Бессмысленность внедрявшейся системы планирования работы кооперации была очевидной, но если отдельные авторы видели пороки складывавшейся системы, предлагали «решительно и коренным образом пересмотреть порядок и систему планирования», намечая и основные контуры желаемого пересмотра, то большинство выступавших в печати по этому поводу требовали, наоборот, ужесточения «начал планового воздействия и планового регулирования в хозяйственном развитии», укрепления «аппарата планирования», выдвигали в качестве главного критерия работы любого учреждения выполнение планов, «утверждаемых правительством», конструировали целую систему мер развертывания системы авторитарно-бюрократического планирования. Эта вторая точка зрения стала фактически реализовываться с конца 20-х годов, особенно в связи с переходом к пятилетним планам.
Насколько дезорганизующими и разрушительными были государственные планы развития кооперации, как, впрочем, и всех других отраслей, можно наглядно проследить па примере так называемых кредитных планов. Прежде всего, характерным было запаздывание с доведением до исполнителей самих планов, причем настолько, что они становились бессмысленными. Так, план кредитования на 1927/28 г. попал на места только к концу третьего квартала планового года. Аналогичный план на 1928/29 г. был утвержден правительством 14 января 1929 г., разверстан по республикам в феврале-марте, а на места стал поступать также в третьем квартале. Но ко времени поступления исполнителям планы тоже еще не были окончательными, как отмечается в одном из обзоров того времени, они «не имеют постоянства, в течение года подвергаются изменению… страдают перманентно-ориентировочным характером». Но самое главное состояло в том, что планы эти ничего реального не отражали, их составление не опиралось на какие бы то ни было реальные исходные данные, в итоге чего они или значительно «недовыполнялись», или столь же значительно «перевыполнялись». Так, твердые назначения по общесоюзному плану для РСФСР составили на производственные нужды 58,6 млн. р., на минеральные удобрения – 2,46 млн. р., на овцеводство – 7,38 млн. р.; фактическое освоение составило соответственно 25,4 млн., 1 млн. и 0,6 млн. В то же время по другим статьям картина получалась противоположная. Из центра планировалась и выдача кредитов местными обществами из их собственных средств. Здесь фиксируется еще большая несуразица. Плановые указания Россельбанка этим обществам поступили в… четвертом квартале, когда фактически почти все средства уже были ими израсходованы. Да не могли эти планы быть выполненными, если бы они даже поступили своевременно, так как они совершенно не были увязаны с возможностями, которыми общества реально располагали. Пензенскому обществу, например, был спущен план выдачи кредитов из его собственных средств в размере 1268,7 тыс. р., в то время как таких средств у него было всего 600 тыс., Сталинградскому обществу – 1080,8 тыс. р. при наличии всего 370 тыс. Такая же неувязка получалась и с целевым назначением кредитов. Туркмении, в частности, запланировали выдать колхозам 900 тыс. р., фактически было израсходовано 89 тыс. при полном удовлетворении всех запросов со стороны колхозов, т.е. план совершенно не учитывал реального состояния колхозного строительства в республике. Для Узбекистана на 1928 г. запланировали рост кредита на мелиорацию на 309%, а использование этих средств составило лишь 21% от запланированного.
Плановое воздействие на кооперацию приобретает особенно жесткие формы ко времени разработки первого пятилетнего плана. Путь, согласно которому кооперация попыталась бы самостоятельно наметить главные вехи своего развития исходя из реальных возможностей и потребностей, был с самого начала отброшен самым категорическим образом. В основу составления пятилетнего плана развития кооперации были положены лимиты Государственной плановой комиссии и смежных с кооперацией госорганов – Наркомзема, Наркомторга и др. На страницах кооперативной печати, не говоря уже о партийно-государственной, стал пропагандироваться тезис о том, что основа для составления плана – не запросы и потребности членов кооперации, их товариществ и союзов, не степень их готовности к осуществлению тех или иных форм и функций кооперирования, а партийные директивы. «Роль» кооперативных инстанций должна была ограничиться тем, чтобы указанные XV съездом ВКП(б) темпы и показатели разверстать по районам и отраслям кооперативной работы и в жесткие сроки внести их на утверждение в Госплан РСФСР и СССР. «В конечном итоге, – прямолинейно говорится в одной из директивных статей – на язык цифр должны быть переведены решения XV партсъезда и последующих пленумов ЦК ВКП(б)».
Вскоре по всей стране развертывается жесткая по срокам и нетерпимости к альтернативным подходам кампания разработки «плановой липы», захватившая и кооперативные организации. Весной 1928 г. вторая сессия Совета Союза союзов сельхозкооперации обсуждала уже пятилетний план ее развития. При этом любопытно, что руководящие органы сельхозкооперации в своем рвении выслужиться брали на себя плановые задания, превышающие наметки госорганов, в частности довести удельный вес в заготовках 16 основных продуктов сельского хозяйства до 80%, а в области снабжения сельского хозяйства – во всех звеньях до 100%.
Утвержденный всеми инстанциями пятилетний план в области кооперирования отразил не реальные возможности развития и их научные прогнозы, а идеологические цели и политические директивы. Всего за пятилетку планировалось вовлечь в с.-х. кооперацию до 17 млн. крестьянских хозяйств (85 – 87% их общего числа), в том числе в простейшие производственные объединения и колхозы – до 14,4 млн. хозяйств (около 75%), а непосредственно в колхозы – 4,4 млн. крестьянских хозяйств. Для последних планировалось довести посевные площади до 22 млн. гектаров и их товарность до 46%.
В 1928–1929 гг. общественности все более категорично навязывается мысль, что путь продвижения к социализму постепенно, через развитие всех форм кооперирования уже пройден, что товарные операции отслужили уже свое и все функции кооперации по обслуживанию крестьянского хозяйства – от кредитования до машиноснабжения – должны рассматриваться не с точки зрения их реального назначения, а лишь как «могучие рычаги переустройства деревни», что кооперация должна перестроиться и из преимущественно торговой «стать производственной, превратиться в организацию производства», что, «замкнутая в пределах товарного и денежного оборота крестьянского хозяйства, она уже переросла себя».
К сожалению, эти установки стали решительно реализовываться на практике. Так, в отчете Сельскосоюза о работе за 1927/28 хоз. г. уже констатируется, что он в соответствии с директивами XV съезда осуществляет «переход от торговой деятельности на рельсы производственного снабжения» и «участия в производственном кооперировании и коллективизации».
Одновременно идет изъятие у кооперации, видимо, как «отживающих», товарных функций. Постановлением СНК СССР от 3 августа 1929 г. объявлялось о создании акционерного государственного общества «Сельхозснабжение», в руках которого концентрировалось все дело обеспечения деревни, при этом снабжение «кооперированного и некооперированного крестьянства» должно было вестись через «производственную с.-х. кооперацию (Хлебоцентр, Колхозцентр и т.д.)» по генеральным договорам с ними. Это настолько противоречило объективным экономическим интересам деревни, что комфракии и Хлебоцентра и Колхозцентра внесли в политбюро ПК протест против принятия такого постановления, который был фактически отклонен. На заседании 1 августа, т.е. за 2 дня до его обнародования, политбюро решило протест
Этот «передать на разрешение в советском порядке». Наряду с постепенным лишением кооперации через контрактацию возможности самостоятельного ведения сбытовых операций перечеркивалась и другая важнейшая функция кооперативной деятельности – снабженческая.
Обобщая все вышесказанное по вопросу о втором направлении разрушения кооперации, можно сделать вывод, что в 1928 – 1929 гг. речь шла уже не просто об отдельных ограничениях в деятельности кооперации или вмешательстве в ее оперативную работу, а о курсе на упразднение всех присущих ей функций и навязывание ей лишь одной – непосредственного объединения всех крестьян в колхозы.
Любая кооперативная система, поскольку она таковой остается, может функционировать лишь до тех пор, пока она в той или иной форме выполняет запросы своих членов, а не навязанные ей извне функции. Известна, однако, и живучесть кооперации, ее способность к самовозрождению, пока сохраняются хоть какие-то элементы ее организационной структуры. Не случайно, поэтому руководство ВКП(б) и государства, осознанно или инстинктивно, уже с середины 20-х гг. начало ее целенаправленный слом.
Первоначально эта работа велась деликатно. Когда в 1925 г. над кооперацией поставили надзорный орган – Совет центров сельскохозяйственной кооперации (Сельскосовет), то решение об этом формально принималось на совещании представителей этих центров, а его функции ограничили согласованием их деятельности. Когда же в 1927 г. развертывается крупнейшая реорганизация с – х. кооперации, отбрасывается даже видимость учета воли самих кооператоров. Она проводится на основе решения… политической партии. 3 мая оргбюро ЦК принимает, а 2 июня политбюро ЦК утверждает постановление «Об объединении сельскохозяйственной кооперации», согласно которому создается единый центр – Союз союзов сельскохозяйственной кооперации РСФСР. Партийной директивой устанавливалось, что в его состав должны войти все специализированные центры, республиканские и областные союзы, а также кредитные союзы. Созданный самими кооперативами Сельскосоюз подлежал коренной реорганизации. Определялись и функции нового органа. В качестве первой его задачи, как сообщалось в комментирующей это постановление передовой статье газеты «Правда», провозглашался «постепенный перевод кооперирования в производство, такое углубление рыночных функций, при котором было бы обеспечено кооперирование, коллективизация крестьянского производства». Для формального закрепления этой акции политбюро предложило собрать съезд «с ограниченным представительством в 150 – 200 человек».