В разделе “Интертекстуальные загадки” особый интерес вызывает статья Марты Ванбизен де Бурбридж “Не сохраненный секрет: Борхес-Рембо”, где представлен сопоставительный анализ стихотворений Рембо “Спящий в долине”и Борхеса “Солдат генерала Ли (1862)”. Хотя Борхес всегда называл своих любимых авторов, говорил о своих предшественниках (иногда выдумывая их, отмечает автор), Рембо никогда не упоминался аргентинским писателем в числе тех, кого он читал подростком, юношей. Но подробный анализ стихотворения Борхеса выявляет, что он построен как своеобразная перелицовка “Спящего в долине”: там, где Рембо рисует идиллию, которая вдруг в последней строфе оборачивается указанием на то, что солдат не спит – он мертв, у Борхеса помещена сразу же констатация смерти; если у Рембо мертвец лежит лицом вверх, у Борхеса – вниз, и т.д. (с. 206-207). Борхес вводит историческую деталь (это солдат генерала Ли), но подчеркивает, как и Рембо, что такова судьба многих на войне. Цитируя строки из одного из стихотворений Борхеса, посвященных деду поэта, полковнику, носящему то же имя, что и внук, и погибшему на войне (“Я есть, но я есть и другой, мертвый, / Другой с моею кровью и именем...”), автор высказывает предположение, что эта идея (изображение другого как себя, себя как другого) пришла к Борхесу от Рембо (с. 211).
Пятый раздел сборника – “Арии подозрения”(название, отсылающее к известному эссе Натали Саррот, обыгрывает омофонию слов “эра” (ère) и “ария” (aire) во французском языке) – состоит из трех статей, рассматривающих проблему тайны в жанрах фантастики, детектива, “черного романа”. Обобщающий характер носит работа Марка Ли “Герменевтика дешифровки в детективе. О криптологической загадке как источнике литературы”. Автор статьи развивает идею некоторых исследователей о детективе как модели всякого литературного текста: ведь в основе любого литературного произведения – раскрытие тайны. К тому же (как утверждают Ж.Дюбуа, У.Эко), чтение детектива – это герменевтический акт, ибо детективное произведение – палимпсест, где один текст указывает на другой, спрятанный под ним (с. 224). Детектив обязательно строится вокруг тайны, это канон всякого рассказа о тайне по семи причинам: 1) он восходит к “простым формам”– загадке, мифу; 2) его центральная задача – решение загадки гипотетико-дедуктивным методом; 3) его нарративная структура стимулирует герменевтический подход; 4) литературное разгадывание и детективное расследование социально равнозначны; 5) исторически одновременно рождаются детективы и семиологические методы, основанные на изучении следов, остатков; 6) детектив неизбежно должен совершить интерпретативное действие и опираться на подозрительного читателя; 7) его матричная структура успешно экспортируется в другие нарративные модели.
Будет преувеличением сказать, что детектив уходит корнями в Индию или Грецию, ибо в нем есть индуктивные черты, он опирается на логику, однако верно, что этот жанр связан с примитивными жанрами (которые А.Йоллес называет “простыми формами”), например с загадкой. Тот, кто задает загадку, – аналог преступника, кто разгадывает – аналог сыщика. Первый знает отгадку, но маскирует ее, второй должен отгадать. Это похоже на соотношение между Эдипом и Сфинксом. Виновные, которых разоблачают Мегрэ или отец Браун, – не вовсе отрицательные персонажи. Арсен Люпен, как и Эдип, преступник и сыщик одновременно. Преступнику необходимо зашифровать свои действия так, чтобы о них не догадались. М.Леблан или Г.Леру часто прибегают в своих книгах к криптограммам, двусмысленным сообщениям, к загадочным фразам умирающих жертв – все это игра слов, наследие жанра загадки. Первенство расследования, подробная демонстрация его хода перед читателем – главная черта детектива, отличающая его от романа-фельетона или классического романа, хотя в них могут быть детективные эпизоды (с. 232).
Один из главных элементов детективной загадки – улика. В романе не может быть преступления без улики, и это отличает его от реальности. Идеальное преступление совершается без улик, значит, не может быть раскрыто, плохое – быстро, сразу же раскрывается, и это делает его неинтересным для жанра. Улика, таким образом, носит риторический и логический характер. Можно было бы написать историю детективного жанра, проследив эволюцию функций улики в нем. Если подозрение и составляет основу всякого литературного текста, то нельзя забывать, что собственно детектив рождается в определенный социально-исторический момент, связан с развитием урбанистической цивилизации, с рождением полиции, с новой эпистемологической моделью научного исследования. Не только науки, идентифицирующие личность, но вообще все науки в ХIХ в. строятся по “методу Задига”(героя философской повести Вольтера) – ищут разгадку по уликам. Логика улики меняет и роль читателя, который отныне практикует подозрение. Так прочитывает “Дон Кихота”Борхес (с.238).
Подозрение функционирует, таким образом, не только в детективе, но и в других жанрах. Людовик Жанвье, например, называет “новый роман”– “детективом, принятым всерьез”. Ханна Шарне находит следующие общие черты между “новым романом”и детективом: 1) всеобщее подозрение, 2) вкус к использованию противоречащих друг другу правил, 3) расследование, обращенное в прошлое, 4) безжизненность персонажей, 5) важная роль неодушевленных предметов. Но в “новом романе”разгадка не наступает, улики обманчивы, воспоминания не соответствуют друг другу (с. 240). Эссе Натали Саррот названо на детективный манер — “Эра подозрения”. В ее романах нет ничего детективного, но все подозрительно, здесь царит как бы “декриминализованная детективная атмосфера”. Мотивы заблуждения, лабиринта, расследования, загадочности обнаруживаются и у М.Бютора, Роб-Грийе.
Можно заключить, что нет литературы без тайны, и детектив демонстрирует это особенно наглядно. Но все же надо различать сокровенное и зашифрованное. Если тайна состоит в чем-то глубоко спрятанном, что должно так и остаться нераскрытым – это не детектив, во всяком случае, не классический детектив. Детектив – это полу-тайна, секрет Полишинеля, который обязательно открывается. Стремление рассмотреть детектив в качестве архетипа литературы носило в статье провокативный характер, подчеркивает ученый. Мы не можем свести роман к чистой механике подозрения и раскрытия. Вот почему два главных дешифровщика буржуазно-аристократического общества начала XX в., его внешней жизни и интимных тайн – Арсен Люпен М.Леблана и рассказчик у Пруста знамениты и любимы читателями по совершенно разным мотивам.
Три последних раздела сборника “Тайны, поставленные на сцене”, “Женские секреты”и “Проверка теорией”– включают статьи, посвященные творчеству Кроммелинка (П.Пире) и Пиранделло (М.Лаццарини-Доссен), женщинам в литературе (М.Варнер) и роману М.Этвуд “Съедобная женщина”(И.Мере); затрагиваются проблемы господства и подчинения в литературе (Г.Булен), отношений персонажа и читателя (Ж.Фабри) и т.д.
Завершает книгу статья Мишеля Лисса “Тайна образца в литературе”. Высказываться последним, замечает автор, значит подводить итоги, т.е. полагалось бы раскрыть наконец, в чем состоит тайна литературы (с. 424). Но ничего этого не будет. Секрет остался нераскрытым. На самом деле, заголовок статьи – цитата из текста “Страсти”, посвященного размышлению о тайне, об образцах в литературе. Автор приглашает продолжить размышление над этой проблемой. Деррида открывает “Страстями”коллективный сборник работ под редакцией Д.Вуда – сборник в честь самого ученого. Здесь он анализирует концепты вежливости и дружбы, отвечая на вопросы редактора. “У дружбы и вежливости, – говорит Деррида, – есть двойной долг”. Это, во-первых, долг избежать ритуального жеста, ритуальной благопристойности, подчинения правилу. Это, во-вторых, долг не быть другом или вежливым только из чувства долга. Нужно и знать правило, и не подчиняться ему. Будучи приглашен высказаться в сборнике в его честь, Деррида обосновывает свой не-ответ на это приглашение. Это позволяет избежать риска неблагодарности, если не ответить, ответить свидетельство, свидетельство о тайне. Но не о тайне техники или искусства, не о психофизической тайне души. Это тайна не субъективного порядка, не феноменальная и не ноуменальная, но и не мистическая.