К вопросу об использовании памятников римского права в качестве исторического источника
Коптев А.В.
Юридическое прикрепление сельских рабов к имениям в Римской империи никогда специально не рассматривалось как самостоятельная проблема. В основном этого вопроса касались исследователи, занимавшиеся позднеримским колонатом. А поскольку общепризнанно, что в сельском хозяйстве Поздней империи прикрепление сельского населения к земле выразилось прежде всего в складывании зависимого колоната, то рабству в этой связи обычно отводилась второстепенная роль. Видимо, поэтому в исследовании колоната юридическое прикрепление колонов к имению считается важным рубежом в развитии этого института, тогда как при изучении рабства подобный рубеж выступает сильно размытым и ему не придают столь большого значения. Между тем во многих работах рабству отводится важная роль в сельском хозяйстве IV в.1 Как подчеркивается в недавних исследованиях позднеантичного рабства рабовладельческие отношения сохраняли немалое значение во многих сферах жизни Империи вплоть до времени Юстиниана2. Это неизбежно возвращает нас к уже ставившемуся в литературе вопросу: имеем ли мы дело все с тем же античным рабством, не изменило ли позднеантичное рабство свою природу, не приобрели ли отношения господина и раба новые черты, неизвестные в прежнюю эпоху3? И здесь следует обратить внимание на сельских рабов, юридический запрет продажи которых без имений привел к тому, что они, оставаясь по статусу рабами, фактически превратились в род крепостных, близких к колонам4.
Вопрос о времени установления прочной связи сельских рабов с имением в Римской империи генетически связан с проблемой причин их прикрепления к имению. Одни исследователи ищут причину прикрепления сельских рабов (как, впрочем, и колонов) к имению в необходимости повысить эффективность действия налоговой системы. Причем само прикрепление рассматривается ими как мера, отвечающая не более чем конкретным практическим запросам внутренней политики. Как и подобная мера в отношении колонов, эта тоже не сразу утвердилась в практике, поэтому правительство было вынуждено время от времени (вплоть до CI.XI.48.7 – 371 г.) повторять запрет продажи сельских рабов без земли5. Очевидна зависимость этой точки зрения от господствующей в современной литературе о колонате концепции фискальных причин прикрепления сельского населения Поздней империи6.
Другая точка зрения имеет основой давнюю традицию представлять движение от античности к средневековью как эволюцию рабства в крепостничество или сходную с ним форму зависимости. Предпосылку прикрепления сельских рабов к имению в этом случае усматривают в постепенном вызревании их наследственной связи с обрабатываемой ими землей7. А непосредственную причину юридического закрепления этой связи видят в недостатке рабочей силы8. Но и при этой исходной посылке возможны разные решения нашего вопроса. А. Джоунз рассматривал появление острой потребности в рабочей силе в свете гипотезы о резком сокращении притока военнопленных в эпоху Поздней империи, что, по его мнению, и вынудило Диоклетиана прикрепить свободных сельских держателей к земле, а Валентиниана I – запретить продавать сельских рабов без земли (CI.XI.48.7 – 371 г.)9. В работах Е.М. Штаерман прикрепление сельских рабов рассматривается как более сложный процесс, имеющий глубокие корни в развитии римской экономики II–III вв. Ее выводы вкратце сводятся к следующему. Во II–III вв. как в сельском хозяйстве, так и в других отраслях экономики постепенно складывается устойчивый неразрывный комплекс "работник – средства производства"10. В сельском хозяйстве этот комплекс, состоящий из имения, орудий труда и работников, прежде всего рабов, составлял то понятие "имение с инвентарем", на которое ориентировались в своей практике юристы и которое во II–III вв. постепенно расширялось, вбирая в себя все новые категории обслуживающих имение лиц11. Это расширение понятия "имение с инвентарем" на практике отвечало все большему распространению имений, отличавшихся от вилл, традиционных для классической эпохи римского рабовладения. Сельские рабы, будучи составной частью инвентаря имения, рассматривались – чем дальше, тем больше – как его неотъемлемая часть, без которой имение менее продуктивно и, соответственно, менее привлекательно для приобретения. Поэтому постепенно в праве распространяется негативное отношение к продаже имений без принадлежащих к ним рабов, которое со временем оформляется в ряде ограничений на продажу имений и сельских рабов отдельно друг от друга. Ко второй половине IV в. (CI.XI.48.7 – 371 г.) развитие этих ограничений вылилось в прямой запрет продавать сельских рабов отдельно от имений12.
Таким образом, прикрепление сельских рабов к имению рассматривается в литературе как постепенный процесс, завершившийся во второй половине IV в. (371 г.). Начало этого процесса одни исследователи относят ко II–III вв., другие – к эпохе Диоклетиана и Константина. Концептуально это различие обусловлено разной оценкой причины принятия юридического запрета продажи сельских рабов без имения: в первом случае ее видят в недостатке рабочей силы вследствие падения производительности рабского труда13, во втором – главной причиной выступают фискальные интересы. Это нашло отражение и в разной трактовке используемых в качестве источника римских юридических текстов. В отличие от большинства исследователей, Е.М. Штаерман уже в юридических текстах II–III вв. находит предпослыки и признаки ограничения продажи сельских рабов без имения, или по крайней мере утверждения такого ограничения в качестве обычая.
"Возникновение и укрепление связи работника со средствами производства и с самим имением"14 Е.М. Штаерман рассматривает на материале разработки римскими юристами I–III вв. понятий "инвентарь", "оборудование", "имение с инвентарем" и "оборудованное имение". В специальной литературе обращено внимание на то, что проблема связи инвентаря с имением разрабатывалась римскими юристами применительно к легату, узуфрукту и аренде,– иными словами, эти понятия обслуживали юридические нужды, а значит, споры о составе instrumentum и fundus cum instrumento преследовали лишь цель буквально выполнить волю юридических сторон15. А. Штайнвентер подчеркивает, что юридическая формула fundus cum instrumento не использовалась, например, в практике продажи – при продаже имения инвентарь, если это в договоре специально не оговаривалось, не рассматривался как продающийся вместе с имением (Dig. 19.1.17 рг.; 2)l6. По мнению же Е.М. Штаерман, "на деле за формальным моментом – требованием выяснения воли завещателя – определенно вырисовывается все усиливающееся убеждение в неразрывной связи работников с землей и средствами производства"17. "Постепенно развивается представление о взаимосвязи рабочей силы с недвижимым имуществом... Алфен считал, что рабы не включаются в понятие инвентаря имения" (Dig. 33.7.12.2). Но со временем утверждается противоположное мнение, согласно которому завещание имения с инвентарем предполагает передачу наследнику и находящихся в имении людей, которые включаются в понятие инвентаря (instrumentum)18.
Обратим, однако, внимание на то, что мнение, согласно которому рабы должны считаться составной частью инвентаря имения, появляется у юристов не во II–III вв., а уже в I в. до н.э.– I в. н.э., т. е. одновременно с противоположным мнением Алфена19. На юриста I в. н.э. Сабина ссылается Ульпиан, утверждая, что "в инвентарь имения входит то, что приготовлено для получения, сбора, сохранения урожая... Для получения,– как например, люди, которые обрабатывают поле, и те, которые их заставляют работать или являются их начальниками; в число их входят вилики и надсмотрщики..." (Dig. 33.7.8)20. В сходном контексте и для еще более широкого понимания инвентаря Ульпиан ссылается даже на учителя Алфена – Сервия Сульпиция (в изложении его учеников – Dig. 33.7.12.6 – цит. ниже). Это позволяет думать, что различное понимание юристами состава инвентаря имения не коренилось в развитии и изменении хозяйственной практики, а имело иную основу. Ульпиан сообщает, что Алфен исключал из состава инвентаря всех людей, "так как он считал, что ничто живое не является инвентарем"21. Тогда как, очевидно, Сабин и его сторонники (а еще раньше Сервий Сульпиций) считали инвентарем все, что необходимо для обработки имения, независимо от физической природы этого необходимого22. Иными словами, если одни понимали инвентарь узко как орудия труда23, то другие доводили эту же мысль до логического завершения, включая в состав instrumentum также рабов и животных, не имевших наравне с неодушевленными предметами юридического лица и трактовавшихся как res (см. Gaius. Instit. II.13; 14а; 15), почему и можно было рассматривать их как инвентарь. Конечно, трактовка юристами рабов в качестве инвентаря, выражаясь современным языком, была определенной юридической условностью, доведением до формально-логического конца принципа отсутствия у раба каких-либо прав и принципа полноты распоряжения им господина (точно так же, как трактовка его в качестве res), что на практике имело множество различных ограничений. Поэтому, когда А. Штайнвентер попытался отыскать обозначение рабов в качестве инвентаря в неюридической литературе, то оказалось, что привлеченные им авторы (Cato I.5; Colum. I.8.8; XII.3; Val. Max. IV.4.6; Phaedrus IV.5. 24; Pallad. de agric. I.43) понятием "инвентарь" обозначали только сельскохозяйственные орудия24. И только блестяще образованный Варрон, переписывавшийся с юристом Сервием Сульпипием Руфом (Gell. II.10), удачно сформулировал принцип деления инвентаря на vocale, semivocale et mutum (Varro, De r.r.I.17.1), который с позиций современных представлений о развитии римского рабства во II в. до н.э.– I в. н.э. выглядит как подготовленный социально-экономическим развитием эпохи. Говоря о рабах как об instrumenti genus vocale, Варрон, безусловно, имел в виду реальную рабовладельческую действительность производственных отношений в сельском хозяйстве. В то же время, чтобы такое определение возникло, было необходимо уже в I в. до н.э., наряду с узким значением instrumentum, устойчивое представление и о его расширительном толковании25. И текст Варрона, упоминающий instrumenti genus vocale, сообщает о двух точках зрения на "средства, которыми возделывают землю" (Varro. De г.г.1, 17,1; agri quibus rebus colantur), как раз в соответствии с двумя мнениями юристов о составе понятия instrumentum fundi: "Одни разделяют эти вещи на две части: на людей и дополняющие людей вещи, без которых они не могут возделывать землю; другие – на три части, на три рода инвентаря: говорящий, бессловесный и немой; говорящий, к которому относятся рабы, бессловесный, к которому относятся волы, немой, к которому относятся телеги"26. Очевидно, что здесь "дополняющие людей вещи, без которых они не могут возделывать землю" (adminicula hominum, sine quibus rebus colere non possunt) – это инвентарь в узком смысле слова, т.е. орудия труда и другие средства производства, естественно, что он не включал в себя отделенных от него homines. Сторонники же другого мнения применяли термин instrumentum ко всему, что связано с имением: в него – как genus instrumenti vocale – включались и те homines, которые были servi27. Мы не знаем, заимствовал ли Варрон расширительное значение термина instrumentum из юридического языка, или же оба значения понятия "инвентарь" существовали в "естественном языке" и оттуда перешли в язык юристов. Однако очевидно, что в последнем они присутствовали еще в начальной стадии классической эпохи римской .юриспруденции и не исключали одно другого.