Вторая мировая война для немцев выступает как центральная проблема национального исторического самосознания. ФРГ и ГДР в качестве государственных образований возникли после войны. Двенадцать лет национал-социалистического господства как бы разорвали историю Германии, помешав складыванию ее непрерывной исторической картины. Не случайно в широкой лексике события 1945 г. получили название «час ноль», равно как выражение «после войны» стало обозначать события 1950-х гг.
Война для немцев стала своего рода прорывом в новую эпоху, однако анализ ее событий германским обществом долгое время был ограничен. В Германии период Второй мировой войны воспринимают как давно минувшую историческую эпоху, которая уже не принадлежит современности. Наглядный пример являет концепция учрежденного в Бонне «Дома истории». Задуманный в начале 1980-х гг. по инициативе канцлера Гельмута Коля, этот музей, официально открытый в 1994 г. и финансируемый за счет федерального правительства, начинает экспозицию истории ФРГ с периода после освобождения от национал-социализма.
В Германии невозможно вести речь о войне, не касаясь в то же время проблемы национал-социализма. И в этом заключается сложность и взрывоопасность самого предмета обсуждения. В особенности в 50–60-х гг., когда бывшие высокопоставленные деятели нацистского времени все еще активно участвовали в общественной жизни, историческая наука, основывающаяся на критическом анализе источников, медленно и с трудом прокладывала себе путь. Тем не менее, в историографии и в общественном мнении утвердилось единство взглядов по двум пунктам: во-первых, со стороны германского рейха война преднамеренно задумывалась и велась как захватническая война на уничтожение по расовому признаку; во-вторых, инициаторами ее были не только Гитлер и нацистское руководство, – заметную роль в развязывании войны сыграли также верхи вермахта и представители частного бизнеса.
Несмотря на достижения позднейших исторических исследований, война для немцев чересчур легко свелась к амбивалентному восприятию. Проще говоря, война воспринимается исходя из посылки о ее виновниках или жертвах. В германском общественном мнении существует тенденция к затушевыванию этого противопоставления и смягчению тем самым вопроса о вине немцев за эту войну, а также попытка свести историческую память к понятию «жертвы войны». Однако в немецком языке слово «жертва» неоднозначно. Оно может означать жертву чего или кого-либо – жертву внешних обстоятельств, насилия, пассивно переживавшую выпавшую участь. Другое его значение – добровольно отказаться, отречься во имя кого или чего-либо, что подразумевает активное стремление к поставленной цели, доходящее до самопожертвования.
Только принимая во внимание это семантическое различие, можно оценить предпринимаемые в Германии попытки исторически объединить всех погибших в войне, будь то узники концлагерей и погибшие на территории оккупированных областей, жертвы среди мирного немецкого населения, павшие на поле боя солдаты вермахта и, наконец, погибшие чины СС и гестапо. В этом подоплека споров вокруг факта посещения в 1985 г. канцлером Г. Колем и президентом США Р. Рейганом кладбища в г. Битбурге. Данная тенденция проявилась при открытии памятника всем павшим во Второй мировой войне. 14 ноября 1993 г., в день, когда в Германии традиционно воздается дань памяти усопшим, в Берлине, в здании Манфред Хеттлинг, доктор, исторический факультет Университета г. Билефельда. Перевод Ю.А. Петрова.
«Нойе Вахе», построенном в начале XIX в. по проекту архитектора Ф. Шинкеля, был открыт «Центральный мемориал Федеративной Республики Германия», в котором установлена пластическая композиция Кэте Кольвиц «Пьета». На постаменте выгравирована надпись: «Жертвам войны и насилия». Реакция на эту надпись была разной. Так, критические голоса прозвучали со стороны либеральной общественности: во-первых, для Германии, учитывая ее роль в войне, такая обобщающая формула не подходит; во-вторых, в подобной форме поминовения стирается разница между теми, кто пал как солдат на поле боя, и теми беспомощными жертвами войны, которые погибли в лагерях, гетто и под руинами разрушенных городов. Общий памятник разным жертвам войны был воспринят этой частью общественности как кощунство.
Завуалирование различий между деятелями и жертвами особым образом проявляется в Германии при воспроизведении событий минувшей войны. Многие из ее участников и просто современников в своих воспоминаниях обычно субъективно расценивают себя как «жертву» и не хотят признавать свою сопричастность к национал-социалистическому режиму. Такое восприятие имеет глубокие корни в психологической предрасположенности человека считать себя жертвой обстоятельств.
С особой отчетливостью такой подход в немецком историческом сознании проявляется при осмыслении событий Сталинградской битвы. Германская армия, развязавшая варварскую, захватническую войну против Советского Союза, изображается зачастую как «жертва» русской зимы и окружения Красной Армией. Это прослеживается как в донесениях гестапо о настроениях среди германского мирного населения, так и в письмах родственников германских солдат на фронт. Сталинград стал для немцев символом ужасов войны против Советского Союза. Он вытеснил из исторического сознания все те злодеяния, которые германские солдаты совершили в отношении мирного населения СССР. Слово «Сталинград» для немцев не вмещало этих жутких страниц войны, олицетворяя лишь суровую русскую зиму, материальные лишения германских солдат, бессмысленность продолжения военных действий и своего стремления выстоять во имя победы. В Сталинграде якобы велась почти «чистая» война, и немецкий солдат представал жертвой Гитлера и Красной Армии.
В работах последних лет произошло некоторое смещение акцентов. Если прежде оживленно дебатировались вопросы, почему Гитлер остановился на Сталинграде, а Паулюс не действовал в строгом соответствии с приказами, то ныне на основе ментально-исторического метода ставятся на обсуждение проблемы иные – по какой причине фронт держался столь долго и почему германские войска не капитулировали ранее?
Историческая наука, особенно последних десятилетий, создала фундированный образ Сталинграда. Тем не менее, различение виновников и жертв в скрытом виде проводится и в исследовательской литературе. В данной статье автор ставит задачу показать, что такое историческое событие, как Сталинград, только тогда может быть в достаточной мере осознано и интерпретировано, когда историку удастся учесть оба вышеназванных подхода. Безусловно, необходимо строго различать их при анализе, в противном случае исследователю угрожает опасность апологетического изображения событий. Поэтому далее в статье дается краткий обзор германской историографии Сталинградской битвы и показывается современное состояние изучения этой проблемы. Автор также попытался охарактеризовать достоинства и слабые места эмпирико-исторического подхода, продуктивно используемого в исторических исследованиях, в том числе и по военной истории.
О Сталинграде в Германии существует обширная литература. В первые послевоенные годы доминировали воспоминания участников сражения. Авторы мемуаров стремились, с одной стороны, продемонстрировать, как тяжело пришлось солдатам во время боев за Сталинград и затем в окружении. С другой же стороны, речь шла прежде всего об ответственности за происшедшее. Литература такого рода преобладала на книжном рынке вплоть до конца 1950-х гг. Военные чины не раз пытались при этом преуменьшить свое собственное участие в стратегическом планировании и принятии решений, взвалив на Гитлера всю ответственность за приказ о наступлении на Сталинград, за безнадежные бои в окруженном городе и запоздалую капитуляцию. Характерно в этом смысле название воспоминаний Манштейна – «Утерянные победы», которое должно наводить на мысль, что, не будь ошибок со стороны Гитлера, ход и исход войны мог быть иным.
Вторым комплексом проблем, дебатировавшимся в литературе тех лет, был вопрос о степени свободы военного руководства в принятии решений. Насколько Паулюс, представитель генералитета и верховный главнокомандующий в Сталинграде, был связан своей присягой и приказами Гитлера, в какой мере имел он должностное и моральное право отрешиться от них и действовать самостоятельно? Вопросы эти приобретали особую остроту, ибо речь шла не только о Сталинграде, но и о позиции германского армейского командования по отношению к национал-социалистическому руководству в целом. Как программное заявление звучит заглавие записок Паулюса, опубликованных после смерти маршала, – «Я нахожусь здесь по приказу», которое для немцев перекликается с известным выражением Лютера: «Здесь я стою и не могу иначе».
Эта «апология генералов» дала толчок историческим исследованиям. Оперативно-тактические аспекты Сталинградской битвы были весьма обстоятельно освещены Манфредом Керигом. Не менее важным является и рассмотрение в широком плане проблемы руководства войной и военной стратегии. В дискуссиях о Сталинграде вновь и вновь звучит аргумент, что «жертва» 6-й армии – сознательное удерживание безнадежной в военном отношении позиции – была необходима, чтобы предотвратить еще большие потери на других участках фронта. Иначе говоря, упорное сопротивление в Сталинграде якобы спасло германские соединения на Кавказе.
На это можно возразить двояким образом. Во-первых, война для немцев в стратегическом плане была проиграна уже зимой 1941 г., поскольку из-за огромного превосходства Советского Союза в материальных ресурсах германский рейх не мог выдержать длительного военного противоборства с ним. Во-вторых, план Гитлера, рассчитанный на одновременное наступление на Кавказе и в районе Сталинграда, изначально был обречен на провал. Летом 1942 г. при стратегическом планировании приоритет был отдан экономическим соображениям. Захват богатого сырьем, прежде всего нефтью, Кавказского региона должен был укрепить материальное положение рейха в грозившей затянуться войне. Первоочередной целью поэтому являлось завоевание Кавказа вплоть до Каспийского моря и затем Поволжья до Сталинграда. Когда же летнее продвижение на Кавказе замедлилось, Гитлером было принято решение одновременно наступать по обоим основным направлениям, хотя человеческие и материальные ресурсы вермахта к тому времени значительно сократились.