Одоевский, Владимир Феодорович, князь - известный русский писатель и общественный деятель
Родился в Москве, 30 июля 1803 г.
Окончив курс в благородном пансионе при Московском университете, сотрудничал в "Вестнике Европы"; сблизившись с Грибоедовым и Кюхельбекером , издавал в 1824 - 1825 годах альманах "Мнемозина"; позднее служил в ведомстве иностранных исповеданий и редактировал "Журнал Министерства Внутренних дел". В 1846 г. был назначен помощником директора Императорской публичной библиотеки и директором Румянцевского музея. С переводом в 1861 г. музея в Москву, назначен сенатором московских департаментов Сената и состоял первоприсутствующим 8-го департамента. Скончался 27 февраля 1869 г. и погребен на кладбище Донского монастыря.
Человек самого разностороннего и глубокого образования, вдумчивый и восприимчивый мыслитель, талантливый и оригинальный писатель, Одоевский чутко отзывался на все явления современной ему научной и общественной жизни. Искание во всем и прежде всего правды ("Ложь в искусстве, ложь в науке и ложь в жизни, - писал он в свои преклонные годы, - были всегда и моими врагами, и моими мучителями: всюду я преследовал их, и всюду они меня преследовали"), уважение к человеческому достоинству и душевной свободе, проповедь снисхождения и деятельной любви к людям, восторженная преданность науке, стремление всесторонне вникнуть в организм духовной и физической природы отдельного человека и целого общества - характерные черты его произведений и его образа действий. Они проявляются уже в полемике с Булгариным , в письмах к "Лужницкому старцу", в "Стариках", где в прозрачной и ядовитой аллегории выставляются жалкие и отрицательные стороны служебной и общественной жизни - и красной нитью проходят через все им написанное. Одоевский - не только занимательный повествователь или, по его собственному выражению сказочник, но и научный мыслитель, популяризатор нравственно-философских, экономических и естественно-исторических учений. Зорко следя за открытиями в науке и за новыми теориями, он в той или другой форме знакомит с ними своих читателей. Его язык - живой и образный, иногда слишком богатый сравнениями и метафорами - в передаче сложных и отвлеченных понятий очень определителен и ясен. В нем почти постоянно слышится подмеченный Белинским "беспокойный и страстный юмор", а некоторые страницы напоминают блестящие ораторские приемы.
Главное место среди сочинений Одоевского принадлежит "Русским ночам" - философской беседе между несколькими молодыми людьми, в которую вплетены, для иллюстрации высказываемых ими положений, рассказы и повести, отражающие в себе задушевные мысли, надежды, симпатии и антипатии автора. Так, например, рассказы: "Последнее самоубийство" и "Город без имени" представляют, на фантастической подкладке, строго и последовательно до конца доведенный закон Мальтуса о возрастании населения в геометрической прогрессии, а произведений природы - в арифметической, со всеми выводимыми из него заключениями, и теорию Бентама, кладущую в основание всех человеческих действий исключительно начало полезного, как цель и как движущую силу. Лишенная внутреннего содержания, замкнутая в лицемерную условность светская жизнь нашла живую и яркую оценку в "Насмешке Мертвеца" и в патетических страницах "Бала", где описывается страх смерти, овладевший собравшейся на бале публикой. Жестоко порицаемое стремление к чрезмерной специализации знаний, с утратой сознания общей между ними связи и гармонии, служит сюжетом для "Импровизатора" и ряда других рассказов. В "Русских ночах" особенно выдаются два рассказа, "Бригадир" и "Себастиан Бах": первый - потому, что в нем автор, за пятьдесят лет до появления "Смерти Ивана Ильича", затрагивает ту же самую - и по основной идее, и по ходу рассказа - тему, которую впоследствии, конечно, с неизмеримо большим талантом, разработал Л.Н. Толстой ; второй - потому, что здесь (а также в "Последнем квартете Бетховена") автор высказал свою восторженную любовь к музыке, "величайшему из искусств". Серьезному изучению ее истории и теории он посвятил в значительной мере свою жизнь. Еще в 1833 г. он написал "Опыт о музыкальном языке", много занимался затем вопросом о наилучшем устройстве своего любимого инструмента - органа и даже изобрел особый инструмент, названный им энгармоническим клавесином.
Отдавшись, после переселения в Москву, изучению древней русской музыки, Одоевский читал о ней лекции на дому, в 1868 г. издал "Музыкальную грамоту, или Основания музыки для не музыкантов" и открыл московскую консерваторию речью "Об изучении русской музыки не только как искусства, но и как науки". Смерть застала Одоевского за усиленными работами об устройстве в Москве съезда археологов (он был одним из учредителей археологического общества, а также Императорского географического общества), во время которого ученики консерватории должны были, под его руководством, исполнять древние русские церковные напевы. Среди повестей и рассказов, не вошедших в "Русские ночи", выделяются: большая повесть "Саламандра" - полуисторический, полуфантастический сюжет которой навеян на автора изучением истории алхимии и исследованиями Я.К. Грота о финских легендах и поверьях, - и серия полных злой иронии рассказов из светской жизни ("Новый год", "Княжна Мими", "Княжна Зизи"). Сатирические сказки ("О мертвом теле, неизвестно кому принадлежащем", "О господине Коваколе" и другие), из которых иные отличаются мрачным колоритом и, ввиду господствовавших тогда в правящих сферах взглядов, большою смелостью, составляют переход от фантастических рассказов, где чувствуется сильное влияние Гофмана, к серии прелестных и остроумных, нравоучительных ("Душа женщины", "Игоша", "Необойденный дом") детских сказок, одинаково чуждых как деланной сентиментальности, так и слишком раннего, безжалостного ознакомления детей с ужасами жизни и ее скорбями. Значительная часть последних сказок была издана отдельной книжкой под названием "Сказок дедушки Иринея". Одной из выдающихся сторон литературной деятельности Одоевского была забота о просвещении народа, в то время крайне редкая и многими рассматривавшаяся как странное чудачество.
Долгие годы состоял Одоевский редактором "Сельского Обозрения", издававшегося Министерством внутренних дел, вместе с другом своим, А.П. Заболоцким-Десятовским , он выпустил в свет книжки "Сельского чтения", под заглавиями: "Что крестьянин Наум твердил детям и по поводу картофеля", "Что такое чертеж земли и на что это пригодно" (история, значение и способы межевания); написал для народного чтения ряд "Грамоток дедушки Иринея" - о газе, железных дорогах, порохе, повальных болезнях, о том, "что вокруг человека и что в нем самом"; наконец, издал "Пестрые сказки Иринея Гамозейки", языком которых восхищался знаток русской речи Даль , находивший, что некоторым из придуманных Одоевским поговорок и пословиц может быть приписано чисто народное происхождение. Одоевский дорожил званием литератора и гордился им. Друг Пушкина и князя Вяземского , он радушно раскрывал свои двери для всех товарищей по перу, брезгливо относясь лишь к Булгарину и Сенковскому , которые его терпеть не могли, и ставил свои занятия литературой выше всего, что давалось ему его знатным происхождением и общественным положением. "Честная литература, - писал он, - точно брандвахта, аванпостная служба среди общественного коварства". Он всегда стоял на страже против всяких двусмысленных и нечистых литературных приемов, предупреждал писателей о грозивших им опасностях, в тревожные времена горячо заступался за них, где только мог, настойчиво заботился о расширении круга изданий. Его хлопотам обязаны были своим разрешением "Отечественные Записки". Приветствуя облегчение цензурных правил в 1865 г. (о чем он и прежде писал в составленных им обстоятельных записках о цензуре и ее истории у нас), Одоевский высказывался против взятой из наполеоновской Франции системы предостережений и ратовал за отмену безусловного воспрещения ввоза в Россию враждебных ей книг.
До пятидесятых годов по своим взглядам на отношение России к Западу Одоевский приближался во многом к славянофилам, хотя никогда систематически к ним не примыкал; но уже в начале 40-х годов он высоко ставил Петра , а личное знакомство с "гнилым Западом" во время поездок за границу, начиная с 1856 г. (в 1859 г. он был депутатом Императорской публичной библиотеки на юбилее Шиллера в Веймаре), заставило его изменить свой взгляд на смысл европейской цивилизации. Это выразилось с особой силой в его записках и бумагах, составляющих интереснейшее собрание замечаний по поводу всевозможных вопросов (оно хранится в публичной библиотеке). Признаки "нашей прирожденной болезни" Одоевский видит в "общенародной лени ума, в непоследовательности и недостатке выдержки" и негодует на то наше свойство, которое он называет "рукавоспустием". Идеализм в народе - пишет он - является большей частью в виде терпимости к другим народам и понимания их. Вместе с тем он до конца верил в русского человека и его богатые задатки: "а все-таки русский человек - первый в Европе не только по способностям, которые дала ему природа даром, но и по чувству любви, которое чудным образом в нем сохранилось, несмотря на недостаток просвещения, несмотря на превратное преподавание религиозных начал, обращенное лишь на обрядность, а не на внутреннее улучшение. Уж если русский человек прошел сквозь такую переделку и не забыл христианской любви, то стало быть в нем будет прок - но это еще впереди а не назади". Преобразования Александра II , обновившие русскую жизнь, встретили в Одоевском восторженное сочувствие. Он предлагал считать в России новый год с 19 февраля и всегда, в кругу друзей, торжественно праздновал "великий первый день свободного труда", как он выразился в стихотворении, написанном после чтения манифеста об упразднении крепостного права.