часть слова экономия/экономика означает не закон, а заботу о, контроль над. Корень здесь тот же, что у слов ‘пастух’ (nomeus), ‘пастушество’ (nomeuо), связанных с nemo- ‘распределяю’ (у Гомера этим глаголом обозначается щедрое и равное угощение хозяином гостей), откуда и Немезида, воздаяние. Неслучайно у Платона сравнение царя с пастухом, тем, кто смотрит, чтобы все животные получили столько, сколько им полагается.
Бедность Сократа была особенно заметна на фоне его окружения. Среди его учеников и слушателей было немало таких, кто в полной мере участвовал в господствовавшем в Афинах IV века до н. э. вполне вебленовском «демонстративном потреблении». Алкивиад, этакий ‘новый афинянин’, анекдотами о котором полна литература от Ксенофона до Плутарха, – лишь самый известный и одиозный пример из этой когорты. Лошади, дома, гастрономия, любовницы – всё становилось поводом и полем состязания в отличии (буквально: в блеске, lamprotes), в честолюбии, тщеславном стремлении превзойти других (philotimia).
Речь идет, заметьте, не о случайном и периферийном морально предосудительном свойстве особо имущих афинян, а о ключевом факторе полисной экономики. Вековой спор об экономической природе классического греческого полиса закончился поражением гипер-модернизирующих воззрений конца XIX века, находивших капитализм везде, и уж во всяком случае, в перикловых Афинах. Несмотря на появление в Греции первых в мире современных, т. е. чеканенных, денег, классическое афинское хозяйство зиждилось, тем не менее, на благодеяниях (euergesiai), на спонсорстве благодетелей-эвергетов. Его основным принципом был дар, обмен услугами. Знать соревновалась не только в показной роскоши, но и в соискании благодарности (charis) земляков, щедро, сверх положенного налога, финансируя армию, флот и бесчисленные религиозные и спортивные праздники и игры. Смысл богатства имущий афинянин видел в его трате, в том числе на других. Одной из осознанных целей обладания богатством была возможность помогать друзьям. От современного представления о дружбе, прошедшего через горнило христианской бескорыстности и безвозмездности, античную дружбу отличает неприкрытый расчет на взаимные обязательства или ответный дар. Показателен анекдот, который рассказывает Диоген Лаэртский о Диогене-цинике: нуждаясь в деньгах, он попросил друзей не дать, а отдать, вернуть (apaitein … ouk aitein) ему деньги (в смысле: за всё, что он для них сделал, они ему должны).
Примечателен феномен eranos. Этим словом в классической Греции обозначалась еда в складчину, вообще складчина, а также товарищество, сообщество, устраивающее складчины или пиры в складчину. Затем семантика слова включила в себя и вклад, приношение, вспомоществование, а также любую оказанную услугу, одолжение. Так стал называться и беспроцентный займ между друзьями, который полагалось погасить, когда должник будет в состоянии это сделать. Нарушение такого эраноса нельзя было обжаловать в суде. (В некоторых городах – правда, не в Афинах – вообще запрещалось ведение судебных дел в конфликтах между друзьями.) Практика такого эраноса была весьма распространена.
На фоне этих взаимодаровых отношений лучше понятен скандал, который произвели софисты своим требованием платить им за обучение. Конечно, упреки в мнимости или иллюзорности их знания тоже нужно принимать во внимание, но, несомненно, сыграло свою роль и то, что они – в отличие от философов – фактически устанавливали имущественный ценз для доступа к знанию, явно делая ставку на соревновательное расточительство элиты. Ксенофон обвиняет их в том, что они охотятся за богатой молодежью, тогда как философы не чтят и не презирают людей за то, чем те обладают. Возмутительным представлялось, очевидно, особенно то, что софисты брали плату за обучение гражданским навыкам (выступить на собрании, защититься в суде), к которым по определению должны иметь равный доступ все граждане. Другим – неосознанным или подспудным – шокирующим обстоятельством могло быть то, что фиксированная плата уничтожала как добровольность дара, так и его соревновательный характер.
В оправдание софистов вообще и идеи платного обучения в частности немало сказано было уже в античности. В конце II в. н.э. Филострат в своих Жизнеописаниях софистов прямо благодарит Протагора за тот дар, который он сделал грекам, введя оплату за уроки, ибо именно она придает серьезность обучению. Можно сказать, что история образования пошла по пути, указанному софистами. Они, впрочем, могут считаться предками не только учительского, но и психоаналитического цеха. Софист Антифон толковал желающим сновидения и брал с них плату за излечение словом от уныния и страхов. Популярное в классическую эпоху сравнение софистов с проститутками также без труда можно истолковать в их пользу. Читая античные рассуждения, осуждающие продажу знания, не будем забывать, что они исходят от людей, считавших нормальным и моральным кормиться за счет бесплатного или дешевого рабского и/или женского труда, презирать крестьян и особенно ремесленников. Кстати, слово ‘софист’ означало сначала любого искусного в чем-то человека, мастера в каком-нибудь деле или ремесле (в этом смысле: ремесленника), от волхва до конюха, от повара до похоронного плакальщика. Были и составные слова: ятрософисты, например, были мастерами лечить. Поэтому софистом называл себя в V в. до н. э. только Протагор, хотя деньги за обучение речам брал не только он. Но для других это слово слишком отдавало ремеслом.