Гаков Владимир
Утром 31 октября 1517 года жителей немецкого города Виттенберга разбудил стук молотков на замковой площади. Два монаха прибивали к воротам церкви объявление о предстоящем богословском диспуте и 95 тезисов, которые предлагал для дискуссии ученым схоластам один из монахов -- местный пастор Мартин Лютер. Считается, что с этого события 485 лет назад началась Реформация, повлекшая за собой множество событий, включая рождение современного капитализма и его специфической протестантской этики. Свою атаку на папский Рим буревестник буржуазной революции начал с обвинений в незаконной коммерческой деятельности.
Монах рабоче-крестьянских корней
Будущий вождь Реформации родился 10 ноября 1483 года в городе Эйслебене. Отец Лютера был зажиточным бюргером, за счет труда, упорства и бережливости выбившийся из безземельных крестьян сначала в горные забойщики, а затем в элитную прослойку горных мастеров, имевших свою долю в шахтах и плавильнях. Умирая, отец оставил сыновьям 1250 гульденов, на которые в то время можно было купить поместье с пахотными землями, лугами и лесом. И Мартин на всю жизнь сохранил крестьянскую основательность и упорство, выносливость рабочего и хитрость и хватку городского буржуа.
Начальное образование Лютер получил в церковноприходской школе, где его обучили чтению, письму, счету, а также пению и началам латыни. Но кроме того, школа, сильно смахивавшая на казарму ("баня, где доводили до пота и страха", по воспоминаниям Лютера), научила его хитрить, держать язык за зубами, а если и совершать недозволенные поступки, то только после тщательного учета последствий. Осмотрительность помогла ему в дальнейшем.
Отец неожиданно поверил в высокое предназначение сына и в мечтах видел его в кресле бургомистра, а то и в княжеской или имперской канцелярии (что давало надежду даже на дворянский титул). Поэтому он решил дать ему приличное образование, надеясь на удачный возврат вложенных денег. Чтобы инвестировать в будущее сына максимально эффективно, Ганс Лютер навел справки и выяснил, что лучшим считается университет в Эрфурте. Туда он и отправил Мартина.
В университете Лютер не особенно блистал -- по результатам бакалаврских экзаменов он занял 30-е место среди 57 студентов. После защиты магистерской диссертации отец сделал ему дорогой подарок -- печатный экземпляр Кодекса гражданского права Юстиниана, дав понять, что видит его законником. Однако к юриспруденции Мартин был равнодушен. К тому же летом 1505 года произошло событие, резко изменившее жизнь молодого человека. Возвращаясь из университета, Мартин попал в ужасную грозу и, напуганный чуть не убившей его молнией, дал обет принять постриг, если останется жив.
Сказано -- сделано (данному слову Лютер не изменял). Отец пришел в бешенство: мало того что пропали вложенные в сына деньги, так теперь и внуков не дождешься -- какие дети у монаха, давшего обет безбрачия! Но Мартин, за которым история сохранила его непримиримое "На том стою и не могу иначе", не уступил. Простившись с университетом, он поступил в местный августинский монастырь.
Спустя два года Лютер вернулся в alma mater -- теперь уже в сане священника для изучения науки, соответствовавшей его новому положению,-- теологии. В ней он действительно преуспел.
Знания и способности молодого богослова были замечены. В 1508 году Лютер получил лестное предложение занять место настоятеля городской церкви в Виттенберге и одновременно читать лекции в открытом в городе университете. Затем последовали путешествие в Рим, защита докторской диссертации и назначение августинским викарием (то есть наместником епископа -- почти епископом, только без епархии). В Виттенберге его авторитет еще больше вырос после того, как в 1516 году в город пришла чума. Лютер, отвергнув предложение покинуть город на время эпидемии, остался со своими прихожанами.
А затем наступил переломный 1517 год. Лютер достиг возраста Христа и был готов совершить главный поступок в своей жизни. Однако к открытому бунту против вскормившей его матери-церкви привели события случайные.
Еще во время обучения молодой человек постоянно встречал в трудах отцов церкви суждения, вызывавшие у него желание поспорить. Но Лютер давил в себе сомнение -- образованный богослов прекрасно понимал, кто искушает его, строит козни и сбивает с пути истинного. Однако священные книги -- одно, а конкретная политика папы и суждения церковных авторитетов -- все-таки нечто другое. И тут привыкший самостоятельно мыслить виттенбергский викарий не собирался молчать.
Он уже пришел к осознанию того, что станет сердцевиной развитой им реформаторской идеологии. Главное для истинного христианина -- личная вера, а не слепое доверие авторитету. Только личная вера дает надежду на вечное спасение, а не жизнь по указке церковных авторитетов, не исполнение предписанных ритуалов, не упование на спасительную силу священных реликвий и тем более не отпущение грехов, которое можно купить за деньги.
Предоплата за грехи
Каплей, переполнившей терпение монаха-правдолюбца, стала торговля индульгенциями, развернувшаяся зимой 1517 года в германских землях. Ими бойко торговали папский субкомиссар и по совместительству бранденбургский инквизитор Иоганн Тецель и секретарь крупного торгового дома Фуггеров. Формально деньги собирали на строительство собора Святого Петра. Но на сей раз Рим решил не довольствоваться частными пожертвованиями, а наладить, как сейчас говорят, образцовый fundrising. О размахе торговли Лютер мог судить по тому, как уменьшилось число приходящих на исповедь. Зачем открывать свои тайны священнику, когда отпущение грехов можно просто купить?
Развитие товарно-денежных отношений в Западной Европе не могло не затронуть крупнейшего хозяйствующего субъекта -- церковь. Началось все с продажи светским лицам церковных должностей. Затем последовали ссуды под грабительские проценты, прямое участие в доходных операциях купцов (папские наместники не брезговали иметь дело и с иноверцами), взятие под контроль банков и торговых фирм. А потом Ватикан перешел к розничной торговле индульгенциями.
Практика избавления от мук чистилища за особые отличия перед церковью, в том числе пожертвования, существовала со времен крестовых походов. Однако то были исключительные случаи -- решения об индульгенции принимались высшими церковными органами и были адресными. Но уже в конце XIV века получила распространение упрощенная процедура. Так, грехи отпускали не только паломникам, посетившим Рим, но и тем, кто вместо этого внес денежный или имущественный взнос, собираемый папскими экспедиторами.
Оставалось сделать последний шаг для упорядочения товарно-денежных отношений в этой деликатной сфере -- установить цены на новый товар и наладить выпуск соответствующих ценных бумаг. Это было сделано в 1470-х годах при папе Сиксте IV. Тогда и началась свободная продажа особых грамот с номиналом, в которых было указано, какие именно прегрешения отпускаются обладателю сего "векселя".
Тарифы на услуги можно было узнать в любом приходе. Убийство аббата или другого священника тянуло на 7-10 "у. е." (тогда счет шел на гроссы -- так назывались серебряные монеты), святотатство -- на 9, убийство отца или матери -- на 5 и т. д. Происхождение денег, уплаченных за индульгенцию, церковь не интересовало. Кроме того, возник "кредит" -- индульгенции можно было покупать на отпущение еще не совершенных грехов, а также для умерших родственников и близких с целью уменьшить их адские муки.
Торговали индульгенциями обычно монахи-доминиканцы, но в доле были и князья, бравшие отступные за право продаж на их землях, и ростовщики, ссужавшие деньги на организацию "торговых точек" и рекламу. Известен пример, когда архиепископ Альбрехт фон Гогенцоллерн просто занял у банкиров Фуггеров сумму, равную той, что должен был выручить от продажи индульгенций и отослать в Рим, а затем выколачивал эти деньги у мирян -- разумеется, с учетом процентов. А тот же Тецель в полном соответствии с законами рынка варьировал цену в соответствии со спросом, устраивал воскресные распродажи, давал оптовые скидки -- в общем, вел себя как настоящий коммерсант.
Богопродавцы вызывали глухой ропот во всех сословиях -- даже самый забитый прихожанин хоть раз, да слыхал на проповеди притчу о Христе, изгнавшем торговцев из храма. А кроме того, циничное и откровенное предложение церкви решать вопросы вечного спасения с помощью звонкой монеты рождало смутное подозрение, что и вся деятельность курии на протяжении веков была просто грандиозной аферой и надувательством. И наконец, продажа индульгенций подрывала едва ли не самый привлекательный в глазах неимущих тезис христианской веры о том, что неравенство существует только на земле и что богатому попасть в рай -- что верблюду пролезть в игольное ушко.
В широких слоях общества росло убеждение, что их "кидают" и делают это не первый век. Надо было только облечь это подозрение в правильно сформулированные обвинения, и сделать это должен был тот, кто изрядно поднаторел в церковной терминологии. Как сказал Маркс, "революция началась в мозгу монаха". И этим монахом стал Мартин Лютер.
Лавина сорвалась
Как и других верующих, его возмущала откровенная коммерциализация религии. Однако ученый богослов увидел в ней нечто более страшное, чем профанация религиозных таинств. Он обнаружил глубокую червоточину, поразившую весь церковный организм. Лютер усомнился в присвоенном Римом праве решать вопрос о греховности человека, в праве освобождать его от греха, сведя это к обезличенной торговой операции. Иначе говоря, в праве говорить от имени Бога и делать то, что находится исключительно в Его компетенции.
Однако взрывоопасные лютеровские тезисы не заходили так далеко. Лютер еще был не готов к объявлению войны самому Святому престолу, и поэтому его тезисы, вопреки расхожему заблуждению, не были ни воинственными, ни кощунственными или оскорбительными по отношению к учению церкви. Лютер хотел корректного ученого спора -- причем не только с собратьями по церковному цеху, но и со светскими властями, потому и отослал копии тезисов нескольким архиепископам и князьям.