Вопрос о программе начал обсуждаться в эсеровской среде еще летом 1902 г., а ее проект (четвертый вариант) был опубликован лишь в мае 1904 г. в № 46 “Революционной России”. Проект с незначительными изменениями был утвержден в качестве программы партии на ее первом съезде в начале января 1906 г. Эта программа оставалась главным документом партии на протяжении всего ее существования. Основным автором программы был главный теоретик партии В. М. Чернов.
Эсеры являлись прямыми наследниками старого народничества, сущность которого составляла идея о возможности перехода России к социализму некапиталистическим путем. Однако в народническую доктрину об особом пути России к социализму эсеры внесли существенные коррективы, обусловленные теми изменениями, которые произошли как в России, так и в мировом социалистическом движении к началу XX в. Отвергнув марксистский принцип материалистического монизма, считавший уровень развития производительных сил за “первопричину”, “конечный счет” всех других общественных явлений, авторы программы придерживались при ее составлении метода эмпириокритицизма, сводившегося к выявлению взаимозависимости и функциональных связей между всей совокупностью фактов и явлений. В эсеровской программе можно выделить четыре основных блока. Первый из них посвящен анализу тогдашнего капитализма; второй — противостоящему ему международному социалистическому движению; в третьем — давалась характеристика своеобразных условий развития социалистического движения в России; в четвертом — обосновывалась конкретная программа этого движения с последовательным изложением пунктов, затрагивавших каждую сферу общественной жизни: государственно-правовую, хозяйственно-экономическую и культурную.
При анализе капитализма особое внимание обращалось на соотношение его отрицательных (разрушительных) и положительных (созидательных) сторон. Этот пункт был одним из центральных в эсеровской экономической доктрине. Отрицательные стороны связывались с функцией “собственно капиталистической формы эксплуатации производительных сил”, а положительные — с функцией “самого содержания”, т. е. с ростом самих производительных сил. Соотношение этих сторон считалось более благоприятным в области индустрии и в индустриально развитых странах и менее благоприятным — в земледелии и в аграрных странах. Согласно этой теории, чем благоприятнее было названное соотношение, тем более творческую, созидательную роль играет капитализм, тем активнее он обобществляет производство, подготавливает материальные предпосылки для будущего социалистического строя, содействует развитию и объединению промышленного пролетариата. Российский капитализм, по мнению эсеров, характеризовался наименее благоприятным соотношением “между творческими, исторически прогрессивными и темными, хищнически-разрушительными тенденциями”. В российской деревне разрушительная роль капитализма считалась преобладающей. Как нетрудно заметить, старонародническая догма о регрессивности капитализма в России в итоге не отрицалась, а лишь корректировалась, ее применимость сужалась областью земледелия.
И группировка социальных сил в стране определилась, как считали эсеры, неблагоприятным соотношением положительных и отрицательных сторон капитализма, существованием самодержавно-полицейского режима, сохранением патриархальности. В отличие от социал-демократов эсеры видели в этой группировке не три, а два лагеря. Один из них, под эгидой самодержавия, объединял дворянство, буржуазию и высшую бюрократию, другой — промышленный пролетариат, трудовое крестьянство и интеллигенцию.
Дворянско-землевладельческий класс определялся как первая и главная опора русского самодержавия. Он сохранял за собой все былые привилегии первенствующего сословия, за исключением права владеть живыми душами. Тем не менее в пореформенный период почва постоянно ускользала из-под его ног. Он терял свое основное богатство — землю, уменьшалась его численность, падала, его роль в экономике, культуре, идейной жизни общества. Лучшие, более или менее прогрессивно настроенные его представители уходили из этого класса” В его среде приобретали все больший политический вес крайне реакционные элементы, так называемые “зубры”. Дворянско-земле-владельческий класс все более превращался в “почетных государственных нахлебников и приживальцев”, становился объектом презрения и ненависти общественных сил, стремившихся к переменам. Чувствуя свою историческую обреченность, он все теснее льнул к деспотической власти, поддерживал и вдохновлял ее реакционную политику.
Принадлежность к вышеназванному, первому, лагерю буржуазии, ее консервативность эсеры объясняли прежде всего ее сравнительной исторической молодостью, политической незрелостью и особенностями происхождения. В Европе абсолютизм был во многом обязан буржуазии своей победой над феодализмом; в России же, наоборот, буржуазия всем была обязана абсолютизму: ни в одной стране, кроме России, правительственная политика “фабрикации фабрикантов” не достигала столь большого размаха. Буржуазия была поистине баловнем власти. Ей предоставлялись различные привилегии: субсидии, пособия, вывозные премии, гарантии доходности, казенные заказы, покровительственные пошлины и т. д. С самого своего зарождения российская буржуазия отличалась чрезмерной концентрированностью, что служило основой для появления у нее олигархических тенденций, вело к обособлению ее в особый, замкнутый, оторванный даже от мелкой бужуазии социальный слой.
Синдицирование промышленности, пришедшее вместе с иностранным капиталом, укрепило связи организаций буржуазии с правительством. На экспертизу и заключение этих организаций нередко передавались правительственные законодательные предположения. Таким образом, у торгово-промышленной верхушки было некоторое подобие своей “неписаной конституции”, которая в экономическом плане была даже выгоднее, чем конституция для всех. Этими обстоятельствами во многом объяснялся аполитизм этого слоя, стремление не конфликтовать с правящим режимом. Сказывалось и то, что внутренний рынок был сравнительно узким. На внешнем рынке российский капитал не мог свободно конкурировать с капиталом развитых стран. На новых территориях он мог чувствовать себя спокойно лишь тогда, когда они оказывались в составе Российского государства, под защитой его высоких таможенны пошлин. Империалистические же аппетиты российской буржуазии могли быть осуществлены только военной мощью самодержавия. Консервативность русской буржуазии определялась и тем, что очень активно вел себя пролетариат, выступавший к тому же с самого начала под социалистическим знаменем.Опорой самодержавия, его непосредственным воплощением являлась высшая бюрократия. Она не была чуждой ни для дворянства, ни для буржуазии. Ее элитарный слой сливался с земельной аристократией. Буржуазия, хорошо понимая значение “личной унии”, широко привлекала в правление своих предприятий, особенно крупных, акционерных, титулованных лиц, занимавших высокие посты в бюрократической верхушке. При таком раскладе сил, учитывая инертность и инфантильность, преобладавшие в среде дворянства и буржуазии, роль опекуна-диктатора играло самодержавие.
Для эсеров основным принципом деления общества на классы являлось не отношение к собственности, а источник дохода. В итоге в одном лагере оказывались те классы, для которых таким источником служила эксплуатация чужого труда, а в другом — классы, живущие своим трудом. К последним относились пролетариат, трудовое крестьянство и трудовая интеллигенция.
Крестьянство являлось предметом особого внимания эсеровской теории и практики, так как по своей численности и экономическому значению оно было, по мнению эсеров, “немного не всем”, в то время как по своему правовому и политическому положению — “чистым ничем”. “Все его отношения с внешним миром,— считал Чернов,— были окрашены в один цвет — данничества”. Впрочем, положение крестьянства было действительно настолько тяжелым, что признавалось всеми. Эсеровская оригинальность заключалась не в оценке положения крестьянства, а прежде всего в том, что эсеры в отличие от марксистов не признавали крестьянские трудовые хозяйства мелкобуржуазными; эсеры не разделяли догму, что крестьянство может прийти к соиализму только через чистилище капитализма, через дифференциацию на буржуазию и пролетариаты. Эсеры унаследовали в своей теории положения классиков народнической экономической теории об устойчивости крестьянских хозяйств, об их способности противостоять конкуренции со стороны крупных хозяйств. Эти постулаты и являлись исходными в эсеровской теории некапиталистической эволюции трудового крестьянства к социализму.
Упрощенным является распространенное в марксистской литературе мнение о том, что якобы эсеры, подобно старым народникам, считали крестьян социалистами по природе. В действительности эсеры лишь признавали, что “общинно-кооперативный мир деревни вырабатывал в ней своеобразное трудовое правосознание, легко смыкающееся с идущей от передовой интеллигенции проповедью аграрного социализма”. На этом представлении основывался пункт эсеровской программы о необходимости пропаганды социализма не только среди пролетариата, но и крестьянства.
Каким же виделся эсерам российский пролетариат? Они прежде всего отмечали, что но сравнению с голью и нищетой деревни городские рабочие жили лучше, но их уровень жизни был гораздо ниже, чем западноевропейского пролетариата. Российские рабочие не имели гражданских и политических прав; отсутствовали и законы, предусматривавшие улучшение их положения. В связи с этим любые выступления экономического характера приводили, как правило, к столкновению с властями, перерастали в политические. Поскольку у рабочих не было легальных профессиональных организаций, руководство выступлениями рабочих осуществляли, как правило, нелегальные партийные организации.