Смекни!
smekni.com

Хронологические рамки нового времени (стр. 1 из 3)

План

Хронологические рамки и периодизация истории Нового времени. 1

Особенности социально-экономического и политического развития России в Новое время. 6

Литература. 14

Хронологические рамки и периодизация истории Нового времени.

Вопрос о хронологических рамках Нового времени по разному определяется в различных исторических школах.

Например, согласно Ленину, новый период русской истории начинается "примерно с 17 века", то следовательно, "до этого Россия как бы находилась еще на пороге нового времени" "Вступая в XVI cтолетие, - писал он, - Россия, как и другие европейские страны, оказалась на пороге нового времени".

Сам переход к Новому времени можно связать со становлением единого государства и его аппарата. В свою очередь этот процесс, считал историк, в значительной мере определялся окончательной ликвидацией удельной системы и признаков автономии. При желании здесь можно усмотреть определеную неточность. Ведь уже в XVII в. в состав Русского государства на правах именно автономии вошла Украина; на протяжении всего этого века определенные особенности сохранялись в управлении Сибирью, Поволжьем и даже Новгородской землей, Смоленском и Казанью. Причем, что особенно важно, эти особенности управления были лишь отражением сохранявшихся особенностей статуса населения этих территорий и, соответственно, особенностей их отношений с властью. Это конечно были не уделы, но безусловно признаки автономизации и даже федерализма здесь налицо. К этому надо добавить, что и позднее, уже в начале XVIII в. особый статус получили присоединенные к России Прибалтийские земли. Начатая Петром I и фактически завершенная Екатериной II губернская реформа способствовала созданию унитарного государства, однако особый статус отдельных территорий сохранялся, что стало особенно явным в XIX в. после того, как Александр I дал конституции Польше и Финляндии.

Временной промежуток в 170 лет, совпадающий с процессом становления Московского государства, по мысли историка, таким образом, это, если исходить из той же системы координат, по сути переходный этап от средневековья к Новому времени. Сразу же неизбежно возникает несколько вопросов. Во-первых, значит ли это, что средневековой так сказать "в чистом виде" можно считать только домосковскую Русь? Во-вторых, не слишком ли протяженным, затянутым оказывается переходный период?

Появившаяся у российских историков с конца 1980-х гг. возможность отказаться от использования этой схемы, на первый взгляд, освободила нас от сковывающих движение пут и предоставила право или выбрать между любым из существующих методологических подходов, или выработать свой собственный, либо вовсе не задумываться о том, как называется изучаемый нами период истории. Однако, как нередко бывает не только в науке, со временем свобода выбора стала ощущаться как новое бремя. Многие историки оказались дезориентированы во Времени Русской истории, а некоторые стали испытывать даже своего рода ностальгию по тем временам, когда можно было без излишних колебаний пользоваться уже готовым решением.

Еще большую сумятицу внесли попытки заменить формационный подход "цивилизационным". Уже скоро выяснилось, что, в отличие от формационного, основанного на чеканных определениях его основных понятий, цивилизационный подход далеко не так однозначен, и трудности начинаются уже на стадии выяснения того, что такое цивилизация, ибо в науке сосуществует немалое число различных трактовок этого понятия. Причем остановить свой выбор на той или другой чисто механически невозможно, ибо каждая из них сопряжена с целым шлейфом подчас совершенно непривычных понятий, которые в совокупности должны создать у историка иное видение исторического процесса, целей и задач исторического познания, иное представление о собственных возможностях как исследователя.* По существу это означает необходимость переучиваться, причем делать это самостоятельно, постоянно оказываясь перед проблемой выбора. Между тем, как показывает опыт последних лет, к свободе выбора (и опять же не только в науке) приходится долго и мучительно привыкать, причем по мере привыкания приходит понимание того, что выбор означает еще и значительно большую, чем прежде, ответственность.

И это при том, что все отлично осознают условность любой периодизации, ее вспомогательный, инструментальный характер. Вместе с тем, своего рода коварство всякой периодизации (как, впрочем, и всякой схемы, являющейся искусственным построением историка) в том, что, с одной стороны, она необходима для ориентации во временном пространстве истории, а также для осмысления значения тех или иных исторических явлений. С другой стороны, как только мы принимаем ту или иную периодизацию, мы автоматически (и нередко бессознательно) переносим на изучаемые нами явления принятые характеристики того исторического периода, к которому они относятся. Между тем, при более внимательном рассмотрении оказывается, что и характеристики эти достаточно неопределенны. В результате искаженными оказываются выводы конкретно-исторических исследований.

Наконец, нельзя не сказать и еще об одной проблеме. Речь идет о проблеме соотношения терминологии отечественной исторической науки и общемировой. Если "средние века" - это практически дословный перевод соответствующих терминов, существующих в большинстве европейских языков, то с "новым временем" дело обстоит иначе. Сам термин появился в результате противопоставления новой и древней истории, возникшего в эпоху Возрождения. Уже Ф.Петрарка в 1341 г. различал storia antica и storia nova, между которыми он помещал темные века, протянувшиеся, по его мнению, от падения Римской империи до его собственного времени. Однако позднее в большинстве европейских языков (исключение составляет немецкий с его neuere Geschichte) Новая история стала обозначаться посредством понятия modern. На русский язык это слово, как правило, переводится как современный и это вполне соответствует англоязычному modern history, если принять во внимание, что западная историография обозначает так всю историческую эпоху с Возрождения до наших дней, вводя понятие Новейшее время, как "не столько содержательное, сколько временное, хронологическое", в то время как в советской историографии оно было неразрывно связано с оценкой Октябрьской революции 1917 г., как важнейшей вехи мировой истории. Дело осложняется еще и тем, что в русском языке также существует прямое заимствование модерн, используемое в искусствознании для обозначения определенного художественного стиля,* а также его производные модернизм и даже модернизация. Наконец, как в русском языке можно предложить ряд синонимов к словосочетанию современная история (нынешняя, настоящая, текущая), так и в исторической литературе на европейских языках, например английском, встречаются contemporary, current и даже present history. Все это создает дополнительную путаницу.

Итак, по всей видимости, вопросы, на которые следует попытаться ответить, состоят в следующем. Во-первых, в какой мере вообще обоснованно применение в контексте русской истории понятий Средневековье и Новое время? Во-вторых, если эти понятия использовать, то меняется ли их значение и временные рамки в контексте русской истории и, если да, то как? Необходимо сразу признать, что окончательные, исчерпывающие или сколько-нибудь однозначные ответы на эти вопросы дать невозможно. Речь может идти лишь о различных вероятных, да и то весьма приблизительных, вариантах таких ответов.

История Западной Европы в новое время может быть разделена на два больших отдела по двум, так сказать, центральным эпохам, сообщающим то или Другое значение каждому из этих двух отделов в целом культурно-социального развития последних четырех веков. Первенствующее место в первом отделе принадлежит религиозной реформации XVI в. со всеми культурными и социальными, церковными и политическими движениями, которые ей предшествовали, ее вызвали, ее сопровождали и осложняли, за нею последовали и из нее вытекли. В середине XVII в. реформационный период кончается, и наступает новый период западноевропейской истории, характеризующийся господством абсолютной монархии, период от вестфальского мира до начала французской революции, т. е. от 1648 по 1789 г. Подобно тому, однако, как реформация XVI века, начиная новый исторический период, находится вместе с тем в центре эпохи, первая половина которой была временем ее подготовления, а вторая временем ее развития и обнаружения ее следствий, так и французская революция, с которой многие начинают "новейшую" историю Западной Европы, может быть рассматриваема как событие центрального значения, потому что к событию этому сходятся и от события этого расходятся все главные явления предыдущей и последующей истории. Мы можем идти и далее в этом сравнении: в конце XVIII в. Западная Европа вступила в столь же бурную эпоху, как и в начале XVI в., но как тогда общественные движения совершались под знаменем религиозных идей, еще ранее высказывавшихся в литературе, так и движениям, начавшимся в конце XVIII в., тоже предшествовала эпоха усиленной умственной работы, направленной на решение вопросов морали и политики. Это явление и составляет одну из характерных особенностей XVIII столетия, "века просвещения" или "философского века", как его называют. Новое культурное направление, соединившее в себе, как мы увидим, результаты гуманизма и протестантизма, унаследовавшее свободомыслие и светский характер первого и усвоившее заключавшиеся во втором элементы религиозной и политической свободы, в середине XVIII века овладело до известной степени абсолютными монархами и их министрами. В эту эпоху возникает характерное явление "просвещенного абсолютизма" или "просветительного деспотизма". Как в реформационный период церковные преобразования совершались двояким путем, или сверху, путем действия государственной власти, или снизу, путем общественных и народных движений, так и в это время государственные и общественные реформы предпринимались или по инициативе правительств ("просвещенный абсолютизм"), или были, наоборот, результатом общественного движения (революция), причем "просвещенные деспоты" являлись иногда даже предшественниками революции, поскольку и они, и деятели последней ставили себе одни и те же задачи и исходили из одних и тех же идей.