Панферов Федор Иванович (1896—) — пролетарский писатель. Р. в семье крестьянина-бедняка. С десяти лет работал подпаском. Позднее в городе — «мальчиком» в магазине купца.
Занимался самообразованием, поступил в учительскую семинарию, но курса не закончил. Член ВКП(б). Работал в редакции уездной газеты, был уполномоченным уисполкома, секретарем уездного комитета партии, организатором сельскохозяйственной коммуны, лектором. К литературной работе подошел от практической деятельности в деревне. Писать начал с 1922. Состоял в руководстве РАПП, выступал с критикой его ошибок. Редактор литературно-художественного журнала «Октябрь». Творчество П. целиком посвящено изображению жизни советской деревни.
Своим ранним творчеством (1922—1927) — пьесами для деревенского театра: «Дети земли», «Урод», «Бунт земли», «Мужики», «Стальной конь», двумя книгами очерков: «От деревенских полей» и «В предутреннюю рань» — Панферов не выходил за пределы крестьянской литературы.
Крестьянская литература в своей основной линии выражала устремления середняцко-бедняцких слоев советской деревни к смычке с пролетариатом, с социалистическим городом. Однако положительная по своему значению крестьянская лит-pa того времени не была свободна от элементов идеализации жизни мелкого производителя, не отличалась необходимой последовательностью в критике идиотизма мелкособственнического существования, подчас ограничивала свою критику лишь рядом бытовых вопросов, а следовательно и не всегда умела дать художественно развитые обобщения о путях развития деревни. Как и для всей основной массы крестьянских писателей, для П. очевидна отсталость, узость крестьянского существования. Но изображая деревенские отношения, видя отчетливо их теневые стороны, П. не поднимался еще до художественно полноценных обобщений; разделяя общий недостаток крестьянской литературы, сосредоточивался на зарисовках деталей быта, эпизодов, фактов.
Первая книга «Брусков», появившаяся при переходе от восстановительного периода к реконструктивному, была несомненно шагом вперед в изображении советской деревни.
Автор «Брусков» заслуженно получил широкую известность. В этой книге Панферов выступил самостоятельным и своеобразным писателем: он развернул с пролетарских позиций острую критику частнособственнических деревенских отношений.
Продолжая начатую в крестьянской литературе критику идиотизма мелкособственнического существования, П. придал этой критике особую силу именно тем, что, не ограничиваясь бытовыми вопросами, обнажил самую основу жизни мелкого производителя — господство принципа частной собственности. Власть частнособственнического начала вполне правильно интерпретирована в «Брусках» как первопричина нищеты, отсталости и бескультурья масс. Узловой вопрос нового этапа революции, развитый в речи т. Сталина на конференции аграрников-марксистов, — назревшая необходимость подвести единую социалистическую базу под народное хозяйство в целом — был четко преломлен П. в «Брусках». «Бруски» — это широкая картина борьбы двух систем — частнособственнической и социалистической, изображение перипетий трудного процесса высвобождения крестьянских масс из цепких пут собственничества.
Всестороннее и последовательное разоблачение порочности собственнических инстинктов, порочности приверженности мелкого производителя к «своему загончику» составляет сильную сторону творчества П. Не случайно это разоблачение проводится им в обнаженной форме не только в первой книге «Брусков», но и во второй и в третьей книге романа. Но в то же время П. чрезмерно преувеличивает силу «мужицкой стихии» и одновременно с этим умаляет ведущее значение новых социалистических элементов в деревне. «Сила привычки миллионов и десятков миллионов — самая страшная сила», по определению Ленина, получила в «Брусках» разностороннее, талантливое изображение. Эта сила прошлого взята и показана П. в момент ее крушения, в момент исторического продвижения социализма в деревню. Различные градации и формы приверженности мелкого производителя к своему, к кровному и показывает П. Кулак Егор Чухляв ради наживы становится добровольным холопом последнего из бар Сутягина. Чухляв живет настороженной жизнью хранителя приобретенного, утрачивает человечность в своих отношениях к жене, к сыну, обособляется, враждует с миром, видя в каждом человеке своего противника. Мученической жизнью живет бедняк Митька Спирин, неослабно стремящийся подправить свое хозяйство, стать самостоятельным хозяином. Сила привычки, сила прошлого порождает, как показывает П., глухой антагонизм в крестьянской массе, заставляет крестьян, омывающих потом и кровью собственные загончики, быть ленивыми, не способными к работе, как только эта работа приобретает общественный характер (постройка плотины, кн. I). Та же сила прошлого, мелкособственническая природа, сказывается в настроениях Степана Огнева, ставящего интересы организованной им коммуны выше интересов государства. Сопоставлением двух принципов организации
коллективного хозяйства — потребительского и производственного, сдельщины — писатель вновь подчеркивает проявление силы прошлого. Он прямо говорит о паразитизме в коммуне Огнева, организованной на потребительских началах, когда вместе с разрушением загончиков была разрушена и заинтересованность мелкого хозяйчика в работе. С другой стороны, Панферов преследует новые стяжательские побуждения мелкого производителя в условиях организации артели на принципе сдельщины (случай с Иваном Штыркиным). В сценах массового убоя скота по наущению кулаков, в сцене кулацкого вооруженного восстания в Полдомасове (кн. III) П. опять-таки изображает возглавляемый кулачеством разгул мелкобуржуазной стихии, ее качество и направление. По определению Ленина, мелкое производство порождает капитализм ежечасно, ежеминутно, ежесекундно. П., взяв в основу раскрытия деревенских отношений принцип частной собственности, сумел показать кулака как фигуру, неизбежно из них вырастающую. Глубоко заинтересованный в сохранении принципа частной собственности, кулак умело воздействует на собственнические инстинкты широких масс крестьянства. Кулак перестал быть схематич. фигурой, пугалом на фоне жизни деревни. Образ кулака у П. богат определениями. Егор Чухляв отличается от осторожного, приноравливающегося к обстановке кулака Плакущева. Сила кулака обозначена как сила всего прежнего уклада жизни деревни, стремительно идущего к крушению. Процесс ликвидации кулачества изображается П. как составная часть общего процесса наступления социализма на устои жизни мелкого собственника. П. показывает уродующее воздействие частнособственнического уклада на многочисленных примерах. Тем самым он убедительнее агитирует своим произведением за новый колхозный строй деревни. С другой стороны, Панферов, поняв, что идиотизм деревенского существования порожден характером отношений людей друг к другу и к собственности, представил в своем романе переход к новому строю как процесс сложный, мучительный, но вместе с тем непреложный и богатый по результатам.
Пагубность пути развития индивидуального хозяйства П. показывает уже в первой книге «Брусков». Артели Степана Огнева противостоит старательно скрепляющий свое индивидуальное хозяйство Кирилл Ждаркин, получающий одобрение кулака Плакущева. П. приводит Ждаркина к крушению, но причинами этого крушения он выдвигает обстоятельства личного и психологического характера — семейный разлад, раздел с Зиной, побоище у канавы. Лишь во второй книге, и в особенности в третьей, Панферов дал социально-политическое обобщение неизбежности гибели индивидуалистического хозяйства в деревне. Поиски «земли, где нет коллективизации», предпринятые Никитой Гурьяновым, заканчиваются неудачей — колхозный строй побеждает.
Социально-экономическую и духовную ограниченность мелкого собственника П. выявляет ярко. Его сила — во всесторонней критике собственнических инстинктов. Но П. обнаруживает и слабые стороны своей работы. Преувеличивая силу мужицкой стихии, навыков прошлого, П. испытывает неудачи в раскрытии идейно-организаторской роли партии. Райком партии показан как организация, живущая в отрыве от живых потребностей практики. Руководители организаций даны П. людьми слепыми, не умеющими сделать правильных выводов из наблюдаемых событий (Жарков, Блинов). Часто личный авторитет К. Ждаркина и его инициатива заменяют собой партийное руководство без ущерба для хода дела. А между тем сам же автор должен признать в К. Ждаркине пережитки мелкобуржуазной психики, приводящие к катастрофе (лозунг «пей — гуляй, однова живем») именно потому, что Ждаркин в конечном счете оказывается единственным вожаком масс. Старые большевики, Богданов, Лемм, как ни пытается оживить их П. тем, что подмечает их странности, причуды поведения, разговоров, остаются неживыми по существу. Богданов запоминается оригинальностью внешнего облика, необычностью поведения и сосредоточенностью на идее подчинения природы человеку, но крепких связей Богданова с живой жизнью Панферов не дает. В третьей книге «Брусков» Богданов выражает интересы писателя в области научного познания земледельческого труда и освоения сил природы. Лемм у Панферова получается шаржированным.
О преимуществах нового типа отношений, о радости новой жизни П. много пишет в третьей книге «Брусков». Однако для этого мотива Панферову нехватает художественных средств, и он развертывает его гл. образом в форме патетических тирад. Конкретно-художественно даны моменты ломки старых привычек собственника, трудного рождения нового. Но само новое в большинстве случаев не получило достаточно художественного изображения. Художественный показ распада семейного быта крестьян П. сопровождает многословными изречениями о характере нового быта (речи Маши Сивачевой). В третьей книге романа пространные речи главных героев, Богданова, Ждаркина, в которых в логической форме утверждается новый характер жизни, замедляют сюжетный разворот произведения. Сюжетная напряженность теряет свою силу и заметно идет на убыль после сцен, изображающих кульминационный пункт борьбы двух систем (вооруженное кулацкое восстание в Полдомасове). Пресекая развитие сюжета, Панферов переполняет книгу рассуждениями героев, своими отступлениями. В роман совершенно неожиданно вводится политотдел, большое промышленное строительство, попутно берется то, что хотя и характерно для нового этапа колхозного строительства, но идейно и художественно не освоено автором, органически не увязано со всей концепцией романа.