Смекни!
smekni.com

Н. Смита рекомендована слушателям и преподавателям факультетов психологии и философии вузов по курсам общей психологии и истории психологии, системных методов ис­следования и преподавания психологии (стр. 100 из 168)

РАЗВИТИЕ И НЕКОТОРЫЕ ВОПРОСЫ

Постмодернизм

Термин «постмодернизм» (известный также как «по-мо» [ро-то] или «помо» [рото]) впервые был

употреблен в 60-х годах по отношению к литератур­ной критике и затем распространился на архитекту­ру, танец, театр, живопись, киноискусство, музыку и, наконец, на более широкий культурный контекст (R. Brown, 1994). Одними из первых провозвестников этой системы явились такие французские философы, как Жак Деррида и Мишель Фуко. Деррида (Derrida, 1992,1997) утверждал, что язык не может обеспечить истинного выражения чего-либо, включая мир. Реаль­ность содержится только в текстах (языке), а тексты лишены стабильности и противоречат сами себе. Фи­лософия также состоит только из письменных источ­ников, которые не соотносятся ни с психическими репрезентациями, ни с логикой, а лишь с другими письменными источниками. Философские поиски ре­ферентов или якорей (точек привязки) в мире оста­ются тщетными, настаивает Деррида, — ибо един­ственная реальность фиктивна (вымышленна, в смыс­ле литературна [fictional]). Реальность есть лишь то, что содержится в определенных паттернах слов; а по­скольку они изменяются для каждого читателя, меня­ется и сама реальность. В результате интерпретаций, предлагаемых несколькими различными читателями, появляется повествование, которое является продук­том этих интерпретаторов, а вовсе не авторских зна­чений (смыслов). Смысл возникает из развития не­прерывно меняющегося настоящего и его контекста. Поскольку окончательный смысл отсутствует, един­ственным показателем реальности становится правдо­подобность повествования или интерес, который оно представляет для определенной культуры в опреде­ленный исторический период. Однако, противореча самому себе, Деррида утверждал, что в его собствен­ных текстах четко определены те значения, которые ему удалось понять.

Деррида также развил теорию, которую он назвал «деконструкционизмом». Данный термин образован сочетанием слов конструкция (созидание, construction) и деструкция (разрушение, destruction) и означает, что устаревшее разрушается и замещается новым. Это процесс развенчания (undermining) текста с целью демонстрации того, что согласованность — это резуль­тат определенных способов использования языка и культурных паттернов, в частности, тех, которые слу­жат принижению роли женщин и небелых людей по отношению к привилегированному положению белых мужчин. Таким образом, деконструкция — это привле­чение внимания к тому, что было опущено и сделано незаметным. Данный процесс приводит к уничтоже­нию (undoing) или разрушению (collaps) текста. При­менение деконструкции к научным письменным ис­точникам может выявить исторические и социальные влияния, лежащие в основе социальной конструкции, и продемонстрировать тот факт, что объективности не существует. Основной акцент данной процедуры, со­гласно Рихтеру (Richter, 1992), переносится на разру­шение, а не на созидание.

Фуко (Foucault, 1980) также подвергал сомнению представление о том, что язык является носителем

211

какой-либо истины. Он утверждал, что язык опреде­ляет наше мышление, а следовательно, мысли не мо­гут отражать мир. Язык обретает свою форму под воздействием коренящихся в нашей культуре сило­вых источников, благодаря которой он структуриру­ет нашу жизнь. Третий французский философ Жан-Франсуа Лиотар (Jean-Francois Lyotard) распростра­нил взгляды данной системы на физические науки, утверждая, что научный язык — это игра, в которой самый богатый игрок имеет наибольшие шансы счи­таться правым. Иными словами, наука становится средством установления господства (власти) через свои притязания. Как и Лиотар, Фуко указывает на такие силовые источники влияния, в особенности — на политику и бюрократию. Эти источники оказыва­ют влияние на научные решения и интерпретации, тем самым лишая науку ее нейтральности. Обрета­ют силу закона те научные притязания, которые ис­ходят от обладающих властью и которые служат их личным и социальным интересам, поскольку наука является продуктом силовых источников, питающих ее. Будучи последовательным в своих взглядах на науку как представляющую собой лишь инструмент власти и не имеющую законных прав притязать на истину, постмодернизм признает, что он также не может претендовать на законность своих оснований и является лишь прагматическим подходом.

Появившаяся в последнее время литературная те­ория (Eagleton, 1983; Fish, 1980) также оказала вли­яние на развитие постмодернизма и социального конструкционизма. В противоположность давней традиции, согласно которой письменные источники содержат информацию или являются выражением взглядов автора, «новая критика» («new criticism») утверждает, что автор не имеет власти над тем, что он намеревается сообщить. Вместо этого централь­ным является значение (смысл) для читателя, и сам читатель создает то, что означает текст. Каждый чи­татель реконструирует текст при каждом прочтении. Следовательно, текст не имеет единственного значе­ния, как не имеет он и устойчивого значения.

Если деконструкционизм и литературная теория имеют дело преимущественно с литературными тек­стами, то постмодернизм, как это имеет место в слу­чае Дерриды и Фуко, оспаривает философские и на­учные претензии на объективное знание. Данную линию размышления подхватывает Рорти (Rorty, 1979). Он также относится к числу философов, от­мечающих, что философия (а также, можем мы до­бавить, и большая часть психологии) предполагает, что психические репрезентации мира или психичес­кие процессы делают знание возможным. Он назы­вает эту точку зрения «разум как зеркало» — разум, отражающий внешний мир. Вся совокупность допу­щений западной философии и науки о знании поко­ится на данной метафоре, считает он. Вопреки этой традиции Рорти утверждает, что мы можем оправ­дать (justify) (по)знание только как социальный про­цесс с использованием языка, а не как отношение

между познающим субъектом и реальностью. «Мы принимаем (understand) знание, когда принимаем (understand) социальное оправдание (обоснование) доверия к нему, и таким образом, для нас отпадает необходимость рассматривать его как точность ре­презентации» (р. 170). Попытки философии проде­монстрировать объективность и рациональность как точные репрезентации мира, утверждает он, являют­ся упражнениями в самообмане; ибо предполагаемая объективность и рациональность состоит не более чем из поддерживаемых в настоящий момент дискур­сов и диалогов. А эти дискурсы обладают значения­ми только в рамках социального контекста. Идея ра­зума как зеркала также позволяет провести границу между философским изучением психических собы­тий как источника знания и научным изучением фи­зических событий как источника знания. Философия претендует на изучение репрезентаций, а наука — на изучение репрезентируемых объектов. Постмодер­низм отказывается от традиционных поисков объек­тивности или реальности, находящейся вне лингви­стической системы, и обращается к исследованию социального дискурса, языковой системы, в рамках которой мы достигаем локального соглашения о том, что представляет собой мир.

Поскольку логика и фактические свидетельства больше не являются основанием знания, место, ра­нее занимаемое этими столпами западной культуры, позволено занять коммуникации. Коммуникация де­мократична, ибо каждый волен сообщать другим о своих мнениях и убеждениях и быть в курсе того, что сообщают другие. Знание больше не является преро­гативой элиты, использующей логические аргумен­ты и фактические свидетельства. Постмодернисты отказываются от элитной экспертизы знания и науч­ных авторитетов и становятся собственными экспер­тами и авторитетами. Так как знание не является принадлежностью какой-либо особой группы или личности, каждый может объявить себя преподава­телем любого предмета и преподавать его остальным. Никто не может являться учителем универсального знания или истины, поскольку таковых не существу­ет. А раз не существует окончательных истин, разно­гласия также становятся невозможными: каждый индивид обладает своей собственной истиной в рам­ках определенного социального контекста или «дис­курсивного сообщества» («discourse community»). Постмодернисты, однако, практикуют «игру веры» («believing game»), и предполагают искренность го­ворящего, прежде чем решить, что из декларируемо­го им они готовы принять.

Постмодернизм подвергает сомнению не только предпосылку, что реальность может быть познана независимо от ее вербальных описаний, но также и предпосылку о существовании индивидуального по­знающего или «субъективного я» независимо от дис­курсивного сообщества. Познающий сливается с по­знаваемым. Наши «я», утверждают постмодернисты, это социальные конструкции, чей опыт неотделим от

212

социальных взаимодействий. Фактически люди об­ладают множеством «я», каждое из которых функци­онирует особым, присущим только ему образом, с тем чтобы отвечать конкретным социальным услови­ям. Поскольку мир и наши «я» представляют собой социальные конструкции, человеческая жизнь состо­ит из игры. Игра замещает собой представление о познаваемом реальном мире. Человек может играть с чувством собственного «я». Постмодернистский образ жизни принимает — и даже с восторгом — то, какими вещи представляются в окружающем соци­альном контексте, осознавая, что это то, чем они не являются. Некоторые сторонники данной системы даже полагают, что постмодернизм может предло­жить решение проблем нашего общества. Однако вопреки такому представлению, постмодернизм от­вергает идею человеческого прогресса. Разрешение данного противоречия могло бы состоять из конкрет­ного набора слов (pattern of words), которые обрета­ют смысл только будучи частью локальных соци­альных взаимодействий.