Смекни!
smekni.com

Чертово колесо

Автор: Аверченко А.Т.

I.

- Усаживайся, не бойся. Тут очень весело.

- Чем же весело?

- Ощущение веселое.

- Да чем же веселое?

- А вот как закрутится колесо, да как дернет тебя с колеса, да как швырнет о барьер, так глаза в лоб выскочут! Очень смешно. Это - разговор на "чертовом колесе"... Несколько лет тому назад компания ловких предпринимателей устроила в Петербурге "Луна-Парк". Я любил хаживать туда по причине несколько пикантной; в "Луна-Парке" я находил для своей коллекции дураков такие чудесные махровые экземпляры и в таком изобилии, как нигде в другом месте. Вообще, "Луна-Парк" - это рай для дураков: все сделано для того, чтобы дураку было весело... Подойдет он к выпуклому зеркалу, увидит трехаршинные ноги, будто выходящие прямо из груди, увидит вытянутое в аршин лицо - и засмеется дурак, как ребенок: сядет в "веселую бочку", да как столкнут его вниз, да как почнет бочка стукаться боками о вертикально воткнутые по дороге бревна, да как станет дурака трясти, как дробинку в детской погремушке, круша ребра и ушибая ноги - тут-то и поймет дурак, что есть еще беззаботное счастье на свете; и к "веселой кухне" подойдет дурак и тут он увидит, что это настоящая его, дуракова, тихая пристань. Впрочем, она не особенно тихая, эта пристань. Потому что "веселая кухня" заключалась в том, что на расстоянии нескольких аршин от барьера на полках были расставлены бракованные тарелки, блюда, бутылки и стаканы, в которые дурак имеет право метать деревянными шарами, купив это завидное право и привилегию за рубль серебра. И прибыли-то дураку никакой не было - ни приза за разбитие тарелок ему не давали, ни одобрения зрителей он не получал, потому что раскокать блюдо на трехаршинном расстоянии было легче легкого - а вот поди ж ты - излюбленное это было дурацкое удовольствие - сокрушать десятки тарелок и бутылок... А из "веселой кухни", разгорячив свою пылкую кровь - направлялся дурак для охлаждения прямехонько в "таинственный замок"... Это было помещение, входя в которое, вы должны были приготовиться ко всему: бредете вы по абсолютно темным узким коридорам, а вам тут и привидения, натертые фосфором, являются, и задушает вас невидимая рука, и скатываетесь вы по какой-то трубе вниз на какие-то мягкие мешки, а главное, когда вы, радостный, выходите, наконец, в залитый светом воздушный мостик, открытый глазам толпящейся внизу публики - снизу дунет на вас таким ураганным ветром, что если вы мужчина, пальто ваше взвивается выше к голове, как два крыла, шляпа бешено взлетает кверху, а если вы дама, то вся гривуазно настроенная публика ознакомится не только с цветом ваших подвязок, но и со многим другим, чему место не в политическом фельетоне, а на самой лучшей, крепкой, круто замешенной эротической странице специалиста по этим делам Михайлы Арцыбашева. Вот что такое "Луна-Парк" - рай для дураков, ад для среднего, случайно забредшего туда человека, и - широкое, необозримое поле научных наблюдений для вдумчивого человека, изучающего русского дурака в его нормальной, привычной и самой удобной обстановке. II. Приглядываюсь я к русской революции, приглядываюсь и - ой как много разительно схожего в ней с "Луна-Парком" - даже жутко от целого ряда поразительно точных аналогий... Все новое, революционное, по-большевистски радикальное строительство жизни, все разрушение старого, якобы отжившего - ведь это же "веселая кухня"! Вот тебе на полках расставлен старый суд, старые финансы, церковь, искусство, пресса, театр, народное просвещение - какая пышная выставка! И вот подходит к барьеру дурак, выбирает из корзины в левую руку побольше деревянных шаров, берет в правую руку один шар, вот размахнулся - трах! Вдребезги правосудие. Трах! - в кусочки финансы. Бац! - и уже нет искусства, и только остается на месте какой-то жалкий, покосившийся пролеткультский огрызок. А дурак уже разгорячился, уже пришел в азарт - благо шаров в руках много - и вот летит с полки разбитая церковь, трещит народное просвещение, гудит и стонет торговля. Любо дураку, а кругом собрались, столпились посторонние зрители - французы, англичане, немцы - и только знай посмеиваются над веселым дураком, а немец еще и подзуживает: - Ай, ловкий! Ну, и голова же! А ну, шваркни еще по университету. А долбани-ка в промышленность!.. Горяч русский дурак - ох, как горяч... Что толку с того, что потом, когда очухается он от веселого азарта, долго и тупо будет плакать свинцовыми слезами и над разбитой церковью, и над сокрушенными вдребезги финансами, и над мертвой уже наукой, зато теперь все смотрят на дурака! Зато теперь он - центр веселого внимания, этот самый дурак, которого прежде и не замечал никто. III. А кто это там поехал вниз в "веселой бочке", стукаясь боками о сотни торчащих тумб, теряя шляпу, круша ребра и ломая коленные чашечки? Ба! Это русский человек с семьей путешествует в наше веселое революционное время из Чернигова в Воронеж. Бац о тумбу - из вагона ребенок вылетел, бац о другую - самого петлюровцы выбросили, трах о третью - махновцы чемодан отняли. А это кто стоит перед кривым зеркалом и корчится не то от смеха, не то от слез, сам себя не узнавая... А это, видите, доверчивый человек подошел к непримиримой чужепартийной газете, и она его "отразила". А этот "таинственный замок" - где вас ведут по темным, как ночь, извилинам, где пугают вас, толкают, калечат и кажут вам разных леденящих душу своим видом чудищ - не Чрезвычайка ли это, самое яркое порождение Третьего Интернационала - потому что все интернационально сгруппировались там: и латыши, и русские, и евреи, и китайцы - палачи всех стран, соединяйтесь! IV. Но самое замечательное, самое одуряюще схожее - это "чертово колесо"! Вот вам февральская революция - начало ее, когда колесо еще не закрутилось... Посредине его, в самом центре стоит самый замечательный "дурак" современности - Александр Керенский, и кричит он зычным митинговым голосом: - Пожалуйте, товарищи! Делайте игру. Сейчас закрутим. Милюков! Садись, не бойся. Тут весело. - Чем же весело? - Ощущение веселое... - А вот как закружит, да как начнет всех швырять к барьеру... Впрочем, ты садись в самый центр, около меня - тогда удержимся... И ты, Гучков, садись - не бойся... Славно закрутим... Ну... Все сели? Давай ход! Поехала! Поехала. Несколько оборотов "чертова колеса" - и вот уже ползет, с выпученными глазами, тщетно стараясь удержаться за соседа - Павел Милюков. Взззз! - свистит раскрученное колесо, быстро скользит по отполированной предыдущими "опытами" поверхности Милюков - трах! - и больно стукается о барьер бедняга, вышвырнутый из центра непреодолимой центробежной силой. А вот и Гучков пополз вслед за ним, уцепясь за рукав Скобелева... Отталкивает его Скобелев, но - поздно... Утеряна мертвая точка, и оба разлетаются, как пучинки от урагана. - А! - радостно кричит Церетели, уцепясь за ногу Керенского. - Дэржись крепче, как я. - Самые левые и самые правые летят, а мы - центр - удэржимся... Куда там! Уже оторвался и скользит Церетели, за ним Чхеидзе - эк их куда выкинуло - к самому барьеру, "на сей гибельный Кавказ порасшвыривало". Радостно посмеивается Керенский, бешено вертясь в самом центре - кажется, и конца не будет этому сладостному ощущению... Любо молодому главковерху. Но вот у ног его заклубился бесформенный комок из трех голов и шести ног, называемый в просторечии - Гоцлибердан, - уцепился комок за Керенского, обвился вокруг его ноги, жалобно закричал главковерх, сдвинулся на вершок влево - но... для "чертова колеса" достаточно и этого!.. Заскрипела полированная поверхность, и летит начальник, или, по-нынешнему, "комиссар чертова колеса" вверх тормашками, не только к барьеру, а даже за барьер беднягу выкинуло, и грянулся он где-то не то в Лондоне, не то в Париже. Расшвыряло, всех расшвыряло по барьеру "чертово колесо", и постепенно замедляется его ход, и почти останавливается оно, а тут уже - глядь! - налезла на полированный круг новая веселая компания: Троцкий, Ленин, Нахамкис, Луначарский, и кричит новый "комиссар чертова колеса" - Троцкий: - К нам, товарищи! Ближе! Те дураки не удержались, но мы-то удержимся! Ходу! Крути, валяй! Поехала!! - Взззз!.. А мы сейчас стоим кругом и смотрим: кто первый поползет окорачь по гладкой полированной поверхности, где не за что уцепиться, не на чем удержаться, и кого на какой барьер вышвырнет. Ах, поймать бы!