Смекни!
smekni.com

А.С. Пушкин на Кавказе (стр. 3 из 4)

Экипажи медленно катили под палящим солнцем вдоль невидимой под обрывами полноводной Кубани, и так же медленно тянулись часы жаркого августовского дня. И в этот день, как и в прошлые дни, за спиной путников вставало как бы нехотя огромное, как раскаленный медный поднос, солнце, которое сразу же начинало поливать широкую степь красной лавой своих лучей. Под этим иссушающим пламенем поникали перезревшие степные травы, в мельчайшую пыль превращались петли немеряных дорог, сворачивались в трубку листья редких кустарников, которые из-за отсутствия дождей уже давно были словно бархатными от налипшего на них толстого слоя пыли. На взгорках свистели суслики, поднявшись на задние лапки у своих норок, вытянув в бледно-синее небо острые мордочки, предсказывая очередной жаркий день. К полудню в степи, что лежала по правую руку, несло жарким степным духом, пропитанным запахом полыни. В небе над головами путников кружили степные орлы и кобчики, высматривая в степной траве свою добычу. Горизонт под беспощадно палящим солнцем постоянно дрожал колеблющемся мареве. И земля за день набирала столько в себя тепла, что и в желтозвездные ночи дышала жаром, словно раскаленная русская печь.

За селением Васюринским дорога несколько отошла от Кубани и пошла параллельно её берегу. Как и ранее, когда Пушкин ехал по землям, населенным донскими казаками, дорога, а она была и почтовой, была пустынной. Да, к тому же еще ничем не обозначена ни канавкой, ни деревьями. В темные ночи осени или зимнюю метель вся надежда была, как рассказывали черноморцы, только на редкие поверстные столбы, да на чуткость и память черноморских лошадок. Но, сейчас было лето с повседневным зноем, да надоедливыми облаками пыли. Вскоре проехали и станицу Старо-Корсунскую, которая, как и предыдущая, осталась на том месте, где была основана летом 1793 года, тогда как остальные селения, не выдержав нападений со стороны горцев, переселились в глубь кубанских степей – подальше от буйных соседей.

По своей кипучей натуре Пушкин не мог долго усидеть на одном месте. Он с молчаливого согласия генерала выпрашивал иногда у начальника конвоя какую-либо лошадь и, уступив свое место в коляске её хозяину, лихо гарцевал вокруг колонны, позволяя себе даже проскакивать вперед, за передовые дозоры, на что генерал сердито ворчал о несерьезности молодежи, забывая о том, каким он сам был в чине корнета. Так было и на этот раз, когда ехали вдоль болотистой поймы Кубани, что была влево от дороги, и когда вдали уже появились домишки селения Пашковского. Пушкин снова поскакал по дороге, подняв за собой длинный шлейф розовой пыли. Проскакав с полверсты, он поворотил коня назад и, высоко подпрыгивая в седле, подъехал к конвою. Казаки, утомленные дорогой, ехали молча. Пушкин, отстав немного, снова рысью нагнал конвой и поехал вблизи его, держась немного в стороне от пыльной дороги.

Вот позади осталась и Пашковская, селение, славящееся на всю Черноморию и окрестные губернии своими гончарными изделиями. До Екатеринодара оставались последние версты, довольно богатые различными урочищами, древними городищами, пограничными кордонами и пикетами.

Отсюда перед глазами Раевских и Пушкина открылся административный центр Екатеринодара, в те дни находившийся в почти первозданном состоянии. Слева от дороги виднелся остаток прикубанского леса (ныне горпарк им. М. Горького) с присутственными местами, слепленными из турлука; провиантские магазины и войсковой архив. Тут же, но только правее, на фоне пыльной зелени садов южной окраины города, возвышался частокол местного острога, необходимая принадлежность любого, даже самого захудалого городишка Российской империи. Прямо впереди виднелись земляные валы крепости с обширной Ярмарочной площадью, примыкавшей к ее северному фасу (стороне).

После бани и ужина путники еще долго сидели за самоваром под старой, отягощенной плодами грушей, слушая рассказы атамана о Запорожской Сечи, о Березани, Очакове и Измаиле, где он воевал в молодые годы под командой Суворова, когда бежал от помещика-крепостника в спасительную для него Сечь. Конечно, разговор был и о казаках-черноморцах, и обоснованных ими куренных селениях, и о самом Екатеринодаре, где им предстояло провести очередную жаркую ночь с ее жарой и комарами.

После ночного отдыха и завтрака в саду Раевские с Пушкиным в сопровождении атамана Матвеева осмотрели город. В крепости, кроме Воскресного собора и его внутреннего оборудования и хранимых в нем боевых знамен, их заинтересовали колокола, висевшие на дубовой звоннице напротив главного входа в собор, отлитые из трофейных турецких пушек, захваченных казаками на острове Березань в 1788 году.

После осмотра крепостных куреней, бастионов и Ярмарочной площади, занимавшей всю северную часть эспаланды (полосы незастроенной земли шириной в 100 саженей), и рассказа Матвеева о проходящих здесь ежегодных ярмарках Пушкин написал позже краткое, но очень емкое четверостишие:

Толпятся средь толпы еврей сребролюбивый,

Под буркою казак, Кавказа властелин,

Болтливый грек и турок молчаливый,

И важный перс, и хитрый армянин.

После осмотра крепости Раевские вышли на Ярмарочную площадь, где три раза в год проводились ярмарки. Первым делом на них «рисовались» прасолы, т.е. скупщики скота и лошадей, затем уже купцы, торгующие товарами нужными для хозяйства: сундуками, посудой, решетами, косами и т.д. Иногда с разрешения начальства на ярмарку допускались и горцы, которые на своих скрипучих арбах торговали дарами закубанских лесов. Сбыв свой товар, они закупали промышленные товары, и только после этого направлялись к месту переправы.

Женщины-казачки ездят на ярмарки с превеликим удовольствием, чтобы повидать белый свет, полюбоваться на предметы роскоши и запастись предметами бесед на целые месяцы, до следующей ярмарки.

Бродя с молодежью по городу, Пушкин, будучи человеком наблюдательным, заметил, как на центральной улице Красной, в одном квартале от усадьбы генерала Бурсака, армянские купцы зазывали в свои лавки редких прохожих казаков и казачек, истошно крича и страшно вращая глазами, а то и просто хватая за полы одежды, затаскивая упирающихся в двери лавок, напропалую расхваливая свои товары. Позже казаки рассказывали, что нахичеванские армяне шли следом за обозами казаков идущих к Кубани, и благодаря спекулятивным оборотам закрытым непроницаемой завесой для остального торгового мира, имели всегда доход. Казак же никогда, не то что московский стрелец, не любил и не уважал торгового дела. Точно так же относились к торгашам и закубанские черкесы.

На другой день, задолго до наступления жары, Раевские после прибытия конвоя покинули гостеприимные атаманский дом и тронулись в дальнейший путь, сопровождаемые стаями собак, в клубах густейшей пыли, которой главная улица столицы Черномории была весьма богата. На самом деле, улица Красная, хотя и имела такое яркое наименование, ничем не отличалась от обычной улицы любого кубанского селения: те же выбоины, ухабы, отсутствие мощеного полотна и водосточных канав. Вдоль улицы за плетнями и частоколами стеной тянулись пыльные сады, в глубине которых, как бы стыдясь своего затрапезного вида, стояли турлучные и саманные хатки, поставленные на землю без какого-либо фундамента, и своими подслеповатыми «виконцамы» робко выглядывали на свет божий.

Вскоре улица вывела путников к главным воротам города, охраняемым вооруженными казаками (ныне здесь перекресток улиц Красной и Длинной). Здесь же с дозорной вышки дежурный казак всматривался в бескрайние степи, примыкавшие с севера к оборонительному валу города, который тянулся от Кубани до Малого Карасуна. Отсюда начинался Большой Таманский почтовый шлях, который, оставив по левую руку первое городское кладбище с деревянной церквушкой Св. Фомы, резко поворачивая на запад, шел параллельно городскому валу Екатеринодара.

Перед глазами путников открылась довольно интересная панорама: правее Ростовского тракта, на некотором расстоянии от окраины города, стояло боле десятка ветряных мельниц на кирпичных основаниях. Некоторые из них, ловя легкий восточный ветерок, как какие-то неведомые великаны, медленно, словно нехотя, махали своими решетчатыми крыльями, словно прощались от именно города с путниками.

В степи по дороге навстречу Раевским медленно двигался «валок», т.е. обоз чумаков, возчиков товаров и одновременно торговцев ими. Чумацкие обозы связывали Черноморию с южными губерниями России, доставляя туда соль, нефть, рыбу, а оттуда хлеб, лес, промышленные товары и ткани.

Пушкин с интересом всматривался в лица чумаков, людей в большинстве своем пожилых, одетых в полотняные штаны и рубахи, пропитанные в целях профилактики дегтем, так как холера и чума бывали частыми гостями в степях юга России и Черномории. Прошло несколько минут – и последний чумацкий воз остался позади в облаках густейшей пыли, а перед Раевскими открылись просторы кубанской степи, кое-где украшенной островками уже спеющего терновника.

Если раньше дорога, по которой ехали Раевские от Прочного Окопа до Изрядного Источника и от Редутского кордона до Андреевского кордона, проходила вдоль кордонных линий: Кавказской и Черноморской, то отсюда согласно маршруту она пошла от линии правее – прямо на Темрюк и далее на Тамань, оставив позади следующие казачьи селения и кордонные укрепления:

«От Редутского кордона

до Николаевско-Редутской батарейки – 1 ½ версты

до поста Изрядного – 2 ½ версты

до Вознесенской батарейки – 2 версты

до поста Воронежского – 2 ½ версты