Автор: Мольер Ж.-Б.
Комедия в пяти действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Гарпагон, отец Клеанта и Элизы, влюбленный в Мариану.
Клеант, сын Гарпагона, возлюбленный Марианы.
Элиза, дочь Гарпагона, возлюбленная Валера.
Валер, сын Ансельма, возлюбленный Элизы.
Maриана, возлюбленная Клеанта, которую любит Гарпагон.
Ансельм, отец Валера и Марианы.
Фрозина, посредница в сердечных делах.
Симон, маклер.
Жак, повар и кучер Гарпагона.
Лафлеш, слуга Клеанта.
Клод, служанка Гарпагона.
Брендавуан |
} лакеи Гарпагона.
Ламерлюш |
Комиссар.
Писарь.
Действие происходит в Париже, в доме Гарпагона.
Действие первое
ЯВЛЕНИЕ I
Валер, Элиза.
Валер. Что я вижу! Прелестная Элиза, вы грустите? Давно ли вы дарили
меня благосклонными речами, заверяли в искренней любви? Я был безмерно
счастлив. Но увы! Настали перемены. Вы моей радости не разделяете. Что
значат эти вздохи? Скажите не таясь: вы сожалеете, что осчастливили меня
надеждой? Вы раскаялись и уже хотите взять обратно обещание, которое исторг
у вас мой пламень?
Элиза. Нет, Валер. Могу ли я раскаяться хоть в чем-нибудь, что делаю
для вас? Я покорна нежной власти чувства, и у меня нет сил восстать против
нее. Но не хочу скрывать: тревожусь я. К чему все это приведет? Боюсь, что я
люблю вас несколько сильнее, чем то дозволено девицам.
Валер. Элиза, чем же вас страшат те милости, которые вы мне дарите?
Элиза. Ах, многим, многим! Я предвижу гнев отца, упреки всей родни,
суровое сужденье света. Но более всего боюсь я вашего, Валер, непостоянства!
Мужчины очень часто платят за страстный жар невинных чувств преступною
холодностью.
Валер. О, не обижайте несправедливым опасеньем! Я не таков, как прочие!
Подозревайте в чем угодно, но уж не в том, что я способен нарушить долг свой
перед вами. Я люблю вас, и только вместе с жизнью моя любовь угаснет.
Элиза. Ах, Валер, говорят, у всех у вас одна и та же песня! В словах и
клятвах все мужчины одинаковы, а вот поступки их показывают разницу меж
ними.
Валер. Ну, вот и подождите выносить мне приговор, покуда мое сердце не
скажется в моих поступках, не вменяйте мне в вину напрасных страхов,
порожденных вашей излишней и досадной осторожностью! Молю, не убивайте, не
наносите мне жестокого удара оскорбительным сомненьем! Дайте срок убедить
вас тысячами доказательств, что я люблю любовью пламенной и чистой.
Элиза. Увы! С какою легкостью мы поддаемся увереньям милого! Да, Валер,
мне думается, вы неспособны прибегнуть к низким обольщеньям. Я верю, что
любима искренно, что вы мне не измените. Сомненья прочь! Но люди, но
молва... Я их боюсь.
Валер. Да почему? Откуда это спасенье?
Элиза. Я ничего бы не страшилась, когда бы все могли смотреть на вас
глазами моей души: ведь я-то нахожу в вас столько оправданий всему, что
делаю для вас! Ваши достоинства - защита сердцу моему от всех укоров, а
благодарность к вам - священный долг, предписанный мне небом. Разве я могу
забыть, в каких необычайных обстоятельствах мы встретились, с какою
благородной отвагой вы бросились в бушующие волны и спасли меня, рискуя
своею жизнью? А ваши нежные заботы, горячая, почтительная страсть, которую
ни время, ни препятствия не охладили, которая вас держит близ меня, в чужом
краю, далеко от родных и понуждает вас скрывать и свое имя и положение. Ведь
для того, чтобы видеться нам повседневно, вы играете роль управителя, слуги
у моего отца. Конечно, для меня все это чудо, просто чудо! Как же мне не
оправдать свое согласие? Но, пожалуй, чужие люди меня не оправдают и не
поймут.
Валер. Какие же у меня достоинства? Я на одно лишь уповаю: любовь - вот
все мои достоинства. Суда людского не страшитесь - ваш батюшка как будто бы
нарочно старается вас оправдать пред целым светом. Чрезмерной скупостью,
суровым обращеньем он мог бы вас и брата вашего толкнуть на крайности. Милая
Элиза, простите, что я так говорю. Но вы же сами знаете: ничего хорошего о
нем сказать нельзя. Однако не тревожьтесь: если мне удастся, как я надеюсь,
найти своих родителей, нам нетрудно будет добиться у него согласия на наш
союз. Я с нетерпением жду вестей. Ежели отец и мать замедлят сюда прибыть, я
сам поеду их разыскивать.
Элиза. Валер, останьтесь. Умоляю, не уезжайте. Лучше постарайтесь
батюшку расположить к себе.
Валер. Да я стараюсь; вы видите, как я стараюсь, на какие уловки я
пустился, чтобы проникнуть в его дом и в услуженье поступить, какую маску я
ношу, как я подлаживаюсь ко всем его понятиям и чувствам, какую роль играю
ежедневно, чтоб заслужить его расположенье! Зато мне удалось достигнуть
поразительных успехов, и я узнал на опыте, где самый верный путь к
благоволению людей. Притворно разделяй все вкусы их и склонности, житейские
их правила, восхваляй их недостатки, восторгайся всеми их словами и
поступками. Не бойся пересолить в угодничестве. Даже если оно бросается в
глаза, как грубая игра, - лестью одурачишь первейшего разумника, и он
проглотит любую наглую, смешную выдумку, стоит лишь ее приправить похвалами.
Конечно, при таких повадках теряешь искренность, да что поделаешь? Хочешь
иль не хочешь, а приноравливайся к нужным людям. И если невозможно без лести
войти к ним в милость, виноват не тот, кто льстит, а тот, кто любит лесть.
Элиза. А почему бы вам не заручиться и поддержкой брата? Что, ежели
служанка выдаст нашу тайну?
Валер. Мне не по силам угождать одновременно и отцу и сыну: уж очень
разные они, войти в доверие к обоим - дело чрезвычайно трудное. Лучше,
Элиза, вы сами воздействуйте на брата. Вы с ним друзья, постарайтесь
склонить его на нашу сторону. Вот он идет. Я ухожу. А вы тем временем
поговорите с братом, но откройте ему лишь то, что вам покажется уместным.
Элиза. Не знаю, право, хватит ли у меня смелости открыться.
ЯВЛЕНИЕ II
Элиза, Клеант.
Клеант. Ты одна, сестрица? Очень рад! Я сгораю от нетерпения доверить
тебе тайну.
Элиза. Слушаю. Что ты хотел сказать?
Клеант. Ах, очень, очень много и всего лишь в двух словах: я влюблен.
Элиза. Влюблен?
Клеант. Да, сестрица. Но погоди, послушай. Я прекрасно знаю, что сын во
всем зависит от отца и должен покоряться его воле; сын не имеет права
жениться, не испросив на то согласия родителя, которому обязан жизнью; небо
облекло отцов верховной властью над чувствами их сыновей; отцы посланы на
землю для того, чтоб дети их не смели без руководства отчего ступить ни
шагу; будучи уже избавлены от пыла страсти, отцы гораздо менее, чем мы,
способны ошибаться и видят лучше нас, кто нам подходит; нам надлежит гораздо
больше верить свету их рассудка, чем ослепленью сердца нашего; юные порывы
толкают нас нередко к пропасти злосчастья. Вот, сестрица, я перечислил все -
хочу тебя избавить от труда все это мне напоминать. Прошу тебя, мой друг, не
читай мне наставлений: моя любовь их слушать не желает.
Элиза. Братец, ты уже сделал предложение?
Клеант. Нет еще, но я решился. И еще раз заклинаю: не пытайся меня
отговорить.
Элиза. Ах, братец, неужели я такая странная особа?
Клеант. Но ты, сестрица, любви еще не знаешь. Тебе неведомо, как
сладостно тиранство нежной страсти над нашим сердцем, и твоего благоразумья
я боюсь.
Элиза. Увы, Клеант, не поминай ты о моем благоразумье! Кому же
благоразумье хотя бы раз единый не изменило? Если б я тебе открыла сердце,
то, пожалуй, в твоих глазах оказалась бы даже менее благоразумною, чем ты.
Клеант. Слава богу! Неужели и твоя душа...
Элиза. Подожди, сначала о тебе. Кого ты полюбил, скажи?
Клеант. Юную девицу, недавнюю нашу соседку. Она так хороша, как будто
бы ее предназначение в мире - пленять сердца. Ах, сестрица, никогда еще
природа не порождала такого дивного созданья! Я полюбил ее с первого
взгляда. Ее зовут Марианой, живет она при матери и во всем ей покорна. Мать
- очень славная старушка, но почти всегда хворает, и эта прелестная девушка
заботится о ней с глубокою дочернею любовью, во всем ей помогает, жалеет и
утешает с такою нежностью, что каждый умилится. И что бы она ни делала, она
всегда мила. Каждое ее движение полно изящества, очаровательной мягкости,
все в ней говорит о подкупающей доброте, о редкой чистоте души... Ах,
сестрица, как бы я хотел, чтоб ты ее увидела!
Элиза. Но я и так уж многое увидела из описания. И раз ты ее любишь,
значит это достойная девушка.
Клеант. Я стороной узнал, что они совсем не богаты, еле сводят концы с
концами при самой скромной жизни. Сестра, ты только представь себе, какая
радость - облегчить жизнь любимому созданью, как-нибудь тайком помогать в
нужде добродетельному семейству, и ты поймешь, как мне обидно, что из-за
скупости отца я этой радости лишен. Я ничем не могу доказать, как я люблю
мою красавицу.
Элиза. Да, братец, понимаю; тебе, наверно, это очень горько!
Клеант. Так горько, что и сказать не могу! Нет, право, где еще найти
такую жестокую скаредность, такую необыкновенную черствость сердца, от
которой мы с тобой должны страдать? Зачем нам все отцовское богатство, ежели
оно придет к нам, когда минует наша цветущая пора и мы уже не сможем
наслаждаться жизнью? А сейчас отец меня лишает самого необходимого, я
вынужден налево и направо занимать деньги на свое содержание. Чтобы носить
приличную одежду, нам с тобой, Элиза, приходится упрашивать торговцев
поверить в долг. И вот я решил поговорить с тобою: помоги мне выведать, как
батюшка посмотрит на мои чувства к Мариане. Если воспротивится, я уйду из
дому, буду искать доли с милой сердцу в чужих краях, и, может быть, судьба
пошлет нам счастье. Для этой цели я теперь ищу повсюду, где бы достать
денег. Если у тебя, сестрица, такое же положение и отец пойдет наперекор