- Хотя, - продолжал он, - было бы очень приятно потратить эти сто ты- сяч флоринов на расширение моего цветника или даже на путешествие на восток - на родину прекраснейших цветов.
Но, увы, не следует больше мечтать об этом: мушкеты, знамена, бараба- ны и прокламии - вот кто господствует в данный момент.
Ван Берле поднял глаза к небу и вздохнул.
Затем, вновь устремив свой взгляд на луковицы, занимавшие в его мыс- лях гораздо больше места, чем мушкеты, барабаны, знамена и прокламации, он заметил:
- Вот, однакоже, прекрасные луковички; какие они гладкие, какой прек- расной формы, какой у них грустный вид, сулящий моему тюльпану цвет чер- ного дерева! Жилки на их кожице так тонки, что они даже незаметны невоо- руженному глазу. О, уж наверняка ни одно пятно не испортит траурного одеяния цветка, который своим рождением будет обязан мне. Как назвать это детище моих бдений, моего труда, моих мыслей? "Tulipa nigra Barlaensis"... Да, Barlaensis. Прекрасное название. Все европейс- кие тюльпановоды, то есть, можно сказать, вся просвещенная Европа вздрогнут, когда ветер разнесет на все четыре стороны это известие.
Большой черный тюльпан найден.
- Его название? - спросят любители. - Tulipa nigra Barlaensis.
- Почему Barlaensis?
- В честь имени творца его, ван Берле, - будет ответ.
- А кто такой ван Берле?
- Это тот, кто уже создал пять новых разновидностей: "Жанну", "Яна де Витт, "Корнеля" и т.д.
Ну что же, вот мое честолюбие. Оно никому не будет стоить слез. И о моем "Tulipa nigra Barlaensis" будут говорить и тогда, когда, быть мо- жет, мой крестный, этот великий политик, будет известен только благодаря моему тюльпану, который я назвал его именем.
Очаровательные луковички!
Когда мой тюльпан расцветет, - продолжал Корнеус, - и если к тому времени волнения в Голландии прекратятся, я разм бедным только пятьде- сят тысяч флоринов, ведь в конечном счете и это немало для человека, ко- торый, в сущности, никому ничего не должен. Остальные пятьдесят тысяч флоринов я употреблю на научные опыты. С этими пятьюдесятью тысячами флоринов я добьюсь, что тюльпан станет благоухать. О, если бы мне уда- лось добиться, чтобы тюльпан издавал аромат розы или гвоздики или, даже еще лучше, совершенно новый аромат! Если бы я мог вернуть этому царю цветов его естественный аромат, который он утерял при переходе со своего восточного трона на европейский, тот аромат, которым он должен обладать в Индии, в Гоа, в Бомбее, в Мадрасе и особенно на том острове, где не- когда, как уверяют, был земной рай и который именуется Цейлоном. О, ка- кая слава! Тогда, клянусь! Тогда я предпочту быть Корнелиусом ван Берле, чем Александром Македонским, Цезарем или Максимилианом.
Восхитительныеуковички!..
Корнелиус наслаждался созерцанием и весь ушел в сладкие грезы.
Вдруг звонок в его кабинете зазвонил сильнее обычного.
Корнелиус вздрнул, прикрыл рукой луковички и обернулся.
- Кто там?
- Сударь, - ответил слуга, - это нарочный из Гааги.
- Нарочный из Гааги? Что ему нужно?
- Сударь, это Кракэ.
- Кракэ, доверенный слуга Яна де Витта? Хорошо. Хорошо, хорошо, пусть он поддет.
- Я не могу ждать, - раздался голос в коридоре.
И в тот же момент, нарушая запрещение, Кракэ устремился в сушильню.
Неожиданное, почти насильственное вторжение было таким нарушением обычаев дома Корнелиуса ван Берле, что он, при виде вбежавшего в комнату Кракэ, сделал рукой, прикрывавшей лукички, судорожное движение и сбро- сил две из них на пол; они покатились; одна - под соседний стол, другая - в камин.
- А, дьявол! - воскликнул Корнелиус, бросившись вслед за своими луко- вичками. - В чем дело, Кракэ?
- Вот, - сказал Кракэ, положив записку на стол, на котором оставалась лежать третья луковичка. - Вы должны, не теряя ни минуты, прочесть эту бумагу.
И Кракэ, которому показалось, что на улицах Дордрехта заметны призна- ки волнения, подобного тому, кае он недавно наблюдал в Гааге, скрылся, даже не оглядываясь назад.
Хорошо, хорошо, мой дорогой Кракэ, - сказал Корнелиус, доставая -под стола драгоценную луковичку, - прочтем, прочтем твою бумагу.
Подняв луковичку, он положил ее на ладонь и стал внимательно осматри- вать.
- Ну, вот, одна неповрежденная. Дьявол Кракэ! Ворвался, как бешеный, в сушильню. А теперь посмотрим другую.
И, не выпуская из руки беглянки, ван Берле направился к камину и, стоя на коленях, стал ворошить золу, которая, к счастью, была холодная.
Он скоро нащупал вторую луковичку.
- Ну, вот и она.
И, рассматривая ее почти с отеческим вниманием, сказал:
- Невредима, как и первая.
В этот момент, когда Корнелиус еще на коленях рассматривал вторую лу- ковичку, дверь так сильно сотрлась, а вслед за этим распахнулась с та- ким шумом, что Корнелиус почувствовал, как от гнева, этого дурного со- ветчика, запылали его щеки и уши.
- Что там еще? закричал он. - Или в этом доме все с ума сошли!
- Сударь, сударь! - воскликнул, поспешно вбегая в сушильню, слуга. Лицо его было еще бледнее, а вид еще растеряннее, чем у Кракэ.
- Ну, что? - спросил Корнелиус, предчувствуя в двойном нарушении всех его правил какое-то несчастье.
- О, сударь, бегите, бегите скорее! - кричал слуга.
- Бежать? Почему?
- Сударь, дом переполнен стражей!
- Что им надо?
- Они ищут вас.
- Зачем?
- Чтобы арестовать.
- Арестовать, меня?
- Да, судар и с ними судья.
- Что бы это значило? - спросил ван Берле, сжимая в руке обе лукович- ки и устремляя растерянный взгляд на лестницу.
- Они идут, они идут наверх! - закричал слуга.
- О мой благородный господин, о моеорогое дитя! - кричала кормили- ца, которая тоже вошла в сушильню. - Возьмите золото, драгоценности и бегите, бегите!
- Но каким путем я могу бежать? - спросил ван Берле.
- Прыгайте в окно!
- Двадцать пять футов.
- Вы упадете на пласт мягкой земли.
- Да, но я упаду на мои тюльпаны.
- Все равно, прыгайте!
Корнелиус взял третью луковичку, подошел к окну, раскрыл его, но, представив себе вред, который будет причинен его грядам, он пришел в больший уж, чем от расстояния, какое ему пришлось бы пролететь при па- дении.
- Ни за что, - сказал он и сделал шаг назад.
В этот момент за перилами лестницы появились алебарды солдат.
Кормилица простерла к небу руки.
Что кается Корнелиуса, то надо сказать, к чести его (не как челове- ка, а как цветовода), что все свое внимание он устремил на драгоценные луковички.
Он искал глазами бумагу, во чтбы их завернуть, заметил листок из библии, который Кракэ положил на стол, взял его и, не вспомнив даже - так сильно было его волнение, - откуда взялся этот листок, завернул в него все три луковички, спрятал их за пазуху и стал ждать.
В эту минуту вошли солдаты, возглавляемые судьей.
- Это вы доктор Корнелиус ван Берле? - спросил судья, хотя он прек- расно знал молодого человека. Он в этом отношении действовал согласно правилам правосудия, что, как известно, придает допросу сугубо важный характер.
- Да, это я, господин ван Спеннен, - ответил Корнелиус, вежливо раск- ланиваясь с судьей. - И вы это отлично знаете.
- Выдайте нам мятежные документы, которые вы прячете у себя.
- Мятежные документы? - повторил Корнелиус, ошеломленный таким обра- щением.
- О, не притворяйтесь удивленным.
- Клянусь вам, господин ван Спеннен, я не знаю, что вы хотите этим сказать.
- Ну, тогда, доктор, я вамомогу, - сказал судья. - Выдайте нам те бумаги, которые спрятал у вас в январе месяце предатель Корнель де Вит
В уме Корнелиуса словно что-то озарилось.
- О, о, - сказал ван Спеннен, - вот вы и начинаете вспоминать, не правда ли?
- Конечно, но вы говорите о мятежных бумагах, а таких у меня нет.
- А, вы отрицаете?
- Безусловно.
Судья обернулся, чтобы окинуть взглядом весь кабинет.
- Какую комнату в вашем доме называют сушильней? - спросил он.
- Мы как раз в ней находимся.
Судья взглянул на небольшую записку, лежавшую поверх бумаг, которые он держал в руке.
- Хорошо, - азал он с уверенностью и повернулся к Корнелиусу. - Вы мне выдадите эти бумаги? - спросил он.
- Но я не могу, господин ван Спеннен, эти бумаги не мои, они мне от- даны на хранение и потому неприкосновенны.
- Доктор Корнелиус, - сказал судья, - именем правительства я приказы- ваю вам открыть этот ящик и выдать мне бумаги, которые там спрятаны.
И судья пальцем указал на третий ящик шкафа, стоящего у камина.
Действительно, в этом ящике и лежал пакет, который главный инспектор плотин передал своему крестнику; было очевидно, что полиция прекрасно осведомлена обо всем.
- А, вы не хотите, - сказал ван Спеннен, увидев, что ошеломленный Корнелиус не двигается с места. - Тогда я открою сам.
Судья выдвинул ящик во всю его длину и раньше всего наткнулся на де- сятка два ловиц, заботливо уложенных рядами и снабженных надписями, затем он нашел и пакет с бумагами, который был точно в том же виде, в каком его вручил своему крестнику несчастный Корнель де Витт.
Судья сломал печати, разорвал конверт, бросил жадный взгляд на первые попавшиеся ему листки и воскликнул грозным голосом:
- А, значит, правосудие получило не ложный донос!
- Как, - спросил Корнелиус, - в чем дело?
- О, господин ван Бле, бросьте притворяться невинным и следуйте за мной.
- Как, следовать за вами? - восклнул доктор.
- Да так, как именем правительства я вас арестую именем Вильгельма Оранского пока еще не арестовывали. Для этого он еще слишком недавно сделался штатгальтером.
- Арестовать меня? - воскликнул Корнелиус. - Что же я такогосовер- шил?
- Это меня не касается, доктор, вы объяснитесь с вашими судьями.
- Где?
- В Гааге.
Корнелиус в полном изумлении поцеловал падающую в обморок кормилицу, пожал руки своим слугам, которые обливались слезами, и двинулся за судьей. Тот посадил его в карету, как государственного преступника, и велел возможно быстрее везти в Гаагу.
VIII
лет
Легко догадаться, что все случившееся было дьявольским делом рук ми гера Исаака Бокстеля.
Мы знаем, что при помощи подзорной трубы он во всех подробностях наб- людал встречу Корнеля де Витта со своим крестником.