Разновидности интертекста в романе В. Орлова "Альтист Данилов"
И. А. Суханова
Аллюзии
Среди отсылок к "Демону" и произведениям его круга в романе В. Орлова значительное место занимают аллюзии. Рассмотрим наиболее интересные из замеченных нами.
1. О Демоне в поэме Лермонтова сказано:
Красой блистая неземной /с.517/ [1].
О Данилове в романе Орлова сообщается: "Он и всегда был красив <...>" /с.9/ [2] и через несколько строк красота героя подчеркивается в комическом контексте: "он остался красив" даже в марлевой противогриппозной повязке.
2. Как к аллюзиям, так и к перифразам можно отнести подробную, развернутую разработку в романе следующего фрагмента поэмы "Демон":
В борьбе с могучим ураганом,
Как часто, подымая прах,
Одетый молньей и туманом,
Я шумно мчался в облаках,
Чтобы в толпе стихий мятежной
Сердечный ропот заглушить,
Спастись от думы неизбежной
И незабвенное забыть! /с.528/
К этому фрагменту отсылает, очевидно, глава 4 романа, в которой Данилов в трудный момент своей жизни с целью успокоиться, снять напряжение прибегает к своему излюбленному средству - купанию в молниях. Молнья и туман описываются очень подробно, с использованием научной терминологии, с указанием конкретной географии происходящих событий. Приближения грозы герой ждет над Останкином, лежа в воздушных струях и покуривая, "под ним, подчиняясь вращению земли, плыло Останкино" /с.15/ [3]. Грозовую тучу он ждет "с северо-запада, со свинцовых небес Лапландии" /с.15/. Сообщается, что туча прошла над Клином; после этого Данилов не выдерживает и устремляется ей навстречу: "Над станцией Крюково он врезался в темную, влажную массу и, разгребая руками лондонские туманы нижнего яруса тучи, стал подниматься на самый верх ее к взблескивающим ледяным кристаллам" /с.18/. То есть толпа стихий мятежная обладает вполне конкретными физическими признаками: туча темная, влажная, в ней можно различить ярусы и отдельные ледяные кристаллы. В такие же кристаллы преобразуется и сам Данилов. Молния предстает в виде отрицательных зарядов, которые "полетели вниз со скоростью в десятки тысяч километров в секунду" /с.18/. Не просто одетый молньей, как лермонтовский Демон, но слившись с ней, приобретя отрицательный заряд, Данилов даже "врезался в стальную иглу громоотвода Останкинского дворца. Но не ушел в землю, не нейтрализовался и не исчез ..." /с.18/. "Дважды опять он попадал в стальную иглу, а в третий раз, увлекшись, промазал и расщепил старый парковый дуб возле катальной горки" /с.19/. Купания в молниях характеризуются как привычка /с.331/ и слабость /с.19/ героя, при этом замечается, что не все разновидности молнии ему по вкусу: "Но вот привык к купаниям в молниях. Да еще не в шаровых и не в ленточных, а именно в линейных" /с.19/. В конце эпизода снижение романтического образа довершается тем, что герой обнаруживает: "Кто-то нарочно и со зла напихал в тучу стекла и табаку, а Данилов в своих купаниях ничего и не заметил" /с.19/. Тем не менее сообщается, что купание в молниях Данилова немного успокоило, то есть сердечный ропот действительно несколько заглушен в толпе стихий мятежной.
Возможно, в разобранном эпизоде буквализуется и метафорическое сравнение из "Демона":
Он был могущ, как вихорь шумный,
Блистал, как молнии струя /с.537-538/.
Сравним: "понесся к земле на острие молнии, завывал, гремел от восторга" /с.18/. К указанным же фрагментам, возможно, восходит и описание исчезновения из собрания домовых "порученца" Валентина Сергеевича: "Он превратился в нечто дымное и огненное, с треском врезавшееся в стену, и исчез <...>" /с.15/. Зловещий образ снижается прозаизмами: "Домовые еще долго терли глаза, видно, натура Валентина Сергеевича при переходе из одного физического состояния в другое испускала слезоточивый газ. // "Ну и вкус у него!" - думал Данилов, глядя на опаленные обои <...>" /с.15/. Сравним:
Поныне возле кельи той
Насквозь прожженный виден камень <...> /с.522/.
Строки же
Как часто, подымая прах
.........................................
Я шумно мчался в небесах
.........................................
Он был могущ, как вихорь шумный...
возможно, отзываются в описании первого появления перед Даниловым его отца, старого демона, выжившего из ума: "Будто вскипело нечто желтое (пыль? жидкость? месиво?) поднялось вверх столбом, буйное, свирепое, и полетело" /с.303/.
3. В поэме Лермонтова Тамара обращается к Демону:
Клянися мне ... От злых стяжаний
Отречься ныне дай обет!
Ужель ни клятв, ни обещаний
Ненарушимых больше нет? /с.513/.
На это Демон отвечает длинной клятвой:
Отныне яд коварной лести
Ничей уж не встревожит ум
............................................
Хочу я с небом примириться
............................................
Хочу я веровать добру.
Слезой раскаянья сотру
Я на челе, тебя достойном,
Следы небесного огня -
И мир в неведенье спокойном
Пусть доцветает без меня! /с.530-531/.
Тем не менее уже ясно, что он собирается погубить Тамару, то есть клятва Демона оказывается ложной. Таковыми же оказываются клятвы Данилова перед его демоническим начальством, но суть его заверений с обратным знаком: он обещает приносить людям зло, как это полагается демону. "<...> брали с него клятвенные заверения в том, что он покончит с легкомыслием. Данилов с охотой давал заверения <...>" /с.27/. "Данилов глядел на сановников невинными глазами, каялся и обещал исправиться. Однако не менялся" /с.28/. Данилов давно уже служит добру и не намерен "исправляться", ложные клятвы Демона оборачиваются двоемыслием "совка".
4. В главе 43 в сцене разбирательства Данилову предъявляют обвинения в добрых делах, в том числе в том, "что он, будучи в демоническом состоянии и пользуясь неземными средствами, не позволил утонуть четырем судам в Индийском и Тихом океанах" /с.319/; "направил поток лавы мимо рыбацкого поселка" /с.320/; "вел полуслепую старушку через улицу возле метро "Щербаковская" (<...> скольких старушек он переводил через улицу <...>) " /с.318/. Возможно, эти моменты восходят ко второй и третьей черновым редакциям "Демона", где есть эпизод удаления Демона от злых дел и его действительной попытки творить добро:
Составя светлые шары,
Он их по ветру посылает,
Велит им путнику блеснуть
И над болотом освещает
Опасный и заглохший путь.
Когда метель гудет и свищет,
Он охраняет прошлеца,
Сдувает пыль с его лица
И для него защиту ищет. /Третья редакция, с.572/.
5. Мы уже писали [4] об аллюзии, которую дала строчка
Хоры стройные светил /с.515/.
Образ светил встречается в поэме еще два раза:
Когда бегущая комета
Улыбкой ласковой привета
Любила поменяться с ним,
Когда сквозь вечные туманы,
Познанья жадный, он следил
Кочующие караваны
В пространстве брошенных светил <...> /с.504/;
Я видел брачное убранство
Светил, знакомых мне давно ...
Они текли в венцах из злата <...> /с.527/.
Все указанные фрагменты могли отозваться в эпизоде путешествия Данилова к созвездию Тельца: "<...> вблизи светил и планет позволял себе и пролетать, любовался видами <...>" /с.300/; "Он залетел в небольшой мир со звездой, похожей на Солнце, и с пятью живыми планетами" /с.301/. Здесь, кроме указанных фрагментов окончательной редакции "Демона", возможно, угадываются строки из второй редакции:
Скитаться посреди миров /с.553/
и - повторяющаяся во второй и третьей -
Брожу один среди миров /с.560, 578/,
а также фрагмент из поэмы "Азраил":
Мог звезды навещать порой
И любоваться их красой
Вблизи, не утомляя взор <...> /с.128/ [5].
Некоторые видения Данилова в Колодце Ожидания отдаленно напоминают и такие строки из "Азраила":
По беспредельности небес
Блуждал я много, много лет
И зрел, как старый мир исчез
И как родился новый свет <...> /с.131/.
Сравним: " <...> потекли перед Даниловым спирали, диски, скопления звезд и планет, движение их становилось все более тихим или сонным, все вокруг словно бы вмерзало в лед или становилось льдом" /с.250/; "<...> возникали перед ним галактики и вселенные <...>" /с.315/. Вспомним еще образ умирающей розовой звезды в сцене дуэли с Кармадоном. Отметим также, что о спиралях и дисках говорится потекли - ср.: "Они текли в венцах из злата".
6. В романе Орлова герой-демон, "бессмертная по положению натура" /с.157/, живет среди людей и любит земную женщину Наташу. Ситуация напоминает строки из "Азраила":
И ныне я живу меж вас,
Бессмертный смертную люблю /с.131/.
Данилов очень не хочет, чтобы в Девяти Слоях догадались о серьезности этого чувства. Сравним:
Ему любить
Не должно сердца допустить.
Он связан клятвой роковою. /Вторая редакция "Демона", с.553; то же и в Третьей редакции, пунктуация изменена, с.570-571./
Оба процитированных фрагмента отзываются в романе в запрете для демонов и подчиненных им домовых любить земных женщин: "отца его за греховную земную любовь и за определенное своеобразие личных свойств навечно отослали на Юпитер" /с.23/; "Наказать его в ту пору могли и за одну связь (коли посчитали ее серьезной) с земной женщиной" /с.308/, "Иван Афанасьевич не имел права любить земную женщину. Поэтому его и не стало" /с.8/. В этой ситуации опасность может грозить и самой женщине: "А как бы не пострадала Наташа от того, что он, Данилов, был теперь влюблен в нее, как бы не сгубила ее его земная любовь" /с.56/. В соответствии с первоисточником демоническая любовь действительно губительна:
<...> день от дня
Я вяну, жертва злой отравы!
Меня терзает дух лукавый
Неотразимою мечтой;
Я гибну <...> /с.518/.
Тамара действительно гибнет:
Смертельный яд его лобзанья
Мгновенно в грудь ее проник /с.533/.
Если Данилов не хочет и боится погубить Наташу, то у лермонтовского героя намерение погубить возлюбленную само собой разумеется, что особенно четко эксплицировано в черновых редакциях поэмы -Второй, Третьей и Пятой: