Согласно Обсерверу (Observer, 1978), психологи «бросили взгляд в далекое прошлое психологии и вытащили на свет теорию познания из двухчастного (bipartite) деления души, разума или сознания» (р. 158). В отличие от вторичной переработки промышленных отходов, которые можно использовать для изготовления новых ценных продуктов, вторичная переработка спиритуалистских конструктов является препятствием для научного прогресса. Однако, утверждает Обсервер, сконструированные психические структуры и функции когнитивизма следует отличать от наблюдаемых когнитивных событий, таких как вспоминание и мышление.
Аналогичным образом Блюитт (Blewitt, 1983) подвергает сомнению уместность заимствования аналогий из области непсихологических событий, таких как вычислительные машины, и настаивает на том, что любые психологические описания должны основываться на фактических событиях, включающих психологические факторы. Он отмечает, что когда компьютеры трактуются так, «как будто» они функционируют как люди (см., в частности: Simon, 1990), в результате мы рассматриваем психологические события как то, чем они не являются. Когда мы начинаем рассматривать компьютеры так же, как и людей (см., в частности: Jonhson-Laird, 1993), мы упускаем из виду очень важные различия. Когнитивные события, утверждает он, появляются как отношения между индивидом и познаваемой вещью, а не возникают в существующем автономно, самоуправляемом компьютерном мозге. Окружающая среда вовсе не оказывается внутри организма для того, чтобы он обрабатывал ее; она остается на своем месте. То, что происходит в самом организме, это физиологические процессы, включающие химические, электрические и физические, а не психологические события. Психологические события — это взаимодействия организма и среды.
«Организм не поглощает среду, чтобы обработать ее, а затем извергнуть в виде реакции; фактически не происходит никакого «входа» или «выхода» («input» or «output»). Организм и среда вступают в контакт друг с другом, и именно различные
108
формы этого контакта и составляют предмет психологических событий. В терминах психологических событий ничего не происходит между «входом» и «выходом», потому что ничего не входит и не выходит. Предметом психологии является вовсе не «набивка» («stuffing»), заполняющая пространство между стимулом и реакцией. Скорее, взаимодействие между стимулом и реакцией составляет психологическое событие» (Blewitt, 1983, р. 397).
В приведенном ниже отрывке из книги, посвященной мышлению, авторы — представители когнитивной психологии — утверждают, что гипотетические механизмы мозга на самом деле представляют собой формы поведения:
«Хотя не подлежит сомнению, что индивиды накапливают и хранят воспоминания о своем поведении и в норме ведут себя в соответствии с актуальными на данный момент обстоятельствами, мы не располагаем явными свидетельствами —- ни логическими, ни эмпирическими — того, что эти формы поведения действительно представляют собой внутренние психические единицы, которые сохраняются, обрабатываются, отыскиваются, отбираются и извлекаются с помощью некоего набора внутренних устройств хранения и обработки. Такая точка зрения приводит нас только к регрессивным (бесконечным) вопросам о механизмах, лежащих в основе механизмов. Не случайно, что описание символических процессов (функций якобы существующего символического устройства) дается в поведенческих терминах, таких как хранение, сортировка и отбор. Сам по себе этот факт подводит нас к мысли о том, что данные процессы являются функцией не какого-либо устройства, а человека, являясь неотъемлемой частью или, точнее, характеристиками его поведения» (Bourne, Eckstrand&Dominowski, 1971, p. 13).
Марр (Marr, 1983) также замечает, что физиологические объяснения основываются скорее на поведении, чем на физиологии, и предлагаются обычно психологами, а не физиологами. Он утверждает, что если мы хотим понять работу мозга, мы должны изучать сам мозг. Исследования паттернов реакций мозга при зрительном восприятии показывают нам сложные физиологические процессы, но они не говорят нам о том, как мы видим человеческое лицо. Предположения о гипотетическом извлечении кажутся ему (в высшей степени) «странными»:
«Механизмы, предлагаемые в качестве объяснения этого якобы имеющего место процесса, представляются настолько странными, что даже трудно
понять, как можно воспринимать их всерьез. Давайте еще раз рассмотрим процесс узнавания. В одном случае мне говорят, что я узнаю ваше лицо, сопоставляя его с репрезентацией, хранимой в моей памяти. Но откуда я знаю, какую репрезентацию я должен извлечь, чтобы сравнить ее с вашим лицом? Сам по себе процесс ее выбора уже должен представлять собой форму узнавания—таким образом, такое объяснение не решает проблему, а просто откладывает ее решение. Мы вынуждены распространить это рассуждение на узнавание образа вашего лица. Предполагается, что я должен иметь в своем распоряжении репрезентацию образа вашего лица, которую я должен сопоставить с самим образом, и т. д., и т. п.» (р. 18).
Пронко (Pronko, 1988) отмечает, что у нас отсутствуют какие-либо свидетельства того, что мозг обрабатывает, контролирует, хранит, помнит или выполняет функции. Даже если мы предположим, что он действительно делает все это, мы должны объяснить, каким образом это возможно, прежде чем сможем применить данное объяснение к человеческой деятельности. Он заключает, что все эти компьютерные атрибуты мозга — не более чем чистая мифология: что нам фактически известно — так это то, что мозг участвует в таких событиях, как мышление и вспоминание, но в них также участвует и множество других условий, как биологических, так и небиологических, и именно их совместное действие охватывает когнитивные и другие виды взаимодействий.
Когниция как управляющий фактор
Согласно точке зрения Миксона (Mixon, 1987), представление когнитивной психологии о том, что человек является иерархически организованным существом — не более чем иллюзия. Не существует никакой пирамиды, на вершине которой находится мозг или когнитивный процессор, спускающий команды вниз по инстанциям. Вместо этого в работу вступает сложная система отношений — способов мышления, движения, чувствования и речи, а также условий внешней среды. «Люди просто не являются (даже по аналогии) машинами, невосприимчивыми к окружающей среде и контролируемыми когнитивными процессами» (р. 40). Мы делаем то, что мы делаем, не благодаря когнитивному указанию, а благодаря овладеваемым со временем и практикой навыкам. Например, мы не можем просто решить думать так, как мастер дзен. Мы должны пройти соответствующую практику, чтобы овладеть этим искусством. Флора и Кестнер (Flora & Kestner, 1995) также утверждают, что когниции не являются причинами, инициирующими поведение.
Эвристики
Широко известна претензия когнитивистов, в особенности Саймона (Newell & Simon, 1972; Simon,
109
1990), на то, что модель обработки информации обеспечивает эффективное средство поиска научных принципов, лежащих в основе познавательной деятельности. С другой стороны, по мнению Морриса, Хиггинса и Бикела (Morris, Higgins & Bickel, 1982), у нас нет никаких гарантий, что вопросы, на которые выводят нас эвристики, могут принести результат или даже являться научными по своей природе; более того, формулирование вопросов определенного типа может явиться препятствием для постановки других вопросов, не менее, а возможно, и более важных. Кроме того, вопросы и ответы, исходящие от когнитивизма, до сих пор были настолько далеки от реальных событий, связанных с людьми и их окружением, что трудно интегрировать их с чем-либо конкретным.
Репрезентационизм
Скиннер (Skinner, 1977) подвергает сомнению логику, лежащую в основе предположения, что мы реагируем на репрезентации мира, а не на сам мир. «Если познание заключается в конструировании психических (ментальных) копий реальных вещей, как мы познаем копии?» — спрашивает он. Быть может, мы создаем копии копий, копии копий копий и т. д.? Когда мы передвигаемся по определенной местности, конструируем ли мы карты, по которым ориентируемся, или мы ориентируемся на самой местности? А если у нас есть карта, создаем ли мы карту карты? Напротив, считает он, «тело реагирует на мир в точке контакта; создание копий было бы пустой тратой времени» (р. 6). Аналогичным образом он подвергает сомнению «теорию копий», рассматривая память (Skinner, 1989). Мы можем создать копии вещей, которые мы видим, но как мы можем создать копии того, что мы делаем? Даже если мы моделируем поведение, мы не можем сохранить его. Когда мы вспоминаем, как нечто выглядит, мы делаем то же, что делали тогда, когда впервые увидели это. В тот момент видение не требовало копий, как не требует их в настоящий момент вспоминание. Узнавание, это у-знавание (повторное познание, recognizing), повторение той реакции, которая возникла у нас впервые. Запоминание — это действие, направленное на то, чтобы в будущем отреагировать таким же образом, каким мы реагируем в настоящем.
Теория прямого реализма (см. главу 13, с. 326) также подхватывает аргументацию, критикующую репрезентационизм. Герген (Gergen, 1994) также считает, что конструкт ментальных репрезентаций должен предполагать, что и ученые имеют дело только с собственными репрезентациями, а не с реальным миром; и в конечном итоге научная психология становится просто невозможной, а мир оказывается лишенным познаваемой реальности. В таком случае мы может знать мир только в том виде, как он репрезентируется. Однако когнитивисты, стремящиеся к объективному знанию о таких конструктах, как схе-
мы и ментальные узлы, своими рассуждениями подрывают значимость тех самых конструктов, которые они пытаются понять (Gergen, 1985). Далее Герген (Gergen, 1994) утверждает, что если когнитивные схемы — это средства, используемые нами для познания мира, и если они являются врожденными, нам требуется практически бесконечное количество таких схем. А поскольку многие из них с очевидностью должны брать начало во внешней среде, как, например, огромное количество новых слов, которые мы узнаем на протяжении жизни, остается неясным, каким образом ребенок, который еще не имеет этих схем, может понимать своих родителей, чтобы усвоить от них эти схемы. Он также указывает на неразрешимые вопросы и противоречия, связанные с когнитивными картами и когнитивным порождением внешнего (overt) поведения, и приходит к заключению, что источником всех этих проблем является разделяемое когнитивизмом представление о дуализме «душа — тело».