Смекни!
smekni.com

Черный тюльпан (стр. 35 из 41)

- Гм, гм!

Корнелиус стал напевать сквозь зубы песню цветов, грустную, но очаро- вательную песенку:

"Мы дети сокровенногогня,

Огня, горящего внутри земли,

Мы рождены зарею и росой,

Мы рождены водой,

Но ранее всего - мы дети неба".

Эта песня, грустный и спокойный мотив которой еще усиливал невозмути- мую меланхолию Корнелиуса, вывела из терпения Грифуса:

- Эй, господин певец, - закричал он, - вы не слышите, что я вошел?

Корнелиус обернулся.

- Здравствуйте, - сказал он.

И он снова стал напевать:

"Страдая от людей, мы от любви их гибнем,

И тонкой ниточкой мы язаны с землей;

Та ниточка - наш корень, наша жизнь,

А руки мы вытягиваем к небу".

- Ах, проклятый колдун, я вижу, ты смеешься надо мной! - закричал Грифус.

Корнелиус продолжал:

"Ведь небо - наша родина; оттуда,

Как с родины, душа приходит к нам

И снова возвращается туда:

Душа, наш аромат, опять идет на небо".

Грифус подошел к заключенному.

- Но ты, значит, не видишь, что я захватил с собой хорошее редство, чтобы укротить тебя и заставить сознаться в твоих преступлениях?

- Вы что, с а сошли, дорогой Грифус? - спросил, обернувшись, Корне- лиус.

И, когда он увидел искажное лицо, сверкающие глаза, брызжущий пеной рот старого тюремщика, онобавил:

- Черт побери, да мы как будто больше, чем с ума сошли, мы просто взбесились!

Грифус замахнулся палкой.

Но ван Берле оставался невозмутимым.

- Ах, вот как, Грифус - сказал он, скрестив на груди руки, - вы, ка- жется, мне угрожаете?

- Да, я угрожаю тебе! - кричал тюремщик.

- А м?

- Ты посмотри раньше, что у меня в руках.

- Мне кажется, - сказал спокойно Корнелиус, - что это у вас палка и даже большая палка. Но я не думаю, чтобы вы мне стали этим угрожать.

- А, ты этого не думаешь! А почему?

- Потому что всякий тюремщик, который ударит заключенного, подлежит двум наказаниям: первое, согласно параграфа IX правил Левештейна: "Вся- кий тюремщик, надзиратель или помощник тюремщика, который подымет руку на государственного заключенного, подлежит увольнению".

- Руку, - заметил вне себя от злости Грифус, - но не палку, палку!.. Устав оэтом не говорит.

- Второе наказание, - продолжал Корнелиус, - котое не значится в уставе, но которое предусмотрено в евангелии, вот оно: "Взявший меч - от меча и погибнет", взявшийся за палку будет ею побит...

Грифус, все более и более раздраженный спокойным и торжественным то- ном Корнелиуса, замахнулся дубий, но в тот момент, когда он ее поднял, Корнелиус выхватил ее из его руки и взял себе подмышку.

Грифус рычал от злости.

- Так, так, милейший, - сказал Корнелиус, - не рискуйте своим местом.

- А, колдун, - рычал Грифус, - ну, подожди, я тебя доканаю иначе!

- В добрый час!

- Ты видишь, что в моей руке ничего нет?

- Да, я это вижу и даже с удовольствием.

- Но ты знаешь, что обычно она не бывает пуста, когда я по утрам под- нимаюсь по лестнице.

- Да, обыо, вы мне приносите самую скверную похлебку или самый жал- кий обед, какой только можно себе представить Но для меня это совсем не пытка, я питаюсь только хлебом, а чем хуже хлеб на твой вкус, Грифус, тем вкуснее он для меня.

- Тем он вкуснее для тебя?

- Да.

- Почему?

- О, это очень просто.

- Тогда скажи: почему?

- Охотно; я знаю, что, давая мне скверный хлеб, ты этим хочешь заста- вить страдать меня.

- Да, действительно, я даю его не для того, чтобы достать тебе удо- вольствие, негодяй!

- Ну, что же, как тебе известно, я колдун, и я превращаю твой сквер- ный хлеб в самый лучший, который доставляет мне удовольствие больше вся- кого пряника Таким образом я ощущаю двойную радость: во-первых, от того, что я ем хлеб по своему вкусу, во-вторых, оого, что привожу тебя в ярость.

Грифус проревел от бешенства.

- Ах, так ты, значит, сознаешься, что ты колдун?

- Черт побери, конечно, я колдун Я об этом толькне говорю при лю- дях, потому что это может привести меня на костер, но, когда мы токо вдвоем, почему бы мне не признаться тебе в этом?

- Хорошо, хорошо, хорошо, - ответил Грифус: - но если колдун превра- щает черный хлеб в белый, то не умирает ли этот колдун с голоду, когда у него совсем нет хлеба?

- Что, что? - спросил Корнелиус.

- А то, что я тебе совсем не буду приносить хлеба, и посмотрим, что будет через неделю.

Корнелиус побледнел.

- И мы начнем это, - продолжал Грифус, - с сегодняшнего же дня. Раз ты такой колдун, то превращай в хлеб обстановку своей камеры; что каса- ется меня, то я буду ежедневно экономить те восемнадцать су, которые от- пускают на твое содержание.

- Но ведь это же убийство? - закричал Корнелиус, вспылив при первом приступе ужаса, который охватил его, когда он подумал о столь страшной смерти.

- Него, - продолжал Грифус, поддразнивая его, - ничего, раз ты кол- дун,ы, несмотря ни на что, останешься в живых.

Корнелиус опять перешел на свой насмешливый тон и, пожимая плечами, сказал:

- Разве ты не видел, как я заставил дордрехтских голубей прилетать сюда?

- Ну, так что же? - сказал Грус.

- А то, что голуби - прекрасное блюдо Человек, который будет съедать ежедневно по голубю, не умрет с голоду, как мне кажется.

- А огонь? - спросил Грифус.

- Огонь? Но ведь ты же знаешь, что я вошел в сделку с дьяволом. Неу- жели ты думаешь, что дьявол оставит меня без огня?

- Каким бы здорьем человек ни обладал, он все же не сможет питаться одними голубями. Бывали и такие пари, но их всегда проигрывали.

- Ну, так что же, - сказал Корнелиус, - когда мне надоедят голуби, я стану питаться рыбой иВааля и Мааса.

Грифус широко раскрыл испуганные глаза.

- Я очень люблю рыбу, - продолжал Корнелиус, - ты мне ее никогда не подаешь Но что же, я и воспользуюсь тем, что ты хочешь уморить меня го- лодом, и полакомлюсь рыбой.

Грифус чуть было не упал в обморок от злости и страха.

Но он сдержал себя, сунул руку в карман и сказал:

- Раз ты меня вынуждаешь, так смотри же!

И он вынул из кармана нож и открыл его.

- А, нож, - сказал Корнелиус, становясь в оборонительную позу с пал- кой в руках.

XXIX

В которой ван Берле, раньте чем покинуть Девештейн, сводит счеты с Грифусом

И они оба стояли один момент неподвижно, один готовый нападать, дру- гой - обороняться.

Но ввиду того, что это положение могло продолжаться бесконечно, Кор- нелиус решивыпытать у своего противника причину его бешенства.

- Итак, чего жвы еще хотите? - спросил он.

- Я тебе скажу, чего я еще хочу, - ответил ифус: - я хочу, чтобы ты мне вернул мою дочь Розу.

- Вашу дочь? - скликнул Корнелиус.

- Да, Розу, которую ты похитил у меня своими дьявольскими уловками. Послушай, скажи, где она?

И Грифус принимал все более и более угрожающую позу.

- Розы нет в Левештейне! - опять воскликнулорнелиус.

- Ты это прекрасно знаешь. Я тебя еще раз спрашиваю: вернешь ты мне дочь?

- Ладно, - ответил Корнелиус: - ты расставляешь мне западню.

- В последний раз: ты скажешь мне, где моя дочь?

- Угадай сам, мерзавец, если ты этого не знаешь.

-одожди, подожди, - рычал Грифус бледный, с перекошенным от охва- тившего его безумия ртом. - А, ты ничего не хочешь сказать? Тогда я зас- тавлю тебя говорить!

Он сделал шаг к Корнелиусу, показывая свкавшее в его руках оружие.

- Ты видишь этот нож; я зарезал им более пятидесяти черных петухов и так же, как я их зарал, я зарежу их хозяина - дьявола; подожди, подож- ди!

- Ах ты, подлец, - сказал Корнелиус, - ты действительно хочешь меня зарезать?

- хочу вскрыть твое сердце, чтобы увидеть, куда ты прячешь мою дочь.

И, произнося эти слова, Грифус, в охватившем его безумии, бросился на Корнелиуса, который еле успел спрятаться за столом, чтобы избегнуть пер- вого удара.

Грифус размахивал своим большим ножом, изрыгая угрозы.

Корнелиус сообразил, что если Грифусу до него нельзя достать рукой, то вполне можно достать оружием. Пущенный в него нож мог свободно проле- теть разделявшее их пространство и пронзить ему грудь; и он, не теряя времени, со всего размаха ударил палкой по руке Грифуса, в которой зажат был нож.

Нож упал на пол, и Корнелиус наступил на него ногой.

Затем, так как Грифус, возбуенный и болью от удара палкой и стыдом от того, что его дважды обезоружили, решился, казалось, на беспощадную борьбу, Корнелиус решился нкрайние меры.

Он с героическим хладнокровием стал осыпать ударами своего тюремщика, выбирая при каждом ударе место, на которое опустить дубину.

Грифус вскоре запросил пощады.

Но раньше, чем просить пощады, он кричал и кричал очень громко. Его крики были услышаны и подняли на ноги всех служащих тюрьмы. Два ключаря, один наиратель и трое или четверо стражников внезапно появились и зас- тали Корнелиуса на месте преступления - с палкой в руках и ножом под но- гами.

При виде свидетелей его преступных действий, которым смчающие обс- тоятельства, как сейчас говорят, не были известны, Корнелиус почувство- вал себя окончательно погибшим.

Действительно, все данные были против него.

Корнелиус в один миг был обезоружен, а Грифуса заботливо подняли с пола и поддержали, так что он мог, рыча от злости, подсчитать ушибы, ко- торые буграми вздулись на его плечах и спине.

Тут же на месте был составлен протокол о нанесении заключенным ударов тюремщику. Протокол, подсказанный Грифусом, трудно было бы упрекнуть в мягкости. Речь шла ни больше ни меньше, как о покушении на убийство тю- ремщика с заранее обдуманным намерением и об открытом мятеже.

В то время, как составляли акт против Корнелиуса, два привратника унесли избитого и стонущего Грифуса в его помещение, так как после дан- ных им показаний присутствие его было уже излишне.

Схватившие Корнелиуса стражники посвятили его в правила и обычаи Ле- вештейнэ, которые он, впрочем, и сам знал не хуже их, так как во время его прибытия в тюрьму ему прочли эти правила, некоторые параграфы кото- рых сильно врезались ему в память.

Стражники, между прочим, рассказали ему, как эти правила в 1668 году, то есть пять лет тому назад, были применены к одному заключенному, по имени Матиас, который совершил преступление гораздо менее тяжелое, чем преступление Корнелиуса.