В. Б. Бобылева
Из всех лицейских друзей Пушкина ближе всех ему по духу был Антон Антонович Дельвиг. Добродушный и медлительный, мешковатый и склонный к лени, он обладал поэтическим даром и возвышенными мыслями. Недаром о нём, так рано ушедшем из жизни, Пушкин сказал: «Он был лучшим из нас».
После лицея судьба их развела. В апреле 1825 г. друзья встретились в имении Ганнибалов. 1825 год принес изменения и в личную судьбу Антона Дельвига. 30 октября он женился на Софье Михайловне Салтыковой, девушке образованной, восторженной, даже несколько экзальтированной, что было в духе тогдашнего воспитания. Эти черты характера особенно передают её письма, из которых, к тому же, можно узнать немало интересных житейских подробностей.
Живя в Петербурге, чета Дельвигов часто встречалась с родителями Александра Сергеевича Пушкина. Старшие Пушкины, следуя распространившейся моде, с 1825 года стали посещать ревельские курорты («ревельские воды»). Три года подряд они на всё лето отправлялись в Ревель. Интерес к экзотическим средневековым древностям у столичной публики стал возникать после опубликования А. Бестужевым-Марлинским его путевых записок «Поездка в Ревель», изданных в 1821 г. Позже, в 1827 г., свои впечатления о Ревеле оставил писатель и издатель журнала «Отечественные записки» Павел Петрович Свиньин: «…. Прекрасное местоположение, чистый благорастворенный воздух, устроение купален в море, известность врачей, удобство квартир, дешевизна жизненных потребностей и многие другие причины обращали издавна внимание жителей Петербурга на сей курорт…» [12. С. 536-537]. Многие друзья и знакомые Пушкина в эти годы посещали ревельские купальни или просто город: среди них были П.А. Вяземский и его сестра Е.А. Карамзина, И.А. Крылов, Н.М. Языков, братья Бестужевы, А.О. Смирнова-Россет, А.А.Оленина, Е. П. Ростопчина и др. Весной 1827 года старшие Пушкины и их дочь Ольга Сергеевна стали собираться в Эстляндию, в Ревель. Супруги Дельвиги решили присоединиться к ним. Для них была снята дача в парке Катриненталь (ныне Кадриорг) в доме Витта. О встрече в Ревеле с Александром Пушкиным мечтал Дельвиг. Он писал Прасковье Александровне Осиповой-Вульф, тригорской соседке Пушкина, в первые дни после приезда: «…Теперьмы в Ревеле всякой день с милым семейством Пушкина любуемся самыми романтическими видами, наслаждаемся погодою и здоровьем и только чувствуем один недостаток: хотели бы разделить наше счастье с вами и Александром….Ждём его сюда, пока еще сомневаемся, сдержит ли обещание, и это сомнение умножит нашу радость, когда он сдержит слово…» (14 июня 1827 г.) [13].
Пушкин и Дельвиг обменивались письмами. Хрестоматийно публикуется только одно письмо А.С. Пушкина, написанное им 31 июля 1827 г. из Михайловского в Ревель, где он «отчитывается» Дельвигу в том, что успел отправить ему в журнал для печати:
«…. Вот тебе обещанная элегия, душа моя. Теперь у тебя отрывок из «Онегина», отрывок из «Бориса» да эта пьеса. Постараюсь прислать ещё что-нибудь …. Если кончу послание к тебе о черепе твоего деда, то мы и его тиснем. Я в деревне и надеюсь много писать, в конце осени буду у вас; вдохновения ещё нет, покамест принялся я за прозу. Пиши мне о своих занятиях. Что твоя проза и что твоя поэзия? Рыцарский Ревель разбудил ли твою заспанную Музу?..."» [10. С. 181]. Письмо Пушкина, скорее всего, ответ на письмо Антона Дельвига. Какие свои впечатления мог излагать Антон Антонович другу в псковскую деревню, можно предположить. Ведь он писал не только ему; ревельские древности он описывал и другим адресатам. Так, 2 августа он пишет Николаю Ивановичу Гнедичу: «Далёкий, милый друг, здравствуйте….Гляну на древний готический Ревель и жалею, что не могу разделить с вами моих чувств. Здесь, что ни шаг, то древность, да и какая же? пятисот (и более) летняя…» [1].
Мужу вторит, очарованная романтикой Ревеля, Софья Михайловна. Она пишет своей подруге А.Н. Карелиной 1 июля: «Я была уже много раз в городе; ….. что поразило меня, так это ревельские улицы, такие узкие, что две кареты не смогли бы на них встретиться, без того, чтобы не раздавить друг друга; дома очень древней архитектуры: смотря на них, я думала о рыцарях, которые в них когда-то жили, и переносилась в эти счастливые времена….
Церкви особенно замечательны; в них видишь могилы рыцарей и их жен и их вооружения, свешивающиеся сверху, равно как их фамильное оружие. На некоторых из этих могил можно видеть фигуры рыцарей, сделанные во весь рост из камня. Это очень интересно. Мы посетили, между прочим, церковь св. Николая, построенную в 1317 году [8. С. 210-211].
Там мы видели тело одного герцога де Кроа, выставленное уже 150 лет взорам всех, -за долги он не был погребён…» [6. С. 168-169].
Об этом же герцоге де Кроа упоминает в письме к Гнедичу Антон Антонович: «…По приказанию вашему был я у герцога дю-Круа. Он лежит в церкви Николая, построенной католиками прежде еще реформации…» [1]. Подобного рода романтические описания рыцарских древностей и побудили Пушкина сочинить элегию на средневековую тему. К тому же не обошлось без упоминаний о немецких «баронских» предках самого Антона Антоновича.
Прими сей череп, Дельвиг, он Принадлежит тебе по праву. Тебе поведаю, барон, Его готическую славу. Почтенный череп сей не раз Парами Вакха нагревался; Литовский меч в недобрый час По нём со звоном ударялся; Сквозь эту кость не проходил Луч животворный Аполлона; Ну словом, череп сей хранил Тяжеловесный мозг барона, Барона Дельвига…. [9. С. 26]. Далее идёт поэтическое повествование об одном нерадивом студенте, который в Риге изучал медицину, но испытывал недостаток по части наглядных пособий. Поскольку будущему доктору необходимо хорошо знать части тела человека, то и студент решил добыть учебный скелет довольно необычным образом. Он за кружкой пива договорился с кистером, настоятелем городской церкви, чтобы тот помог ему вынести из могильных подвалов, где скопилось большое количество знатных покойников, кости одного из них. Для студента его предприятие закончилось весьма небезобидно, да и для кистера церкви тоже.
Однако почему Пушкин пообещал своему другу написать послание о черепе его деда? Скорее всего потому, что в письмах Дельвига были упоминания о подлинных его предках, представителях старинного рода. В церкви св. Николая, о которой писали супруги Дельвиги, они могли наблюдать серую надгробную плиту над погребением некоего Беренда Рейнгольда фон Дельвига, захороненного там 15 февраля 1699 года. На надгробии изображены лежащий рыцарь, шлем, перчатки и гербы рода Дельвигов. Многие предки Антона Антоновича были связаны с Ревелем, и их родословную можно проследить с XVII века. Некий Иоганн фон Дельвиг, лейтенант шведского королевского флота, который умер в 1652 г. в Ревеле, имел шесть сыновей. Серая надгробная плита в церкви св.Николая принадлежит одному из его сыновей, Беренду Рейнгольду (ум. в 1699 г.). А другой его сын, Отто (ум. в 1719 г.), был прямым предком Антона Антоновича Дельвига И имя своё -Антон - Дельвиг получил в русском варианте, как родовое от Отто, так как именно так звали его отца, деда и прадеда.
При изучении немецких дворянских родословных списков обнаруживается интересный факт. Род Дельвигов происходит из Вестфалии. Его представители поселились в Прибалтике с ХIII века, со времён орденского завоевания.
Отец поэта, Отто Якоб Израэль, родился в Эстляндии в 1772 году недалеко от города Пярну, в имении Саллентак (ныне Рооди); потом находился на русской службе, которая не связывала его с Прибалтикой [3. С. 68]. Не знать этого А.А. Дельвиг не мог. Поэтому, находясь в Эстляндии, он о своём баронстве то ли в шутку, то ли в серьёз упомянул, на что Пушкин сразу среагировал: «Если кончу послание к тебе о черепе твоего деда, то мы и его тиснем…»
Постановление о праве подданных Российской империи на баронский титул вошло в силу через 15 лет после столь ранней смерти Антона Дельвига, последовавшей в 1831 г. Он не узнал, что в 1868 году от 13 мая Высочайшим утверждением мнения Государственного Совета Российской империи за дворянской фамилией фон Дельвиг признан баронский титул [3. С. 79]. Своё «Послание Дельвигу» поэт смог вручить другу лишь осенью. Встреча лицейских друзей произошла в октябре, накануне лицейской годовщины - 19 числа. К этому важнейшему событию Пушкин спешил из Михайловского. «Барону» Дельвигу он преподнёс оригинальный подарок. Об этом свидетельствует двоюродный брат Антона Дельвига, Андрей Иванович Дельвиг: «…Яего (Пушкина)увидел в первый раз в октябре, когда он снова приехал из своего уединения, с. Михайловского.
17 октября праздновали день моих именин. Пушкин привёз с собой, подаренный его приятелем Вульфом, череп от скелета одного из моих предков, погребённых в Риге, похищенного поэтом Языковым, в то время дерптским студентом, и вместе с ним превосходное стихотворение своё «Череп», посвященное А. А. Дельвигу и начинающееся строфою: «Прими сей череп, Дельвиг, он Принадлежит тебе по праву;…» [2. С. 93-94].
Сведения о захоронении в версии Пушкина выглядели так:…. покойником в церковной книге Уж был давно записан он, И с предками своими в Риге Вкушал непробудимый сон. Барон в обители печальной Доволен, впрочем, был судьбой, Пастора лестью погребальной, Гербом гробницы феодальной И эпитафией плохой [9. С. 26].
Bернёмся к письмам супругов Дельвиг. Как любые путешественники, они посещали все самые интересные места в городе. Одной из достопримечательностей курортного Ревеля была мумия герцога де Кроа, о которой писали в письмах и Антон, и Софья. Её демонстрировал отдыхающим кистер той самой церкви св. Николая, где покоятся останки предка «барона» Дельвига.
С женской кокетливостью пишет Софья Михайловна 1 июля 1827 г. своей подруге о посещении мумии: «Там мы видели тело одного герцога де Кроа, выставленное уже 150 лет взорам всех, — за долги он не был погребён. Представь себе, что оно совсем не испортилось, но окаменело. Я его трогала, я снимала его большой парик, и мне показывали его собственные волосы. Он совсем не противен. Это человек лет пятидесяти, который должен был быть красив, - это видно, -и очень изящен до сих пор, он покрыт кружевами, и его черный бархатный плащ великолепно сохранился, равно как и его белые шелковые чулки и белые перчатки, хотя и разорванные, что происходит от того, что постоянно приходят его смотреть и снимают перчатки, чтобы рассмотреть его руки: они у него очень красивые и длинные аристократические ногти…» [8. С. 169]