Значительное влияние имел на Александра, пока он не вышел из отроческого возраста, генерал А. Я. Протасов, состоявший при нем в звании придворного кавалера, то есть воспитателя. Он был человеком добросовестным, честным, «верным сыном Православной Церкви и хранителем… русских традиций» [2]. Задачей Протасова был постоянный надзор за поведением Александра.
Законоучителем великих князей был назначен протоиерей Андрей Самборский, проживший 14 лет в Англии. «Будучи сам лишен духа Православия, - пишет С. Э. Цветков,- он не сумел привить его и своему воспитаннику... Его наставления носили характер довольно плоского морализаторства» [3]. Александр впоследствии вспоминал: «Я был, как и все мои современники, не набожен». Библию он не читал до 1812 года.
Преподавателем русской словесности, русской истории и нравственной философии у великих князей был М. Н. Муравьев (отец будущих декабристов Никиты и Александра Муравьевых), человек «с убеждениями в духе французской философии». Естественные науки преподавали видные ученые того времени: Паллас, Крафт, Масон.
Важнейшее значение придавалось тому, чтобы уделять несколько часов в день на «спознание России во всех ее частях». Для этого использовались карты российских губерний с описанием растений, животных, торговли и промыслов, населяющих Россию народов, их обычаев, веры и т. д. Необходимо было прилежное изучение русского языка и российских законов. Екатерина написала «Записки касательно Российской истории», предназначенные для великих князей. Но роль собственно научного знания в воспитании Александра была невелика, оно рассматривалось в духе того времени лишь как средство «отвращения от праздности». Екатерина стремилась дать внуку в первую очередь «идеологическое воспитание». Эта задача была возложена ею на Ф. С. Лагарпа.
Лагарп, уроженец Швейцарии, получил образование на философском и юридическом факультетах университетов Женевы и Тюбингена. В сентябре 1784 года Лагарпу было поручено главное руководство обучением великих князей. Императрица, по словам А. А. Корнилова, «одобрила и взгляды, и воспитательный план Лагарпа, и предоставила ему полную волю вкладывать в душу Александра те идеи, которыми он сам был воодушевлен» [4], то есть идеи просвещения. Взгляды Лагарпа отнюдь не были радикальными: впоследствии, накануне коронации Александра, Лагарп будет заклинать его беречь как зеницу ока свою самодержавную власть, и не согласиться с необходимостью освобождения крестьян. Лагарп, как и Екатерина, разделял концепцию «истинной монархии», заимствованную из конституционной теории Ш. Монтескье. Суть ее заключалась в том, что в «правильной» монархии верховная власть всецело принадлежит монарху, но в то же время существуют фундаментальные законы, не изменяемые никакой властью, и учреждения, гарантирующие их неизменность.
Лагарп стремился исполнять свою задачу, как он писал, «как человек, сознававший свои обязательства перед великим народом»: ведь судьба предоставила ему уникальную возможность воспитать «просвещенного монарха». Лекции Лагарпа представляли собой «курс во славу разума, блага человечества и природного равенства людей и в посрамление деспотизма и рабства» [5]. Он стремился привить великому князю политический идеал «истинной монархии». «Сила основала троны, – говорил Лагарп 8-летнему Александру, - но чтобы упрочить их, чтобы примирить сильного и слабого, необходимо прибегнуть к фундаментальным законам, пригодным к тому, чтобы установить порядок и господство правосудия».
Строжайшее соблюдение законов, сохранение в силе установленного государственного устройства, внимание к подданным – таковы «наиболее верные гарантии власти монарха». Если же народ угнетаем, он имеет право на восстание ради восстановления своих прав. Лагарп не был сторонником правления народа, которое, как он считал, является худшим из типов государственного устройства. Только ограниченная фундаментальными законами монархия уравновешивает требования свободы и законности.
Лагарп практически единодушно признается человеком, который оказал наибольшее влияние на умственное развитие Александра. Впоследствии последний говорил, что обязан Лагарпу всем, что в нем есть хорошего, «всем, кроме рождения».
В 1790 году, когда будущему наследнику престола было 13 лет, он дал своему наставнику обет «утвердить благо России на основаниях непоколебимых». В 1791 году Александр выражал сочувствие введению во Франции веротерпимости, «объявлению равенства людей» (то есть «декларации прав человека и гражданина»). В июне 1792 года Александр при дворе «начал спор о правах человека» и на вопросы придворных, кто мог столь хорошо осведомить его об этом, отвечал, что Екатерина «заставила его прочесть французскую конституцию» (ту же «Декларацию»), растолковала ему все ее статьи, объяснила причины революции 1789 года и дала несколько советов с тем, чтобы он запомнил их, «но никому не сообщал». Таким образом, писал А. А. Корнилов, «что касается внушения Александру либеральных идей, то в этом отношении и сама Екатерина, хотя и охваченная в конце своего царствования уже вполне реакционным настроением, продолжала, тем не менее, в воспитании внука оставаться сторонницей тех идей эпохи Просвещения, которыми она увлекалась в начале своего царствования» [6].
События революционной Франции вызывали оживленные споры при дворе. Но потрясшее Екатерину «умерщвление короля христианнейшего, Людовика ХVI», сделало неуместными дискуссии о правах человека и равенстве людей.
В мае 1793 года состоялось обручение, а 28 сентября - бракосочетание Александра с принцессой Баден-Дурлахской Луизой. В Православии принцесса была наречена Елизаветой Алексеевной. Стремление императрицы быстрее женить любимого внука было связано с желанием передать престол именно ему, а не Павлу Петровичу. Становясь главой семьи, Александр должен был приобрести больший вес в глазах общества.
Таким образом, писал А. А. Корнилов, первоначальные «широкие образовательные и воспитательные планы Екатерины и Лагарпа не были доведены до конца и были скомканы, когда у Екатерины возникли новые государственные планы» [7]. Формально великий князь должен был и после свадьбы продолжать учение. Но, естественно, уже после обручения Александр, как отмечал А. Я. Протасов, «отстал нечувствительно» от «всякого прочного умствования».
Планам Екатерины по отстранению Павла Петровича от престола благоприятствовало то обстоятельство, что закон Петра I о престолонаследии разрешал монарху самому назначать себе преемника. Свой замысел она оправдывала государственной необходимостью. После одной беседы с сыном она сказала: «Вижу, в какие руки попадет империя после моей смерти! Из нас сделают провинцию, зависящую от воли Пруссии». Но необходимо было заручиться согласием самого Александра на передачу ему престола. В посредники в этом деле Екатерина наметила Лагарпа, зная его влияние на великого князя. Она рассчитывала, что Лагарп будет сочувствовать «избавлению России от нового Тиберия». В октябре 1793 года, призвав к себе Лагарпа, императрица дала ему понять, что он должен подготовить своего воспитанника к мысли о «будущем возвышении». Но Лагарп категорически отказался способствовать проведению в жизнь плана Екатерины. Более того, он добился затем аудиенции у Павла Петровича, который не разговаривал с ним как с «якобинцем» уже три года, и убедил его, что Александр и Константин любят и уважают его, и что Александр не собирается посягать на его права на престол.
В 1794 году Екатерина попыталась подойти к вопросу об отстранении Павла Петровича с другой стороны. Она объявила Императорскому совету, что намерена «устранить сына своего Павла от престола» по причине его «нрава и неспособности» в пользу внука Александра. Но члены Совета, к удивлению императрицы, воспротивились. Екатерине пришлось приостановить дело.
В октябре I794 года Лагарпу было объявлено об отставке. Прекращение занятий мотивировалось тем, что Александр вступил в брак, а Константин определен в военную службу в Гатчину. Александр писал своему наставнику об огорчении, которое он испытывает, «оставаясь один при этом дворе, который я ненавижу, и предназначенный к положению, одна мысль о коем заставляет меня содрогаться». В мае 1795 года Лагарп покинул Петербург.
Так Александр лишился «главного своего руководителя». Как писал А. Н. Пыпин, «воспитание Александра кончилось в такую пору, когда обыкновенно оно только начинает свои первые серьезные заботы, когда наступают первые серьезные занятия юноши и знакомство с жизнью». В то же время к самой педагогике Лагарпа большинство исследователей и биографов Александра относятся отрицательно. Недостаток реальных знаний, отвлеченность преподаваемых идей, «недостаток воспитания воли» были, по А. Н. Пыпину, во многом причиной того, что полученный Александром «запас нравственного идеального богатства» не принес тех результатов, которых можно было ожидать. Это не было виной только Лагарпа, который воспитывал великого князя при полном одобрении императрицы; для нее же идеи эпохи Просвещения «оставались чистой теорией, принимались как модная философия… и не считались обязательными на практике» [8].
Либерализм, внушенный Александру Лагарпом, как пишет А. Н. Архангельский, «был напылен лишь на поверхность александровского сознания… идея свободы не сомкнулась в его сердце с образом традиционной России, не соотнеслась с ее судьбой» [9].
С раннего детства Александр был поставлен, по словам А. Н. Пыпина, в «странные и фальшивые отношения» в семье, в трудное положение между двумя дворами, разделенными недоверием и враждебностью. Чем взрослее становился Александр, тем яснее должны были стать для него противоречия между внушаемыми ему с детства идеями и окружающей действительностью. Внешний блеск «большого двора» не мог заслонить от него «крайнюю распущенность нравов и быта, разгул мелких интриг.., низость характеров и отношений, цинизм хищений и произвола» [10]. Лагарп и Протасов считали своим долгом поддерживать и развивать в Александре добрые чувства к отцу, тяжелое положение которого Александр не мог не понять, как и то, что причиной этого была Екатерина. Лишь некоторым людям, которым он доверял, высказывал Александр свое отношение к императрице и окружавшим ее порядкам. «Я всякий раз страдаю, - писал он в письме к В. П. Кочубею (10 мая 1796 года), - когда должен являться на придворную сцену, и кровь портится во мне при виде низостей, совершаемых на каждом шагу для получения внешних отличий… Я чувствую себя несчастным в обществе таких людей, которых не желал бы иметь у себя и лакеями, а между тем они занимают здесь высшие места». И далее: «В делах господствует неимоверный беспорядок; грабят со всех сторон; все части управляются дурно; порядок, кажется, изгнан отовсюду, а империя стремится лишь к расширению своих пределов».