ЭВФЕМИЗМЫ В СОВРЕМЕННОЙ РУССКОЙ РЕЧИ
Предварительные замечания
Обращаясь к теме "эвфемизмы", исследователь вынужден привлекать к анализу не только сами эвфемистические выражения, но и тот социально-культурный и языковой фон, на котором возникает нужда в эвфемизмах. Для полноты картины приходится упоминать такие реалии и такую лексику, которые обычно находятся вне поля внимания языковедов. Как у носителя литературного языка и просто человека, следующего определенным культурным нормам, это и у самого исследователя может вызывать внутреннее неприятие и протест, однако в качестве беспристрастного наблюдателя, фиксирующего все, что происходит в языке, он обязан изучать и такого рода "неприятные" факты.
Это замечание служит предуведомлением читателя о том, с какого рода лексическим материалом ему придется столкнуться при чтении этой статьи, и, одновременно, извинением перед ним, если при знакомстве с этим материалом он ощутит некий нравственный дискомфорт.
В современной русской речи достаточно отчетливо проявляются две противоположные тенденции: к огрублению речи и к ее эвфемизации. Укажу лишь некоторые штрихи, характеризующие первую тенденцию, подскольку подробный ее анализ не входит в задачу данной статьи.
На лексическом уровне огрубление выражается, в частности, в увеличении употребительности грубо-просторечных и жаргонных слов и выражений типа сука, сволочь, падло, гад, подонок, подлец и под., отмазаться, вешать лапшу на уши (Президент отмазался от неприятного вопроса; Довольно вешать нам лапшу на уши! - из речей депутатов Верховного совета России) и т.п., причем не только в устно-бытовой сфере, но и в некоторых жанрах письменной и публичной речи, в радио- и телепублицистике (сл. словоупотребление известного телерепортера А. Невзорова). Одним из проявлений свободы слова, наступившей на рубеже 80-90-х годов, стало снятие запрета на употребление обсценной лексики как в художественных и полухудожественных текстах (ср., напр., прозу Юза Алешковского, Венедикта Ерофеева, Э. Лимонова и нек. др.), так и в различных жанрах обиходно-бытовой и публичной речи, в том числе и рассчитанной на массового адресата: матерные слова нередки в современных фильмах, в телевизионных передачах, газетных и журнальных статьях. Как метко выразилась З. Кестер-Тома, "непечатное" слово стало "печатным" (Кёстер-Тома, 1993, 26).
Показательным также представляется уменьшение влияние половых различий между говорящими на использование подобной лексики: грубые выражения и слова, включая матерные (преимущественно в их экспрессивной, а не номинативной функции), употребляются и мужчинами, и женщинами. При этом социальные ограничения здесь не очень существенны: такое словоупотребление, по нашим наблюдениям, характерно не только для рабочей среды (где оно издавно является постоянным атрибутом речевой коммуникации), но и, например, для актерской, писательской, журналистской. Правда, сохраняются ограничения, связанные с типом адресата: обсценная лексика употребляется более свободно в среде, однородной по полу и возрасту, чем в гетерогенной (то есть, напр., женщина-ровесницы в общении друг с другом более свободно используют мат, нежели при общении в смешанных компаниях и тем более при обращении к мужчинам). Понижается и возрастной порог в употреблении мата: многие подростки и даже 10-12-летние школьники свободно используют матерные слова и выражения и в однородной и в разнородной по полу среде сверстников.
Происходят изменения в нормативном статусе ряда слов и лексических групп. Так, слова, обозначающие некоторые физиологические отправления, раньше имели чрезвычайно ограниченные рамки употребления (ср. глаголы какать, писать - в детской речи и при обращении взрослых к маленькому ребенку); теперь они могут фигурировать и в письменных текстах, расчитанных на массового адресата (ср. заголовок заметки в газете "Московский комсомолец", 1992: Откакались...). Если раньше всё, что связано с отношениями полов, в неспециальной речи обозначалось обиняками, с помощью эвфемизмов (связь, близкие, интимные отношения, жить с кем-либо и - более прямой оборот - спать с кем-либо и т.п.), то теперь не только в обиходной речи, но и в средствах массовой информации употребляются слова трахать, трахаться (многим представителям молодого и среднего поколения говорящих по-русски эти слова представляются удачной эвфемистической заменой нелитературных глаголов коитальной семантики), кончить, давать [2] (ср. в реплике проститутки в фильме "За последней чертой", 1991): - Хочешь, я тебе прямо здесь дам бесплатно? или глубокомысленное начало газетной статьи (в "Московском комсомольце"): У наших девушек отсутствует культура давания).
Изменился и нормативный статус некоторых медицинских терминов: ряд терминов, связанных с половой сферой и ранее употреблявшихся в сугубо специальных текстах или в узко-профессиональной среде (типа коитус, оргазм, клитор, пенис, эрекция и под.), сейчас достаточно свободно используется в неспециальной речи - в газетной статье, радио- или телепередаче, в бытовой речи.
Помимо лексических особенностей ряда жанров современной русской речи, можно отметить некоторые интонационные свойства ее, свидетельствующие об огрубении привычных форм общения. Так, в определенных социально-профессиональных и возрастных группах (например, среди торговых работников, работников служб быта, гостиничного сервиса, медсестер, машинисток, в среде рабочей молодежи, учащихся профессионально-технических училищ, старшеклассников общеобразовательных школ) грубой, с традиционной точки зрения, является интонация обычного информативного диалога (как в "своей" среде, так и в разговорах с посторонними). Вообще, если пользоваться не строго лингвистическими терминами, а оценочными, в наши дни чрезвычайно высок уровень агрессивности в речевом поведении людей. Начиная с бытовых разговоров соседей по дому и перепалок в магазинных очередях и кончая митингами на площадях и дебатами в парламенте, звучащая речь характеризуется такими чертами, как жесткость в оценке поведения собеседника (обусловливающая выбор соответствующих оценочных средств), крайняя негативная экспрессивность при обсуждении того, с чем не согласен говорящий, возбужденный, нередко враждебный тон речи и т.п.).
Необыкновенно активизировался жанр речевой инвективы, использующий многообразные средства негативной оценки поведения личности адресата - от экспрессивных слов и оборотов, находящихся в пределах литературного словоупотребления, до грубо-просторечной лексики (см. об этом, в частности, Жельвис, 1992).
Все эти особенности современеной устной и, отчасти, книжно-письменной речи - следствие негативных процессов, происходящих во внеязыковой действительности; они тесно связаны с общими деструктивными явлениями в области культуры и нравственности.
Эвфемизация речи
В определенной степени противоположным по характеру, целям и результатам используемых средств является процесс эвфемизации речи, также весьма характерный для современного ее состояния.
Как кажется, для процесса эвфемизации существенны следующие моменты:
1) оценка говорящим предмета речи как такового, прямое обозначение которого может быть квалифицировано - в данной социальной среде или конкретным адресатом - как грубость, резкость, неприличие [3] и т.п.; по всей видимости, лишь определенные объекты, реалии, сферы человеческой деятельности и человеческих отношений могут вызывать подобную оценку - другие с этой точки зрения "нейтральны"; поэтому эвфемизации подвергается не всякая речь, а речь, связанная с определенными темами и сферами деятельности (см. об этом ниже);
2) подбор говорящим таких обозначений, которые не просто смягчают те или иные кажущиеся грубыми слова и выражения, а маскируют, вуалируют суть явления; это особенно ясно видно на примере семантически расплывчатых медицинских терминов типа новообразование вместо пугающего опухоль или иноязычных - потому не всем понятных - терминов типа педикулёз вместо вшивость и под., а также в использовании слов с "диффузной" семантикой: известный, определённый, надлежащий, специальный и т.п. (см. об этом ниже);
3) зависимость употребления эвфемизма от контекста и от условий речи: чем жестче социальный контроль речевой ситуации и самоконтроль говорящим собственной речи, тем более вероятно появление эвфемизмов; и, напротив, в слабо контролируемых речевых ситуациях и при высоком автоматизме речи (см. общение в семье, с друзьями и т.п.) эвфемизмам могут предпочитаться "прямые" обозначения, или дисфемизмы [4] (о понятии социального контроля в процессах речевого общения см. Крысин, 1989, 139);
4) социальная обусловленность представления о том, что может быть эвфемизмом: то, что в одной среде расценивается как эвфемизм, в другой может получать иные оценки (см. ниже).
Темы и сферы эвфемизации
Оценка говорящим того или иного предмета речи с точки зрения приличия / неприличия, грубости / вежливости обычно бывает ориентирована на определенные темы и на сферы деятельности людей (или отношений между ними). Традиционно такими темами и сферами являются:
- некоторые физиологические процессы и состояния; ср. освободи нос! - вместо высморкай!; освободить кишечник; недомогание (о менструации); Она ждет ребенка (вместо: Она беременна) и др.;
- определенные части тела, связанные с 'телесным низом'; объекты этого рода таковы, что и непрямое, эвфемистическое их обозначение в бытовой речи воспринимается большинством как не вполне приличное - ср., напр., просторечные и жаргонные обозначения мужского члена: конец, палка, инструмент, аппарат, прибор, колбаса, балда, вафля, банан и мн. др. или женского влагалища: дырка, скважина, лоханка, лохмушка, мочалка, копилка и мн. др. (см. Балдаев и др., 1992, 314); среди медиков, как известно, для этих целей используется латынь;