Смекни!
smekni.com

Миль пардон, мадам (стр. 1 из 2)

Миль пардон, мадам!

Автор: Шукшин В.М.

Когда городские приезжают в эти края поохотиться и спрашивают в деревне, кто бы мог походить с ними, показать места, им говорят:

-- А вот Бронька Пупков... он у нас мастак по этим делам. С ним не соскучитесь. -- И как-то странно улыбаются.

Бронька (Бронислав) Пупков, еще крепкий, ладно скро-енный мужик, голубоглазый, улыбчивый, легкий на ногу и на слово. Ему за пятьдесят, он был на фронте, но покалечен-ная правая рука -- отстрелено два пальца -- не с фронта: пар-нем еще был на охоте, захотел пить (зимнее время), начал долбить прикладом лед у берега. Ружье держал за ствол, два пальца закрывали дуло. Затвор берданки был на предохранителе, сорвался и -- один палец отлетел напрочь, другой бол-тался на коже. Бронька сам оторвал его. Оба пальца -- указа-тельный и средний -- принес домой и схоронил в огороде. И даже сказал такие слова:

-- Дорогие мои пальчики, спите спокойно до светлого утра.

Хотел крест поставить, отец не дал.

Бронька много скандалил на своем веку, дрался, его часто и нешуточно бивали, он отлеживался, вставал и опять носился по деревне на своем оглушительном мотопеде ("педике") -- зла ни на кого не таил. Легко жил.

Бронька ждал городских охотников, как праздника. И когда они приходили, он был готов -- хоть на неделю, хоть на месяц. Места здешние он знал как свои восемь пальцев, охотник был умный и удачливый.

Городские не скупились на водку, иногда давали день-жат, а если не давали, то и так ничего.

-- На сколь? -- деловито спрашивал Бронька.

-- Дня на три.

-- Все будет, как в аптеке. Отдохнете, успокоите нервы.

Ходили дня по три, по четыре, по неделе. Было хорошо. Городские люди -- уважительные, с ними не манило под-раться, даже когда выпивали. Он любил рассказывать им всякие охотничьи истории.

В самый последний день, когда справляли отвальную, Бронька приступал к главному своему рассказу.

Этого дня он тоже ждал с великим нетерпением, изо всех сил крепился... И когда он наступал, желанный, с утра слад-ко ныло под сердцем, и Бронька торжественно молчал.

-- Что это с вами? -- спрашивали.

-- Так, -- отвечал он. -- Где будем отвальную сообра-жать? На бережку?

-- Можно на бережку.

... Ближе к вечеру выбирали уютное местечко на берегу красивой стремительной реки, раскладывали костерок. Пока варилась щерба из чебачков, пропускали по первой, беседо-вали.

Бронька, опрокинув два алюминиевых стаканчика, заку-ривал...

-- На фронте приходилось бывать? -- интересовался он как бы между прочим. Люди старше сорока почти все были на фронте, но он спрашивал и молодых: ему надо было начи-нать рассказ.

-- Это с фронта у вас? -- в свою очередь спрашивали его, имея в виду раненую руку

-- Нет. Я на фронте санитаром был. Да... Дела-делиш-ки... -- Бронька долго молчал. -- Насчет покушения на Гит-лера не слышали?

-- Слышали.

-- Не про то. Это когда его свои же генералы хотели кок-нуть?

-- Да.

-- Нет. Про другое.

-- А какое еще? Разве еще было?

-- Было. -- Бронька подставлял свой алюминиевый ста-канчик под бутылку. -- Прошу плеснуть. -- Выпивал. -- Было, дорогие товарищи, было. Кха! Вот настолько пуля от головы прошла. -- Бронька показывал кончик мизинца.

-- Когда это было?

-- Двадцать пятого июля тыща девятьсот сорок третьего года. -- Бронька опять надолго задумывался, точно вспоми-нал свое собственное, далекое и дорогое.

-- А кто стрелял?

Бронька не слышал вопроса, курил, смотрел на огонь.

-- Где покушение-то было?

Бронька молчал.

Люди удивленно переглядывались.

-- Я стрелял, -- вдруг говорил он. Говорил негромко, еще некоторое время смотрел на огонь, потом поднимал глаза... И смотрел, точно хотел сказать: "Удивительно? Мне самому удивительно!" И как-то грустно усмехался.

Обычно долго молчали, глядели на Броньку. Он курил, подкидывая палочкой отскочившие угольки в костер... Вот этот-то момент и есть самый жгучий. Точно стакан чистейшего спирта пошел гулять в крови.

-- Вы серьезно?

-- А как вы думаете? Что я, не знаю, что бывает за иска-жение истории? Знаю. Знаю, дорогие товарищи.

-- Да ну ерунда какая-то...

-- Где стреляли-то? Как?

-- Из "браунинга"... Вот так -- нажал пальчиком, и -- пук! -- Бронька смотрел серьезно и грустно -- что люди та-кие недоверчивые. Он же уже не хохмил, не скоморошничал.

Недоверчивые люди терялись.

-- А почему об этом никто не знает?

-- Пройдет еще сто лет, и тогда много будет покрыто мраком. Поняли? А то вы не знаете... В этом-то вся трагедия, что много героев остаются под сукном.

-- Это что-то смахивает на...

-- Погоди. Как это было?

Бронька знал, что все равно захотят послушать. Всегда хотели.

-- Разболтаете ведь?

Опять замешательство.

-- Не разболтаем...

-- Честное партийное?

-- Да не разболтаем! Рассказывайте.

-- Нет, честное партийное? А то у нас в деревне народ знаете какой... Пойдут трепать языком.

-- Да все будет в порядке! -- Людям уже не терпелось по-слушать. -- Рассказывайте.

-- Прошу плеснуть. -- Бронька опять подставлял стакан-чик. Он выглядел совершенно трезвым. -- Было это, как я уже сказал, двадцать пятого июля сорок третьего года. Кха! Мы наступали. Когда наступают, санитарам больше работы. Я в тот день приволок в лазарет человек двенадцать... Принес одного тяжелого лейтенанта, положил в палату... А в палате был какой-то генерал. Генерал-майор. Рана у него была не-большая -- в ногу задело, выше колена. Ему как раз перевяз-ку делали. Увидел меня тог генерал и говорит:

-- Погоди-ка, санитар, не уходи.

Ну, думаю, куда-нибудь надо ехать, хочет, чтоб я его под-держивал. Жду. С генералами жизнь намного интересней: сразу вся обстановка как на ладони.

Люди внимательно слушают. Постреливает, попыхивает веселый огонек; сумерки крадутся из леса, наползают на воду, но середина реки, самая быстрина, еще блестит, свер-кает, точно огромная длинная рыбина несется серединой ре-ки, играя в сумраке серебристым телом своим.

-- Ну перевязали генерала... Доктор ему: "Вам надо поле-жать!" -- "Да пошел ты!" -- отвечает генерал. Это мы докто-ров-то тогда боялись, а генералы-то их -- не очень. Сели мы с генералом в машину, едем куда-то. Генерал меня расспра-шивает: откуда я родом? Где работал? Сколько классов обра-зования? Я подробно все объясняю: родом оттуда-то (я здесь родился), работал, мол, в колхозе, но больше охотничал. "Это хорошо, -- говорит генерал. -- Стреляешь метко?" Да, говорю, чтоб зря не трепаться: на пятьдесят шагов свечку из винта погашу. А насчет классов, мол, не густо: отец сызмальства начал по тайге с собой таскать. Ну ничего, говорит, там высшего образованья не потребуется. А вот если, говорит, ты нам погасишь одну зловредную свечку, которая раздула ми-ровой пожар, то Родина тебя не забудет. Тонкий намек на толстые обстоятельства. Поняли?.. Но я пока не догадыва-юсь.

Приезжаем в большую землянку. Генерал всех выгнал, а сам все меня расспрашивает. За границей, спрашивает, ни-кого родных нету? Откуда, мол! Вековечные сибирские... Мы от казаков происходим, которые тут недалеко Бий-Катунск рубили, крепость. Это еще при царе Петре было. Оттуда мы и пошли, почесть вся деревня...

-- Откуда у вас такое имя -- Бронислав?

-- Поп с похмелья придумал. Я его, мерина гривастого, разок стукнул за это, когда сопровождал в ГПУ в тридцать третьем году.

-- Где это? Куда сопровождали?

-- А в город. Мы его взяли, а вести некому. Давай, гово-рят, Бронька, у тебя на него зуб -- веди.

-- А почему, хорошее ведь имя?

-- К такому имю надо фамилию подходящую. А я -- Бро-нислав Пупков. Как в армии перекличка, так -- смех. А вон у нас -- Ванька Пупков, -- хоть бы што.

-- Да, так что же дальше?

-- Дальше, значит, так. Где я остановился?

-- Генерал расспрашивает...

-- Да. Ну расспросил все, потом говорит: "Партия и пра-вительство поручают вам, товарищ Пупков, очень ответст-венное задание. Сюда, на передовую, приехал инкогнито Гитлер. У нас есть шанс хлопнуть его. Мы, говорит, взяли одного гада, который был послан к нам со специальным за-данием. Задание-то он выполнил, но сам влопался. А должен был здесь перейти линию фронта и вручить очень важные до-кументы самому Гитлеру. Лично. А Гитлер и вся его шантрапа знают того человека в лицо".

-- А при чем тут вы?

-- Кто с перебивом, тому -- с перевивом. Прошу плес-нуть. Кха! Поясняю: я похож на того гада как две капли воды. Ну и -- начинается житуха, братцы мои! -- Бронька предает-ся воспоминаниям с таким сладострастием, с таким затаен-ным азартом, что слушатели тоже невольно испытывают приятное, исключительное чувство. Улыбаются. Налажива-ется некий тихий восторг. -- Поместили меня в отдельной комнате тут же, при госпитале, приставили двух ординарцев... Один -- в звании старшины, а я -- рядовой. Ну-ка, го-ворю, товарищ старшина, подай-ка мне сапоги. Подает. Приказ -- ничего не сделаешь, слушается. А меня тем време-нем готовят. Я прохожу выучку...

-- Какую?

-- Спецвыучку. Об этом я пока не могу распространять-ся, подписку давал. По истечении пятьдесят лет -- можно. Прошло только... -- Бронька шевелил губами -- считал. -- Прошло двадцать пять. Но это -- само собой. Житуха продолжается! Утром поднимаюсь -- завтрак: на первое, на вто-рое, третье. Ординарец принесет какого-нибудь вшивого портвейного, а я его кэк шугану!.. Он несет спирт, его в гос-питале навалом. Сам беру разбавляю, как хочу, а портвейный -- ему. Так проходит неделя. Думаю, сколько же это бу-дет продолжаться? Ну вызывает наконец генерал. "Как, товарищ Пупков?" Готов, говорю, к выполнению задания! Давай, говорит. С Богом, говорит. Ждем тебя оттуда Героем Советского Союза. Только не промахнись Я говорю, если я промахнусь, я буду последний предатель и враг народа! Или, говорю, лягу рядом с Гитлером, или вы выручите Героя Со-ветского Союза Пупкова Бронислава Ивановича. А дело в том, что намечалось наше грандиозное наступление. Вот так, с флангов, шла пехота, а спереди -- мощный лобовой удар танками.

Глаза у Броньки сухо горят, как угольки, поблескивают. Он даже алюминиевый стаканчик не подставляет -- забыл. Блики огня играют на его суховатом правильном лице -- он красив и нервен.