К стыду России рабство в ней еще существует. Не нужно… описывать, сколь желательно, чтобы оное прекратилось. Но… сие весьма трудно и опасно исполнить… Часто я размышлял, какими бы способами можно до оного достигнуть, и иных способов я не нашел, как следующий:
Первое. Издание вышесказанного указа.
Второе. Издание указа, которым бы позволено было всякого рода людям покупать земли даже и с деревнями, но с таким установлением, чтобы мужики тех деревень были обязаны только платить повинность за землю, не которой они живут, и в случае их неудовольствия могли перейти куда хотят. Нужно будет… положить, из чего будет состоять вышеупомянутая повинность…
Сии постановления уже заведут род мужиков вольных. И как сначала весьма мало оных будет, то и легко заметить можно, какие нужны будут предосторожности для отвращения беспорядков, которые они могли бы предпринять от непривычки к своему состоянию.
3-е, по прошествии времени… издать и 3-й указ, которым бы повелено было все покупки земель и деревень между дворянами не иметь иначе, как на вышереченном основании, чем и умножится гораздо род вольных крестьян. От правительства же будет зависеть подать поощрительный пример над казенными крестьянами, которых… надобно поставить на ногу вольных мужиков. Без всякого сомнения, окажутся в российских дворянах великодушные примеры… сему подражания. Стыд, великое сие орудие, везде, где честь существует, поможет весьма для наклонения многих к тому же. И так, мало-помалу, Россия сбросит с себя сие постыдное рубище неволи… Впоследствии уже сего можно будет позволить всякому крепостному крестьянину, заплатившему за себя некоторое положенное число денег, пользоваться правами вольного. Все сие будет иметь двойную выгоду: во-первых, из рабов сделаемся вольными, а во-вторых, исподволь состояния сравняются и классы уничтожатся».
Таким образом, Александр надеялся путем медленных и осторожных шагов прийти к намеченной цели. Он стремился использовать уже происходившие процессы – переход земли путем фиктивных сделок из рук дворянства в руки купцов, казенных и помещичьих крестьян, приобретение купцами, мещанами, наиболее зажиточными помещичьими крестьянами в обход законов крепостных с землей и без нее, то есть процессы, подрывавшие монопольный характер дворянского землевладения. Легализация их, то есть в определенной степени расширение сферы крепостного права, но с введением его в определенные государством рамки, - все это должно было, по мысли Александра, способствовать постепенной ликвидации феодально-крепостнической системы. Кроме того, Александр надеялся встретить понимание в среде дворян-землевладельцев и думал, что дворянская честь и стыд станут мощным рычагом освобождения крестьян. Впоследствии Александру предстояло пережить крах этой иллюзии.
Видимо, «молодые, друзья» Александра не знали о наличии у него собственного плана решения крестьянского вопроса и замысла уничтожить крепостное право. Тем временем произошли события, дискредитировавшие «молодых друзей» и Александра в глазах государя: к концу 1798 года правительство получило сведения о сформировавшейся в армии оппозиции. Это был так называемый кружок Дехтерева-Каховского. Образованная в июле 1798 года следственная комиссия во главе с. Ф. И. Линденером выяснила, что в Смоленской губернии больше двух лет действовал антиправительственный кружок, состоявший из офицеров, чиновников, отставных военных и гражданских лиц, - всего около 30 человек. Заговорщики имели связи в столице. На собраниях кружка читались книги, восхвалявшие «права и вольности» французской республики. Целью заговорщиков было убийство императора. Несмотря на их интерес к французской революции, идеалом их было возвращение к екатерининскому политическому режиму, но при реальном проведении в жизнь просветительских идей. Этого результата можно было, по их мнению, достигнуть и в результате возведения на престол Александра. Видимо, либерально настроенный наследник был центром притяжения оппозиционных элементов и с его именем связывались надежды на обновление страны в духе времени.
Нельзя полностью исключить возможность того, что между смоленскими заговорщиками и Александром существовала прямая связь. Но М. М. Сафонову представляется более вероятным, что наследник имел сведения о заговорщиках как 2-й петербургский губернатор, осуществлявший полицейские функции, видел в нем потенциальную силу в борьбе за власть и пытался через генерал-прокурора по возможности «прикрыть» его. Линденеру оказывалось противодействие из столицы. То ли потому, что петербургские «протекторы» смоленских заговорщиков сумели убедить императора во вздорности обвинений, то ли сам Павел I не пожелал проводить новые расследования, которые могли бы окончательно скомпрометировать наследника, но дальнейшего хода дело не получило.
Все же «молодые друзья» в этой ситуации сочли невозможным продолжать выпуск «Санкт-Петербургского журнала», и его издание было прекращено. А в конце лета 1799 года кружок великого князя был вынужден прекратить свою деятельность.
О существовании кружка знал подполковник П. Е. Батурин, знакомый Строганова. По утверждению Строганова, Батурин разделял их мнения, резко порицал нововведения императора. В первой половине 1799 года Батурин написал донос, в котором среди лиц, вынашивающих революционные идеи, назвал Новосильцева. Этого было достаточно, чтобы дискредитировать все ближайшее окружение Александра. 12 августа Чарторыйский был назначен посланником при дворе короля Сардинии, изгнанного из своей страны, и выехал из Петербурга. 6 августа Кочубей получил отставку с поста вице-канцлера. В конце 1799 года он уехал в свое поместье Диканьку, а в мае 1800 года – за границу. До воцарения Александра в Петербурге оставался только Строганов. Великокняжеский кружок прекратил свое существование.
Что же можно сказать о влиянии на личность и характер Александра периода правления его отца? Это время, как считал А. Н. Пыпин, «наложило на его характер новый слой». Павел I, отличавшийся неуравновешенностью, подозрительностью, чрезмерной требовательностью, наводил «страх на все окружающее и на самое семейство вспышками раздражительности». Александр не мог чувствовать себя свободно. Император ненавидел все, что имело отношение к «якобинству», и Александр был вынужден «еще больше уходить в самого себя, скрывать свои мысли и играть роль». Если потом Александр нередко неприятно поражал своей подозрительностью, недоверчивостью, то этому было… много причин в его прошлом» [19].
Как считал А. Е. Пресняков, годы правления отца были для Александра продолжением «гатчинской школы», имевшей огромное значение для подготовки Александра к будущей деятельности, для формирования его характера, взглядов (в первую очередь на государственное управление, военное дело), укрепления недоверчивости к людям [20].
А. Н. Пыпин считал особенно характерными для Александра такие свойства, как отсутствие твердой воли, недостаток ясности взглядов, склонность к «сантиментальным мечтаниям». Эти свойства Александра отмечались его современниками. Один из них писал: «Он отличается… пассивным характером… Слишком поддаваясь чужим внушениям, он недостаточно отдается внушениям собственного ума и… сердца». По мнению Н. И. Греча, природа одарила Александра «добрым сердцем, светлым умом, но не дала ему самостоятельности характера, и слабость эта, по странному противоречию, превращалась в упрямство». Но, как представляется, «пассивность», «безволие», подверженность чужому влиянию были только кажущимися: Александр создавал видимость их как раз с целью избежать давления окружающих. А. Н. Архангельский считает, что изменчивость характера Александра на самом деле была своего рода средством «скрыть истинное лицо, волевое и жесткое».
Тем временем, в столице назревал заговор против Павла I. Осенью 1799 года, после череды итальянских побед A. В. Суворова, самовластное положение императора в государстве укрепилось. «Долговременная тактическая борьба царя с дворянской олигархией близилась к счастливому для него завершению», и, соответственно, к краху оппозиции [21]. С другой стороны, конфискация в августе 1799 года имений В. Зубова говорила о том, что император имел неосторожность покуситься не просто на придворную роль, но и на имущественные привилегии семейства Зубовых. Кроме того, стало нарастать сближение России с Францией, имевшее антианглийскую направленность, Этот крутой поворот во внешней политике сильно ударял по интересам русской торговли и русской правящей знати. Противником внешнеполитической переориентации был вице-канцлер граф Н. П. Панин. Он не питал к императору личной вражды. Он стремился «спасти государство» путем устранения от престола государя, который, по его мнению, действовал вразрез с истинными интересами России. По плану Панина, Александр должен был стать регентом при своем отце. Этот вопрос обсуждался в конце 1799 года Паниным, адмиралом О. М. де Рибасом и английским послом Уитвортом. Вскоре центром заговора стала гостиная О. А. Жеребцовой (урожденной Зубовой), а на роль истинного его главы выдвинулся П. А. Пален, считавший необходимым физически устранить императора.
Прежде всего, заговорщикам нужно было добиться согласия Александра на переворот. Они убеждали его в том, что «революция, вызванная всеобщим недовольством, должна вспыхнуть не сегодня-завтра», что необходимость отстранения императора будто бы налагается на великого князя «долгом по отношению к народу», что «пламенное желание всего народа и его благосостояние требуют настоятельно, чтобы он был возведен на престол рядом со своим отцом в качестве соправителя, и что Сенат сумеет склонить к этому императора без всякого со стороны великого князя участия в этом деле».
Наконец, согласие Александра было получено, хотя он и уклонился от личного участия в исполнении заговора. По словам Палена, «Александр не соглашался ни на что, не потребовав от меня предварительно клятвенного обещания, что не стану покушаться на жизнь его отца.., и я обнадежил его намерения, хотя был убежден, что они не исполнятся». Как пишет С. Э. Цветков, Александр «хотел быть успокоенным и дал себя успокоить», он обманывал самого себя [22]. Александр, по свидетельству А. Чарторыйского, предпочел бы, чтобы заговор был осуществлен втайне от него. «Но такой образ действий был почти немыслим, и требовал от заговорщиков или безответной отваги, или античной доблести», - отмечал князь Чарторыйский.