Смекни!
smekni.com

Пушкин: набор литературы и шпор к вступительным экзаменам (стр. 1 из 3)

Дружеская и любовная лирика.

Заветная область лирической поэзии Пушкина. В многочисленных стихотворениях, посвященных друзьям и возлюбленным, раскрылось его понимание этих высших жизненных ценностей, созданы яркие образы друзей и любимых женщин. Дружба и любовь для Пушкина – спутники юности, они возникают в «вихре жизни молодой» и сопровождают человека всю его жизнь. Потребность Пушкина в дружеском общении, в понимании и поддержке друзей была столь же неизменной, как и потребность любить и быть любимым.

Дружбу Пушкин понимал не только как отношения, возникающие между двумя людьми. «Дружество» для него – это целый круг людей, близких «по судьбе», это «братство», «наш союз», сложившийся еще в лицее. Манифест дружбы – строфа из “19 октября” 1825 г., Михайловское:

Друзья мои, прекрасен наш союз!

Он, как душа, неразделим и вечен –

Неколебим, свободен и беспечен,

Срастался он под сенью дружных муз...

Дружбу Пушкин понимал и как “сладостный союз”, связывающий между собой поэтов. “К Языкову”, 1824, основа этого союза – тв-во, вдохновение:

Они жрецы единых муз;

Единый пламень их волнует;

Друг другу чужды по судьбе,

Они родня по вдохновенью.

В стихах о дружбе неизменно присутствует философский мотив судьбы (“19 окт”).

Размышления о друзьях подталкивали поэта к анализу собственной судьбы, создавали психологический и философский фон многих его стихотворений. Лицеисты, разбросанные по всему свету, как бы соединялись в лирическом мире Пушкина.

Дружеское участие, дружеская поддержка для Пушкина – высшие проявления человечности, требующие мужества, воли, готовности исполнить свой долг (“И.И.Пущину”). Сила дружбы прочнее тюремных цепей, луч лицейского братства способен рассеять мрак заточенья – такова главная мысль поэта.

В отличие от дружбы, в которой Пушкин ценил постоянство, верность, любовь рассматривалась им как чувство преходящее. Оно, подобно буре, давало ему мощный источник вдохновения, лишая его свободы, подчиняя “страстям мятежным”.

Ö в шедеврах Пушкинской любовной лирики (“К***”, “Я помню чудное мгновенье...”(25), “Я вас любил...”(29), “На холмах Грузии...”(29)) говорится именно о чувствах поэта, а не об отношениях поэта, связывавших его с возлюбленными.

Любовь Пушкина-лирика – предмет высокой поэзии. Она словно выведена за пределы быта, житейской “прозы”. Стихи Пушкина – вовсе не дневник его любовных побед и поражений. В них запечатлена не только психологическая правда любовных переживаний, но и выражены философские представления поэта о Женщине как об источнике красоты, гармонии, неизъяснимых наслаждений. Пушкин любил женщин, он воспел Женщину.

В лирике Пушкина оживают его “любви пленительные сны”. Это стихи-воспоминания, в которых поэт чутко прислушивается к себе, стремится выразить в слове психологическую уникальность и в то же время сходство своих любовных переживаний.

Говорить о любимой поэту столь же сложно, как и об абсолютной красоте или о высшем блаженстве, поэтому образы женщины создаются с помощью сравнений и аналогий (“Я помню...”, “Мадонна”).

Любовь, «замыкая» перечисление того, что заставляет душу поэта “пробудиться”, как бы увенчивает все, из чего состоит жизнь. Именно любовь способна дать человеку высшее наслаждение. Любовь – символ духовного возрождения. Даже сама надежда на “позднюю” любовь способна примирить поэта с мрачной и безрадостной жизнью. Надежда на то, что новая любовь впереди, – самая высокая и светлая надежда Пушкина. (“Элегия” 30)

“На холмах Грузии”: любовь оживает не только потому, что поэт вспомнил о любимой. В ней источник новых ярких переживаний, она – искра, зажигающая сердце, которое не может не любить. Последние строки (“И сердце вновь горит и любит – оттого, / что не любить оно не может”) особенно важны для понимания стихотворения и той концепции любви, которой вдохновлена лирика Пушкина: вечна сама потребность любить, любовь возникает в сердце поэта как эхо женской красоты и гармонии. Даже чужая, неведомая любовь способна наполнить душу поэта “мечтою странной”, воскресив целый рой воспоминаний о своей и “чужой” молодости, о красоте и счастье (“Цветок” 28).

ЕО

/ЕО/ Он по-французски совершенно

Мог изъясняться и писал;

Легко мазурку танцевал

И кланялся непринужденно;

Чего ж вам больше? Свет решил,

Что он умен и очень мил.

Зато читал Адама Смита

И был глубокий эконом,

То есть умел судить о том,

Как государство богатеет,

И чем живет, и почему

Не нужно золота ему,

Когда простой продукт имеет.

Но в чем он истинный был гении,

Что знал он тверже всех наук...

...Была наука страсти нежной,

Которую воспел Назон...

Как рано мог он лицемерить,

Таить надежду, ревновать,

Разуверять, заставить верить,

Казаться мрачным, изнывать

Являться гордым и послушным,

Внимательным иль равнодушным!

... Одним дыша, одно любя,

Как он умел забыть себя!

... а порой

Блистал послушною слезой!

Театра злой законодатель,

Непостоянный обожатель

Очаровательных актрис,

Почетный гражданин кулис

Онегин полетел к театру.

И молвил: «Всех пора на смену;

Балеты долго я терпел,

Но и Дилдо мне надоел».

Нет: рано чувства в нем остыли;

Ему наскучил света шум;

Красавицы не долго были

Предмет его привычных дум;

Измены утомить успели;

Друзья и дружба надоели, ...

Короче: русская хандра

Им овладела понемногу;

Как Child-Harold, угрюмый, томный,

В гостиных появлялся он;

... Ничто не трогало его,

Не замечал он ничего.

Онегин дома заперся,

Зевая за перо взялся,

Хотел писать – но труд упорный

Ему был тошен; ничего

Не вышло из пера его,

И не попал он в цех задорный

Людей, о коих не сужу,

Затем, что к ним принадлежу.

Уселся он с похвальной целью

Себе присвоить ум чужой;

Отрядом книг уставил полку, ...

Отец его тогда скончался.

Заимодавцев жадный полк,

У каждого свой ум и толк.

/Дядя при смерти/

Прочтя печальное посланье,

Евгений тотчас на свиданье

Стремглав по почте поскакал

И уж заранее зевал,

Приготовляясь, денег ради,

На вздохи, скуку и обман ...

Два дня ему казались новы

Уединенные поля,

Прохлада сумрачной дубровы,

Журчанье тихого ручья;

... Хандра ждала его на страже,

И бегала за ним она,

Как тень иль верная жена.

Чтоб только время проводить,

Сперва задумал наш Евгений

Порядок новый учредить.

... Ярем он барщины старинной

Оброком легким заменил;

И раб судьбу благословил.

Зато в углу сосед надулся ...

В любви считаясь инвалидом,

Онегин слушал с важным видом, ...

/Т о О/ Чудак печальный и опасный,

Созданье ада иль небес,

Сей ангел, сей надменный бес,

Что ж он?

Дворянство

Мы все учились понемногу

Чему-нибудь и как-нибудь,

Так, воспитаньем, слава богу,

У нас немудрено блеснуть.

/Дамы большого света/:

Довольно скучен высший тон; ...

... Но вообще их разговор

Несносный, хоть невинный вздор;

К тому ж они так непорочны,

Так величавы, так умны,

Так благочестия полны,

Так осмотрительны, точны,

Так неприступны для мужчин,

Что вид их уж рождает сплин.

К покойнику со всех сторон

Съезжались недруги и други,

Охотники до похорон.

«...Но шепот, хохотня глупцов...»

И вот общественное мненье!

Пружина чести, наш кумир!

И вот на чем вертится мир!

Вкруг дам, как около картин... (Пет)

/Дворянство Москвы/

Но в них не видно перемены;

Все в них на стары образец...

...Но всех в гостиной занимает

Такой бессвязный пошлый вздор;

Все в них так бледно, равнодушно;

...В бесплодной сухости речей,

Расспросов сплетен и вестей

Не вспыхнет мысли в целы сутки,

Хоть невзначай, хоть наобум;

Не улыбнется томный ум,

Не дрогнет сердце, хоть для шутки.

А

/А/ Иль взор унылый не найдет

Знакомых лиц на сцене скучной, ...

... Веселья зритель равнодушный,

Безмолвно буду я зевать

И о былом воспоминать?

/А/ Во дни веселий и желаний

Я был от балов без ума:

Верней нет места для признаний

И для вручения письма.

Увы, на разные забавы

Я много жизни погубил!

Но если б не страдали нравы,

Я балы б до сих пор любил.

Люблю я бешеную младость, ...

Условий света свергнув бремя,

Как он, устав от суеты,

С ним подружился я в то время.

Мне нравились его черты,

Мечтам невольная преданность,

Неподражательная странность

И резкий, охлажденный ум.

Я был озлоблен, он угрюм;

Страстей игру мы знали оба;

Томила жизнь обоих нас;

В обоих сердца жар угас;

Обоих ожидала злоба

Слепой Фортуны и людей

На самом утре наших дней.

Кто жил и мыслил, тот не может

В душе не презирать людей;

/А/ Придет ли час моей свободы?

Пора, пора! – взываю к ней;

Брожу над морем, жду погоды,

Маню ветрила кораблей.

Я был рожден для жизни мирной,

Для деревенской тишины:

В глуши звучнее голос лирный,

Живее творческие сны...

Цветы, любовь, деревня, праздность,

Поля! Я предан вам душой.

Всегда я рад заметить разность

Между Онегиным и мной,

... Как будто нам уж невозможно

Писать поэмы о другом,

Как только о себе самом.

А нынче все умы в тумане,

Мораль на нас наводит сон,

Порок любезен – и в романе,

И там уж торжествует он.

Врагов имеет в мире всяк,

Но от друзей спаси нас, боже!

Кого ж любить? Кому же верить?

Кто не изменит вам один? ...

... Трудов напрасно не губя,

Любите самого себя,

Достопочтенный мой читатель!

Предмет достойный: ничего

Любезней верно нет его.

Тут бы можно

Поспорить нам, но я молчу:

Два века ссорить не хочу.

И современный человек

Изображен довольно верно

С его безнравственной душой,

Себялюбивой и сухой,

Мечтанью преданной безмерно,

С его озлобленным умом,

Кипящем в действии пустом.